Георгий Кублицкий - ...и Северным океаном
Маленькое фойе, арендованное у кинотеатра, заставлено случайной мебелью. Фильм мы будем показывать не на экране, а просто на белой стене. Киноаппарат поставлен на стол в коридорчике, и там же раздвинута ширма с куклами.
Гости — здесь, впрочем, мы гости, а зрители хозяева — рассаживаются кто куда. Это преимущественно рыбаки Вадсё, принарядившиеся для встречи.
После наших выступлений и просмотра фильма все вместе сели ужинать. На столе — бутерброды с помидорами, колбасой и сыром. Ароматный кофе дымился в чашках. Рыбак, который год назад ездил с делегацией в Ленинград, сказал:
— Мы были на Пискаревском кладбище. Там лежат более полумиллиона человек. Мы видели у себя в Вадсё много фильмов о войне, и есть среди них такие, которые оправдывают войны. Мы должны бороться за мир, чтобы человечество жило.
Потом все спели под аккордеон несколько норвежских и русских песен. Точнее, мы раскрывали рты и невнятно мычали, пытаясь влиться в хор норвежцев, а затем роли менялись и мычали уже норвежцы.
Среди присутствующих меня заинтересовал пожилой человек с орденом Красной Звезды на пиджаке. Я намеревался поговорить с ним, но он, взглянув на часы и не дождавшись конца ужина, молча поднялся и исчез за дверью.
— Кто это? — спросил я соседа.
— Это? Ханс Вара, рыбак. Он помог спастись двум советским летчикам. Вы найдете здесь много людей, которые помогали вашим.
С Киркенесом Вадсё роднит то, что и здесь все дома новехонькие, причем по той же причине: гитлеровцы уничтожили город.
На севере Норвегии часто и охотно вспоминают о давних связях наших народов. Как глубоко ни копни, убеждаешься: мы и норвежцы мало враждовали, зато много и успешно торговали.
В последней войне русские перешли норвежскую границу как союзники и освободители. Выполнив свою миссию, советские войска незамедлительно покинули Норвегию.
Но, может, в те памятные дни все же случилось нечто, омрачившее наши отношения?
В конце октября 1944 года норвежский король Хокон VII выступил по радио Лондона:
— Нет никаких доказательств, что Россия имела по отношению к Норвегии какие-либо агрессивные планы. Советское правительство и советский народ относятся к нам дружественно, их симпатии на нашей стороне. Сегодня мы с восхищением и восторгом следим за героической и победоносной борьбой Советского Союза против общего врага. Долг каждого норвежца — оказывать советским союзникам самую большую поддержку.
Так говорил норвежский король.
А всего пять лет спустя, вопреки историческим традициям, в нарушение возникнувших связей боевого братства, Норвегия вошла в агрессивный блок НАТО…
В Вадсё мои хозяева — супруги Сканке. Эдвард Сканке служит в налоговой конторе, Боргни — секретарь городского архитектора.
До постройки своего дома Боргни и Эдвард жили в бараке, сколоченном на пепелище. Я спросил, нет ли у них снимков этого барака, а также снимков Вадсё после ухода гитлеровцев.
— Вадсё после гитлеровцев? — удивилась Боргни. — Вадсё сорок четвертого года — это просто нет никакого Вадсё. Нечего было снимать.
Боргни хорошо говорит по-русски, и лишь редкие ее фразы звучат не совсем привычно для нашего уха.
На столе появляется груда фотографий. Снимок горящего Вадсё был сделан, должно быть, издалека, с самолета, низко летящего над Варангер-фиордом. Чудовищный столб черного дыма поднимался на сотни метров над светлой каймой бушующего пламени.
Были на столе и снимки старого Вадсё, и разные семейные фотографии, кроме снятых в день свадьбы: они, конечно же, красовались в рамке на стене.
Но кто этот немолодой норвежец? Мужественное, даже несколько суровое лицо, ордена Красного Знамени и Красной Звезды на пиджаке.
— Мой отец, — промолвила Боргни. — Он живет не здесь, а в нескольких милях от Вадсё.
До войны семья Боргни обитала в Хиберге — это совсем небольшой поселок на побережье. Ее отец — рабочий, коммунист. Когда в сороковом году Норвегию заняли гитлеровцы, девяносто жителей Хиберга решили покинуть страну. В поселке было несколько коммунистов. Остальные были просто норвежцами.
Ночью они сели в лодки. Удивительно, что немцы ничего не заметили: вечером выпал молодой снег, светила луна. Должно быть, гитлеровцам не приходило в голову, что можно уйти в бурное море на маленьких лодках.
Люди, бежавшие из поселка, продолжала Боргни, добрались до полуострова Рыбачьего. Они сказали советским пограничникам, что хотят бороться за освобождение своей страны. Когда гитлеровцы напали на Советский Союз, многие норвежцы попросили, чтобы их использовали в борьбе против общего врага.
— И тогда отец вернулся сюда. Он возвращался и уходил снова. Его сбрасывали с парашютом и высаживали с подводной лодки. Он две зимы жил в снежном домике, а весной скрывался в горах, в пещерах. Отец поддерживал связь с нашими партизанами и с вашими парашютистами, которых сбрасывали в тыл оккупантам. Он следил за передвижением немецких войск, кораблей, подводных лодок.
Боргни перебирает снимки. Голос ее бесстрастен.
— Мои тетя и дядя. Дядю расстреляли, он был вместе с Эгилем Бертеуссеном. Но вы, наверное, не слышали о Бертеуссене? Это коммунист, партизан. Немцы поймали его, заставили вырыть могилу. Стоя на ее краю, он перед расстрелом ободрял товарищей, а в последний момент крикнул: «Норвегия будет свободной!»
Еще фотография.
— Радист Володя. Он жил с отцом в снегах. Погиб.
Боргни добавляет тихо:
— Ваших много погибло. Но и мой отец потерял в войну пять братьев.
На скалах Норвегии
От Вадсё до Вардё вдоль побережья Варангер-фиорда менее ста километров.
Вардё пропах рыбой, и чем сильнее ее запах, тем веселее рыбаки, жители города. Чайки низко летают вдоль улиц, важно восседают на печных трубах. Чайки — это голуби Вардё.
В городской ратуше на стене зала — большая картина «Северная Норвегия в огне». В лодке лежит убитый рыбак, над ним склонились женщины и плачущие дети. На заднем плане пылают дома рыбацкого поселка.
Под гербом города — строки из «Песни Вардё». Ее написал Нурдаль Григ, любимый поэт борцов норвежского Сопротивления. Он погиб на самолете, бомбившем Берлин.
Бургомистр, принимавший нас, сожалеет, что русско-норвежская поморская торговля, которая в давние годы была так выгодна, сейчас «дышит на ладан». Слова-то правильные и, вероятно, искренние. Но из окна его кабинета видны за оградой из колючей проволоки некие отнюдь не торговые сооружения, назначение которых не является загадкой ни для хозяина кабинета, ни для его гостей. Здесь проходит передовая линия НАТО.
В Вардё много членов общества «Норвегия — Советский Союз». На встречу с нашей делегацией собрались и просто любопытные, наслышанные о том, что русские привезли с собой куклу, которая читает уморительную лекцию о любви.
После моего выступления пришло несколько записок. Просили рассказать, почему я написал повесть именно о Фритьофе Нансене; спрашивали, многие ли знают у нас о великом норвежце.
Да, ответил я, Нансена благодарно помнят в Советском Союзе как друга нашей страны. Его имя узнают уже на школьной скамье, открыв первый том Детской энциклопедии, посвященной планете Земля. Книги об экспедиции на «Фраме» много раз выходили, пожалуй, самыми большими в Европе тиражами. Было издано также пятитомное собрание сочинений самого Нансена.
Я спросил слушателей, не знают ли они людей, встречавшихся с Нансеном здесь, в Северной Норвегии. Пришла записка: «Я видел Нансена. Буду рад видеть советских гостей у себя дома завтра вечером. Георг Габриельсен».
Габриельсен оказался рослым седовласым человеком, которому можно было дать и шестьдесят пять и восемьдесят пять: перевалив за полсотни, сухопарые норвежцы в общем меняются мало.
— Да, я видел Нансена, — начал он. — Это было вскоре после того, как мы, норвежцы, разорвали унию со Швецией. Нансен приехал вместе с премьер-министром. Все собрались у церкви. Премьер-министр сказал, что великие державы обещают быстро признать нашу независимость, если Норвегия станет не республикой, а монархией. Тут один рыбак вдруг как заорет во все горло: «Правильно! Только пусть во главе будет Нансен!»
Хозяин дома прошел к книжной полке и стал рыться там, что-то бормоча. Потом протянул старые журналы, вышедшие в 1961 году, к столетию со дня рождения Нансена.
— Война опустошила наш север, — произнес он как будто без связи с предыдущим. — Но никакой войны не было бы, если бы всюду у руля стояли настоящие люди. Такие, например, как Нансен.
Мы разглядывали иллюстрации. Король Улаф возлагал венок на гранитную могильную плиту. Другой снимок изображал Одда, сына Нансена у могилы отца.
— Вы знаете, что сын Нансена — архитектор? Когда гитлеровцы заняли страну, он поцапался с ними. Его посадили в концлагерь. Я думаю, что, если бы был жив сам Нансен, он тоже примкнул бы к Сопротивлению.
