Марина Цветаева - Тетрадь третья

Оставается.

Из далекá войны.

Мур наконец упавший в ванну:

— Я встал на лапу и стал глядеть в ванну — нет ли там какой-нб. грязинки. И вдруг упал.

(Скрюченный хребет, боль в животе, страх, доктор, — старый доктор — русский — психиатр.)

Он — д<окто>ру: — Теперь всё кончилось: и горло (!) кончилось, и спина кончилась, и живот кончился… Сначала у меня горло болело!

Д<окто>р: — Ну, про горло — в другой раз…

— Потому что я свалился в ванну. Я часто стоял, но мне всегда трактор помогал, подавал силу — и я не падал.

— Какой трактор?

— А на горе — на Avenue Jeanne d’Arc. — А теперь мне трактор не помог — и я свалился…

Выстукиванье, выслушиванье. — Здесь не болит? Так не болит? А здесь?

— Нигде не болит, п. ч. ко мне сейчас сила пришла — из трактора — в спину.

Д<окто>р выйдя и рассказывая о том, что есть (растяжение мышц) и быть могло бы —

— Ему нужно дать валерьянки — он видно вообще очень нервный мальчик.

Я: — Говорун.

— Да, а что это за трактор такой?

— Трамбовка. Увидел и влюбился. Полгода ни о чем другом не говорит.

— А с этим трактором — что-то уж вроде мании.

— Любовь.

— Да, да, вроде мании. Очень любопытно — что он о нем говорил…

(Для психиатра — aubaine![57])

— Царь-Салтан не любил зверей?

— Почему?

— У него ведь сын был — лягушонок, мышонок. Это ведь так приятно.

Я: Сонный киргиз…

Конный тайгиз…

(Тайгиз — узкая тропа в тайге.)

Мурины стихи:

Бой-скауты! Волчаты!

Ори-перепеляты!

И — разом разобрать!

И — разом разобрать!

Массажу не хватает —

Ори-перепеляют.

(Доскý перепиляют — второй вариант)

Мёдон, 27-го дек<абря> 1929 г.

1930 г.

— Мур, ты рад, что пили за твое здоровье?

— Я? Не особенно. Я лучше буду пить за их здоровье!

(Глядя как я пишу:)

— Что, не выходит? А Вы — злитесь!

— А что это всё было? скажите мне!

(После чтения вслух пастернаковского Зверинца — «для детей среднего возраста» — бедный Пастернак! — точно есть — и может быть! — детский средний или взрослый средний возраст — на его стихи!

А — какое великолепие:

Павлин, торжественный,[58] как ночь,

Подходит и отходит прочь…)

(третий день русского Рождества)

Mурины стихи:

Вот приходят гости к вам

Внучке часовам.

(еще полная бессмыслица, но вслед, овладев темой)

Вот приходят людоеды

С пиками, с ножами,

Они траву режут

Вартажами

Мама, не терзайте сына своего

Оттого что он Вас любит ничего.

Людоеды из лесý

Режут траву как косý

Мур — 25-го янв<аря> 1930 г.

— без 6-ти дней 5 лет

Мур — 27-го янв<аря> 1930 г.

— Мотоциклет, это волк такой рычащий, на колесах.

Рассматривая книгу с картинками, с подозрением:

— Сперва цветочки, а потом смертóчки!

— Какое у дамы дегольтэ большое, — совсем голая!

(По-французски не говорит совсем: несколько слов.)

Мур (по поводу украденного К<утепова>[59])

— Мама! Как по-французски генерал?

— Général.

— Почему? Потому что у него — жена?

— Le général — или la?

— Le général.

— Почему? Потому что — лев? (le)

Тетрадь кончена 31-го января 1930 г., в Мёдоне — в дни пропажи К<утепова>.

Кончается на словах:

…Дававший на немощь,

Дававший на мощь

— Хорошо! —

ВЫПИСКИ ИЗ БОЛЬШОЙ ЧЕРНОВОЙ

СВЕТЛО-ЗЕЛЕНОЙ ТЕТРАДИ — С КРАСНЫМ КОРЕШКОМ —

начатой 1-го февраля 1930 г., в день Муриного пятилетия, конченной (не совсем доконченной — есть пустые страницы) 6-го июня 1931 г.

Мур — 4-го февраля 1930 г.

— Мама! Снимите мне, пожалуйста, салфетку!

— Ну, можешь и так посидеть.

— Мама! ведь я тогда от волнения ее проглочу?!

(«Крокодил»[60])

— Ну, мама, теперь Вы мне должны сто книг прочитать?

(Возмещение за мое получасовое писанье, т. е. его отсутствие из комнаты.)

Меховые малахаи

(Я. Сибирь)

Вещь я вижу только когда я на нее смотрю. Никакого «бокового зрения» — полная слепость (на быт).

Мур — 5-го февраля 1930 г.

Волнение — это когда беспокоишься: когда не придет никто — или придет.

Мур — 8-го февраля 1930 г.:

— Ты же ничего не видишь!

— Я — ушами вижу!

(Отсюда мое, в поэме: — ушами — видь![61])

— Я спрошу в Бианкуре у трактора — он мне скажет где тот серый проклятик. («Limousine grise»,[62] увезшая <фраза не окончена>

— Мура, прекрати свои глупости с табуретом!

— Это не глупость, это опасность.

— Скорей! Скорей, Мур, а то солнце уйдет — и мы останемся!

(Одевая, бормочу какие-то стихи) Мур: — Только не думайте, что Ваши стихи остановят солнце!

(NB! Об Иисусе Навине — не знает.)

Мур — 14-го февраля 1930 г.:

— А я ведь подымаюсь, когда неподвижно стою.

(Тихо, за супом)

Два вида религиозности:

Столпник — и хлыст.

Столпниц — нет.

Хлыстовки — все.

(NB! не стихи! Нечаянно — в столбец.)

(— Эта запись — явно по ассоциации с Муриным глубочайшим и нечаянным словом: — А я ведь подымаюсь — когда неподвижно стою. (1938 г.) Не нечаянным, а — физически-наблюдательным!)

В ответ на приглашение в гости — нашего доктора — на день рождения его девочки — «и мальчики будут, и девочки…»

— Спасибо! Я девок-то — не очень люблю!

(Девок никогда не слышал, словоизобретение — из чистой ненависти, чтобы не сказать девочка (ласкательное).)

— Я возьму сучок и буду сучком пилить по дереву.

(Сучок — смычок. Представление о скрипке.)

Письмо Мура

Мёдон, 20-го февраля 1930 г.

Милый папа! Я Вас очень люблю, поджидаю давно. Хорошо живу, целый день наигрываюсь, только простуженный. Я был у зубного врача в гостях, много там веселых гостей было, едемте, дети, туда поскорей, я ел и играл. Мне понравился один мальчик, одетый в белое — в черные штаны и в белую куртку, большой, у него в кармане был свисток, я посвистел немножко.

Я с дядями разговаривал — о стихах, о машинах, о всем. Там скрипач был, играл на скрипке, а я не танцевал. Сейчас лежу я на Вашей кровати и играю, со мной на кровати Мамынта, Barnrn (Бараручка!) и Мумсик.

Милый папа, спасибо за подарки. До свиданья, па — а — па! (громко, во весь голос, с оборотом на окно) Люблю Вас. Меня Мура зовут.

— Я не люблю, вообще, колокола…

— Почему? Что ты чувствуешь, когда слышишь?

(Задумчиво) — Черти кажутся… (восторженно) — Чортовы кулички кажутся!

— Ты рад, что мы весной пойдем в Зверинец?

— Но мне ведь там исповедоваться нужно!

— Кому?

— Зверям-батюшкам — грехи говорить.

(Конец февраля 1930 г.)

— НАЗАД, КРОХОТНАЯ ИСТАСКАННАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА,

несколько записей, а то в разрухе переезда — пропадут —

Кажется — лето 1924 г., Иловищи, Чехия

…Вереницею комнат, где жил и маялся —

Жизнь, ужель предстанешь в последний час?

(…где нé жил: маялся!)

Души, души неуживчивые!

Губы, губы неотзывчивые!

Поля в снопах, слепят

О, мое солнышко, моя звездочка!

Я тебя выхотела из воздуха!

(NB! Будущему Муру — родился 1-го февр<аля> 1925 г. — еще очень будущему, очень воздушному Муру!)

Да будет свет.