Борис Фрезинский - Писатели и советские вожди

Роллан (улыбаясь <надеясь, что вопрос разрешен. — Б.Ф.>): Мне говорили, что Оренбург — это какая-то пустыня.

Сталин (надо думать, с внутренней яростью. — Б.Ф.): Не пустыня, а хороший город»[763].

В Москве Роллан имел еще одну встречу, на которой затрагивался вопрос о Викторе Серже, — встречу с главой НКВД Ягодой. Организовал ее, несомненно, Горький (Ягода ухлестывал за его невесткой, не оставляя дом Горького своим вниманием). Встреча с Ягодой так описана в «Московском дневнике Ромена Роллана»: «10 июля, среда… Вечером после ужина (я ужинал в своей комнате) я смотрю документальные фильмы <…> Затем беседа с Ягодой, давним и грозным шефом ГПУ, теперь наркомом внутренних дел. Разговор серьезный <…> Но когда речь заходит о Викторе Серже (Кибальчиче), я слышу глубоко презрительное мнение: его считают авантюристом, хулиганом, лжецом, человеком, для которого нет ничего святого. И все-таки разные ходатайства за него так утомили, что они, кажется, уже готовы его выпустить, несмотря на неприятности, которые он может или попытается причинить СССР, будучи за границей. Его слишком мало ценят, чтобы беспокоиться об этом. <…> Ягода обещает представить мне официальный рапорт о том, как живет и чем занимается Серж с момента ареста…»[764]

Регулярно общаясь с Горьким, Роллан неоднократно заводил с ним разговор о Викторе Серже. Горький обещал ему и дальше не забывать про этот вроде бы решенный вопрос. Во всяком случае, 29 июля 1935 г. он писал Роллану:

По поводу В. Серж напишу сегодня Генриху Ягоде, — он в отпуске, на Кавказе. Он предлагал Вам выслать Сержа из Союза и вручить Вам его рукопись, — очевидно это нужно сделать.

В тот же день Горький рассчитанно дипломатично написал главе НКВД Г. Г. Ягоде:

Может быть Вы, действительно, найдете возможным выгнать Кибальчича из Союза и возвратить его рукописи ему? Я, разумеется, ничего не советую, но мне кажется, что — так или иначе — следовало бы уничтожить и этот жалкий повод для инсинуаций против Союза со стороны бездельников и негодяев, которым, к сожалению, кто-то верит[765].

По возвращении домой Роллан решил опубликовать текст беседы со Сталиным, чтобы сделать ее широко известной на Западе. У него был официальный текст беседы, просмотренный Сталиным и им самим, но для публикации требовалось разрешение Сталина, которое он запросил. Однако перед ним оказалась глухая стена. 28 августа 1935 г. он жаловался Горькому:

Такое молчание необъяснимо. Оно особенно странно со стороны Крючкова: я дважды обращался к нему со срочной просьбой, но он ничего не ответил. — (Речь шла о том, чтобы получить разрешение Сталина опубликовать полностью или частично ту беседу, текст которой был им лично просмотрен. Меня засыпали вопросами, на которые я могу обстоятельно ответить лишь на основании этого текста…) — Два дня тому назад я обратился непосредственно к Сталину.

Текст беседы со Сталиным Роллану так и не дали опубликовать…

12 сентября 1935 г. Горький сообщил Роллану:

Серж на днях будет выслан из Союза, это — решено.

2 октября Роллан на это ответил:

Вы любезно сообщили мне, что Виктора Сержа должны выслать на днях из СССР. С тех пор я не слышал ничего нового на этот счет. Надеюсь, что принятое решение не замедлит вступить в силу.

Через десять дней Горький написал Роллану, ссылаясь на Ягоду:

О. В. Серж: Генрих (Ягода. — Б.Ф.) сказал мне, что он — «свободен, но, кажется, французы не хотят дать ему визы, вообще чего-то тянут»[766].

Виноваты в задержке, таким образом, оказывались европейские власти, а никак не направляемый Сталиным НКВД. Понятно, что включение зарубежных тормозов в части выдачи визы осуществлялось через влиятельных агентов влияния, курируемых агентурой НКВД (друзья Сержа, возможно, об этом и не догадывались). Словом, проволочки с выездом Виктора Сержа ловко множились — уж больно нежелательно было выпускать на свободу столь ценного свидетеля ликвидации партийной оппозиции в СССР, к тому же французского писателя.

Наступил уже март 1936 г., а Горький все еще напоминал влюбленному в его невестку Ягоде:

В свое время Вы сказали мне, что Серж — свободен, но не едет за границу потому, что Франция не дает ему визу. Я сообщил об этом Роллану. На днях получено письмо его жены: виза Сержу дана Бельгией, но из Союза его не выпускают, и «левые» — анархисты, троцкисты и т. д. — снова подняли шум, особенно неуместный и вредный в эти дни. Вопрос о Серже, наверное, поднимет и Мальро, который скоро явится к нам и с которым мне придется разговоры разговаривать на тему о необходимости возбуждения симпатии французских интеллигентов к Союзу. Очень прошу Вас, «сообразите эти обстоятельства»[767].

В итоге В. Серж, отбывший в ссылке полный срок (три года), в апреле 1936-го был «выдворен» из СССР. Лишившись возможности уничтожить Сержа энкавэдэшники в бессильной ярости творили последние гадости. Когда В. Серж приехал из Оренбурга в Москву, никаких средств у него не было и ему пришлось продать в Москве свою библиотеку; сохранить и вывезти он решил только свои рукописи. Когда Серж с женой и двумя детьми выехал из СССР, он имел всего 10 долларов на всё про всё. На границе, что называется, в последнюю минуту НКВД похитил у него все рукописи[768].

В Москве принадлежавшие Сержу книги появились в букинистическом отделе книжной лавки писателей. В связи с этим 25 мая 1936 г. заведующему отделом культпросветработы ЦК ВКП(б) А. С. Щербакову было направлено следующее письмо на бланке директора Института мировой литературы им. М. Горького:

Считаю своим партийным долгом сообщить следующее:

Среди иностранных книг, купленных Институтом мировой литературы в Книжной лавке Литфонда, есть книга А. Мальро «Le Temps du meris» («Годы презрения») с авторской надписью «Виктору Сержу с симпатией Андре Мальро». Фотокопии двух первых листов книги прилагаю.

Книга закончена печатанием в Париже 15 мая 1935 г., стало быть могла попасть к автору около

1 июня 1935 г., а в середине июня был конгресс…

Можно ли верить после этого автору?

28 мая было отправлено второе письмо:

Досылаю фотоснимки с надписями авторов известному лицу:

Люк Дюртен — книги 1918 и 1922.

А. Барбюс — книга 1925.

Ж.-Р. Блок — книга 1932.

Тр. Реми — книга 1932.

А. Пуляйль — книга 1935.

Сами надписи дат не имеют, поэтому точно сказать, когда именно были направлены книги невозможно.

В марте 1936 г. Мальро приезжал в СССР; вместе с Бабелем и Кольцовым он посетил Горького в Тессели. Похоже, что донос Луппола (избранного в 1939 г. академиком, а в 1940 г. арестованного) на контакты ССП с Мальро не повлиял — переписка с ним продолжалась, и еще летом 1939 г. Мальро обсуждал возможность очередной поездки в Москву…

Вернемся к Парижскому конгрессу писателей — он закончился 25 июня 1935 г. принятием резолюции, состоявшей из восьми пунктов. В первом говорилось, что писатели «считают полезным продолжить деятельность, начатую конгрессом. Они основывают Международную ассоциацию писателей и для руководства ею — постоянное Международное бюро писателей для защиты культуры. Задачей постоянного Международного бюро будет сохранение и расширение связей, которые позволил установить конгресс, и руководство Международной ассоциацией писателей»[771]. Остальные пункты касались работы Международного бюро: организация в разных странах литературных переводов с контролем их качества, включая произведения, запрещенные на родине, облегчение поездок и пребывания писателей в различных странах, распространение списков рекомендуемых к изданию произведений высокого качества, создание мировой литературной премии для поддержки лучших творцов современной литературы и т. д. Седьмой пункт: «Бюро подготовит в момент, который оно найдет подходящим, второй международный конгресс писателей» и, наконец, восьмой пункт: «Бюро ассоциации, составленное из писателей различных философских, литературных и политических направлений, будет всегда готово бороться в области культуры против фашизма и против всяких других опасностей, угрожающих цивилизации»[772].

В состав Бюро ассоциации было избрано 112 человек от 35 стран. От СССР в Бюро вошли 12 человек: М. Горький, М. Шолохов, В. Киршон, А. Лахути, И. Микитенко, Ф. Панферов, Б. Пастернак, Н. Тихонов, А. Толстой, С. Третьяков, М. Кольцов, И. Эренбург. Из состава Бюро был выделен (скорее всего, для почетного представительства) Президиум — А. Жид, А. Барбюс, Г. Манн, Т. Манн, М. Горький, Э. Форстер, О. Хаксли, Б. Шоу, С. Льюис, Р. Валье Инклан, С. Лагерлёф. И, конечно, организован рабочий Секретариат Бюро — это и был главный орган, которому надлежало вести всю работу; в секретариат вошли: Ж. Р. Блок, А. Мальро, А. Шамсон, Л. Арагон, И. Бехер, Г. Реглер, М. Кольцов, И. Эренбург, А. Эллис, У. Фрэнк, Р. Альберти, Н. Рост[773].