Борис Фрезинский - Я слышу все… Почта Ильи Эренбурга 1916 — 1967

1960

Стависко, 1.1.1960

Дорогой Илья Григорьевич —

Мне несколько совестно, что я Вам не написал сейчас же по получении Ваших стихов, и после того, как я прочитал Ваши чудесные воспоминания о Юлике[714]. Но мы были с моей женой за границей — совершали путешествие, длившееся около двух месяцев. Только после возвращения я нашел Ваше послание — по наступили праздники, приехали внуки, ёлка и всякое такое. Мне приятно начинать Новый год письмом к Вам. (Я никогда никому не посылаю специальных пожеланий и поздравлений — но это письмо будет тоже выражением моих лучших чувств, которые я питаю к Вам и Вашему творчеству.) Я очень люблю Ваши стихи, и Ваша книга сделала мне большое удовольствие, я ее прочитал вдоль и поперёк. Но Ваши воспоминания о Тувиме так красивы, так трогательны и так прочувствованы, что мне даже трудно об этом писать, чтобы мои слова не показались Вам чем-то пошлым. Конечно, я напечатаю эту статью в «Twórczość»[715], и это будет большой честью и большой радостью для нашего журнала.

На днях миновало шесть лет от смерти Тувима — время летит. Он у меня стоит перед глазами как живой — последний раз мы встретились с ним на похоронах Галчинского[716].

Мне было приятно, что Вы упоминаете в своей статье о моем доме, у меня осталось яркое воспоминание от этого вечера[717], от летней прекрасной погоды и от Ваших слов, которые были очень важны и значительны и после которых я лучше понял Ваш глубочайший гуманизм. Будучи в Париже, мы были с женой у Сартра, мы много о Вас говорили.

Теперь вечер, тишина и ночь вокруг моего дома, внуки играют в карты, только что зажигали ёлку — так начинается Новый год, мирно и тихо. Дай Бог, чтобы так было дальше. Я очень благодарен Вам, Илья Григорьевич, за Ваши стихи, за Вашу статью, за Вашу память.

Я крепко жму Вашу руку —

Я так и не знаю Вашего адреса, я пишу в союз <писателей>.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1610. Л.2. С польским писателем Ярославом Ивашкевичем (1894–1980) ИЭ познакомил в Варшаве в 1927 г. Тувим.

Москва, 1.1.1960

Многоуважаемый, дорогой Илья Григорьевич!

В первый день Нового года решаюсь написать Вам несколько строк, которые не раз хотел написать Вам в течение истекшего года. Не писал, потому что полагал (да и полагаю), что Вы в наименьшей степени нуждаетесь в признании значения Вашей деятельности со стороны людей моего поколения.

Важнее, чтобы Вас поняла молодежь. Тем не менее не могу не сказать Вам то, что охотнее всего сказал бы публично, если бы по роду своих занятий был бы участником литературных дискуссий или, как в прошлом, «номенклатурным журналистом». А хочу я высказать убеждение в том, что Ваши литературно-публицистические выступления последнего периода приобретают огромное значение — вневременное — именно потому, что в них звучит голос прозорливого современника великих перемен в жизни человечества… Музыка времени.

Я понял это особенно чётко после «Французских тетрадей», по-моему, недостаточно оцененных, ибо эта книга — не о Франции — не столько о Франции, сколько о нашей стране, и во всяком случае — о наших проблемах, книга, написанная для нашей страны, для нашей молодежи. Мне уже приходилось цитировать Вас, и Монтескье из Вашей книги[718] перед самой низовой аудиторией, приходилось ссылаться на книгу и в беседе со своими молодыми друзьями.

Фактом является, что Вы сейчас единственный, кто считает возможным сказать главное о том, что стало действительно главным: о человеческой личности в советском обществе, о путях ее развития в свете прошлого опыта и больших надежд на будущее. Значение этой проблемы станет еще яснее и, может быть, грознее, именно в результате наших бесспорных материальных успехов.

Используя несколько горькую аналогию из Вашего интервью в «Труде»[719] скажу: «возможно, что сейчас действительно литературное произведение, это запечатанная бутылка с запиской, брошенной в океан»[720]. Но тот, кто найдет брошенную Вами бутылку, отнюдь не получит весть о кораблекрушении, а узнает, где хранится клад.

Жму руку

Глубоко уважающий Вас

Памятуя, что Вы интересовались моей личной судьбой, сообщаю, что мы с Надеждой Марковной[721] благополучны; я пишу работу для Института мировой экономики и занимаюсь переводами. Надежда Марковна и моя дочь полностью присоединяются к сказанному в моем письме и шлют вам вместе со мной самые сердечные пожелания.

Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1443. Л.1–2. С публицистом Евгением Александровичем Гнединым (1898–1983) ИЭ познакомился и общался в 1930-е гг., когда Гнедин был зав. иностр. отделом «Известий» (1934–1935) и зав. отделом печати НКИД (1935–1939) и очень ценил его; весной 1939 г. при разгроме НКИД Е.А.Гнедин был арестован и осужден (см. его книгу «Выход из лабиринта», М., 1994). Это письмо Гнедина отсутствовавший в Москве ИЭ прочел с опозданием, 26 марта 1960 г. он писал Е.А.: «Я был рад получить от Вас весточку. Сердечно благодарен Вам за слова о „Французских тетрадях“ и моей работе…» (см. также коммент. к 13-й главе 5-й книги ЛГЖ).

Ереван, 29.1.1960

Дорогой Илья Григорьевич!

Получил Ваше письмо[722] относительно моей выставки в Париже, где Вы сообщаете об условиях и времени.

Одна мысль о выставке в Париже для меня источник больших волнений. Хочется сделать ее по возможности хорошо, отобрав лучшие и оригинальные работы, представляющие какой-нибудь интерес для Парижа. Удивить его, конечно, трудно, но, может быть, люди, любящие искусство, скажут: «Да, хорошо, что показали нам этого художника».

Вопрос об организации выставки имеет первостепенное значение. Инициативы Общества Франция-СССР имеет громадное моральное значение, а потому деловую сторону кто-то с самого начала должен вести и быть ответственным за нее.

Ясно, что в моей жизни это самое большое событие, которое больше никогда не повторится. Какие трудности необходимо преодолеть? Необходимо подобрать работы, которые представляли бы художественный интерес: из Третьяковской галереи, из музея Восточных культур, из театрального музея им. Бахрушина и из музея Революции в Москве. Из Ленинграда — музей Русской живописи. В Ереване из Гос<ударственной> Картинной галереи. Много картин у частных лиц.

Правда, очень малое количество придется взять из перечисленных мест, но это связано с разными процедурами и к тому же должно быть специальное разрешение Министерства культуры СССР.

Большой вопрос о продаже картин. Вопрос, о котором Вы пишете: «Маршан хочет получить право продать некоторое количество холстов, получив свою долю, покрыть этим расходы». Не представляю реально, о каких расходах идет речь? Мне кажется, устройство этой выставки, инициатором которой являетесь Вы, т. е. Общество Франция-СССР, обязательно должно принимать участие, а также и Министерство культуры СССР, которое имеет в своем распоряжении аппарат, называемый «Дирекцией Выставок и панорам». Она устраивает все выставки в Советском Союзе и за рубежом, имеет для этого опытных людей и средства для производства расходов с начала до конца, т. е. возвращения всех экспонатов своим хозяевам.

Дорогой Илья Григорьевич! После чудесных дней, проведенных с Вами и Любовь Михайловной в сентябре в Ереване, я принялся энергично за работу, но мне не повезло; я серьезно заболел и всю прекрасную осень, продолжавшуюся до конца года, почти не работал.

У меня возникла мысль, если это возможно, перенести открытие выставки на вторую половину этого года или на grande saison 1961 г., т. е. почти на год. Ей-богу, так будет лучше, и я смогу поработать. К этому времени я намерен написать Ваш новый портрет (прежний[723] пользуется всеобщим успехом), если, конечно, у Вас найдется время, а также портрет очень полюбившейся Любовь Михайловны.

Намерен сделать портреты Арагона и Эльзы Триоле.

Ваше выступление по радио в Ереване частично напечатано в журнале «Советикан Айастан»[724]. Вышло изумительно.

Весной и туда дальше к лету я приеду в Москву и мы можем договориться с Министерством Культуры, а может быть, и повыше с кем-нибудь, чтоб это дело хорошо организовать[725].

«Пуганая ворона куста боится». В 1928 г. меня постигло несчастье, когда мои 35 работ сгорели по пути из Парижа в Ереван в константинопольском порту, не доехав до цели.

Хватит! Я Вам надоел своим длинным письмом.

Сердечный привет Вам и Любовь Михайловне с лучшими пожеланиями от всех наших и меня.