Под псевдонимом Серж - Владимир Васильевич Каржавин
Балезин немного подогрел картошку и с аппетитом сел ужинать. После налил себе из термоса стакан чаю, положил кусочек сахара. Настоящий чай быстро закончился, и последние дни пришлось пить настой из трав. После сытой Швеции к московской трапезе привыкнуть было нелегко.
И всё-таки как поблагодарить сестёр, ведь с ними он не скоро увидится, если вообще увидится? Может, написать записку и оставить на столе?
Скрипнула дверь, и в кухню осторожно вошла Ирина Евгеньевна. Она была в строгом чёрном платье, аккуратно причёсана; от неё слегка пахло духами – довоенная роскошь. Выражение лица было, как всегда, приветливым, но под матовым светом абажура просматривалась бледность.
Довольный её появлением, Алексей принялся благодарить за ужин. Она понимающе слегка кивала. И вдруг спросила:
– Вы уезжаете?
Балезин ответил не сразу. Он и раньше отдавал должное её внимательности, а сейчас был немало удивлён, ведь об отъезде он, естественно, никому не говорил. Значит, она сама догадалась…
– Да, уезжаю, – ответил он.
– Надолго?
– Может быть и надолго.
Ирина Евгеньевна подошла к нему. Казалось, она не решается сказать что-то важное. Но она решилась. Опустив глаза, она тихо произнесла:
– Алексей Дмитриевич, вы что…. не считаете меня за женщину?
Он опешил. Он молчал, не в силах найти нужные слова. Потом, так же, как она, тихо произнёс:
– Ирина Евг… Ирина, вы не просто женщина, вы замечательная женщина, но я…
– … но вы любите другую, – договорила она за него.
Алексей смотрел на неё. В первый день знакомства, когда они пили на кухне чай, она показалась ему ровесницей. Сейчас же он отметил, что Ирина на 5—7 лет моложе его. И, что самое главное, она выглядела весьма привлекательно для нынешнего военного времени. Случись этот разговор в другом месте, он, возможно, и не устоял бы. Но здесь, в этом доме…
– Неужели мы с вами больше не увидимся? – Ирина первая нарушила молчание.
– Увидимся. После войны я обязательно приеду в Ленинград, поклонюсь могиле своей любимой тётушки. И мы с вами прогуляемся по Невскому и по набережной Фонтанки.
– Как же вы меня найдёте? Я вам не давала адреса, да и неизвестно, сохранился ли наш дом.
Алексей улыбнулся:
– Очень просто: найду ваш музей.
Теперь улыбнулась и она. Но, не сказав ни слова, пошла из кухни. На пороге обернулась. Её серые глаза смотрели на него и с тоской, и с надеждой:
– Алексей Дмитриевич, я желаю вам вернуться живым…
Балезин вздрогнул: много лет назад в далёком 1915-м то же самое пожелала ему другая женщина, которая после стала его женой. Разница только в том, что она назвала его Алёшей.
Когда он очнулся, Ирина уже ушла. Алексей прошёл в свою комнату, включил свет. С фотографии в рамке на столе на него смотрела улыбающаяся Ольга.
* * *
Он никогда не думал, что снова попадёт сюда. Величественные минареты – хранители истории, напоминающие о былом величии; жара; множество торговых лавок; женщины, закутанные в чадру; вонь и грязь узких кривых улочек с окраины, мощёных, наверное, ещё во времена персидских царей-завоевателей; крики мулл, зовущих на очередную молитву; сохранившиеся караван-сараи с плоскими крышами и проломами вместо дверей; и конечно же рынки, без которых город просто представить себе невозможно; и запах жареного, витающий вокруг каждой из многочисленных чайхан, вперемежку с какими-то не то цветочными, не то фруктовыми ароматами. Это Восток, это Иран, это его столица!
Балезин остановился перед небольшим двухэтажным особняком, что стоял невдалеке от занимаемого солидную площадь советского посольства, вытер платком вспотевшие лоб и шею. «Представительство среднеазиатской железной дороги», – поясняла на русском языке табличка справа от входной двери. «Конспирация превыше всего», – усмехнулся про себя Алексей и вошёл. Прямо перед ним у небольшого столика стоял хмурый дежурный в форме старшего лейтенанта. Внимательно рассмотрев документы и предписание, он пояснил, в какую комнату обратиться, и взял под козырёк.
Полковник Гладышев ждал прибытия Балезина. Подал руку, пристально посмотрев в лицо:
– А ведь мы знакомы, хотя фамилии и имени друг друга не знали. Ну что, узнаёшь?
Алексей улыбнулся:
– Узнаю… Вот только кудри куда подевал?
Гладышев рассмеялся и в ответ лишь погладил поседевшие волосы «ёжиком» на голове. Это был связник Балезина с Хитровки, тот самый парень в рабочей робе и с чёрными кудрями, которые всё время выбивались из-под кепки. Он сильно изменился. И дело не только в отсутствующих кудрях. Он пополнел, выглядел солидно, хоть и во взгляде было что-то задорное и молодое из того далёкого 1919-го. Он был третьим, кто кроме Отмана и Ершова знал Балезина-Дюваля, да и то только в лицо. Алексей тогда сильно злился, что этот парень не удосужился состричь весьма приметные чёрные кудри.
Гладышев усадил Алексея за стол напротив себя, выставил бутылку коньяка и фрукты. Спохватившись, что Балезин голоден, достал ещё хлеб, колбасу и баночку с чёрной икрой, которая в Иране не являлась дорогостоящим продуктом.
– Может, сначала о деле? – запротестовал Алексей, но хозяин кабинета только рассмеялся:
– О деле мы ещё поговорим, много и долго. А ты с дороги. Ну, давай, за встречу, за победу!
Выпили. Потом вспомнили молодость – Хитровку и банду Кошелькова.
– Досталось тебе тогда, – покачал головой Гладышев и сжал кулаки. – Всё-таки этого подлюгу Кошелька мы ликвидировали. Его и всю банду.
– Один ушёл.
– Ах, да, этот, как его… Малыш. Помню, помню, сбежал сволочь через трубу. Ведь это он тогда стрелял в тебя в «Чёрном вороне»?
– К счастью, только ранил. А вот Архангельскому повезло меньше… добил его гад пулей в голову.
Помолчали. Гладышев налил ещё по рюмке.
– Давай за боевых товарищей! Часто вспоминаю: мужики были, что надо… Ты Ершова не встречал?
Балезин пояснил, что они не только друзья, но и дружат семьями.
– Ясно, молодцы. А про Курбатова не слышал? – спросил Гладышев и тут же спохватился: – Ах, да, ты ведь и не мог его знать. Говорят, погиб где-то в Туркестане в середине двадцатых. Жаль… Он ведь, как и я, в угрозыск пришёл от станка. Мало что мы тогда умели… Это Отман многому нас научил. Интересно, жив?
Алексею, к немалому удивлению Гладышева, пришлось рассказать о семье, в том числе, кем ему приходился Сергей Генрихович. О себе, естественно,
