Григорий Василенко - Найти и обезвредить
— Там, на месте, виднее будет. Если он свой, то не использовать преимущества его положения будет преступлением перед Родиной. А чужой — тем более нужно убрать.
Спорить с ним не стали. Знали, все равно пойдет. Хотя бы по праву командира.
В доме Шумского уже третью ночь подряд ждали Германа шестеро полицаев.
Тихий условный стук в ставню хлестнул по хозяину, как удар грома. Вся засада притаилась в дальней комнате. Германа было приказано схватить непременно живым. Комендант несколько раз повторил:
— Стрелять только по ногам!
Полицаи ждали момента, когда Герман войдет в горницу. Но он остался в сенях, несмотря на настойчивые приглашения.
— Очень спешу. Никак не могу. Где то, что просил? Сейчас, сейчас, — засуетился Шумский. — Одну минутку.
Скользнул за дверь и тотчас возвратился с неполным мешком.
В тот самый момент, когда Герман, приподняв одной рукой мешок, начал натягивать фуражку, на его голову обрушилось что-то острое, тяжелое. Для верности Шумский ударил еще раз. Откинув в сторону ненужный больше кусок железа, навалился на рухнувшее тело. Но падая, Герман успел крикнуть:
— Ванька, стреляй!
Это было сигналом для Аркадия Гришко, подпольщика, который оставался снаружи, у входа в дом. Полоснули по окнам автоматные очереди. Зазвенели стекла. Захлопали ответные выстрелы полицаев. Нагоняя страх друг на друга, они долго палили в темноту, пока не дошло до них, что никто не стреляет в ответ. Когда выскочили в сени, обнаружили там лишь распластанного на полу, вконец перепуганного Шумского.
— Шестеро здоровенных мужиков не сумели скрутить одного. Только и знаете, мерзавцы, сукины сыны, сивуху глушить. Кабы знал, сам бы взялся за дело, — орал на своих подчиненных Плоский, когда услышал, что Герман ушел из поставленной ему ловушки. — Переворошить все. Головы порубаю, если к утру не притащите его.
Полицаи вместе с солдатами обыскали десятки подозрительных домов, обшарили плавни. Все впустую.
А Герман был в это время в станице. Он укрывался в хорошо знакомой ему хатенке Нины Андреевны Голояд, сестры Евтихия Наконечного.
— В оккупацию, — рассказывала она позднее, — Герман не то что бывал, а, можно сказать, жил у нас. В доме тогда два тайника существовало. Один под полом вырыли, другой попозже на горище устроили.
Ту ночь, когда беда приключилась с Анатолием, никогда не забыть мне. С вечера заметила, очень чем-то обеспокоены Тихон, брат мой, да Лиза Вишнякова. Она у нас скрывалась.
Совсем уж припозднилось. Слышим, где-то в центре пальба затеялась. Потом враз стихла. Одни собаки надрываются, угомониться не могут.
Вдруг вроде кто-то осторожненько так царапнул ногтями по двери. Потом еще, чуток погромче. Отворили, видим — Герман. Еле держится на ногах. Голова — рана сплошная. Вся макушка разворочена. Глядеть — и то жутко. Лицо, плащ — все в крови. Перешагнул порог и сразу: «Все-таки запродал меня этот гад!»
Гуртом раздели, обмыли мы его. Голову перевязали. Слаб был до крайности. К утру, однако, получшало ему. Поднялся, говорит: «Уходить надо нам». И ушли еще до свету вдвоем с Лизой. А брат остался. Ноги у него никудышные были. Распухли, словно колоды…
Упустив Германа, комендант и Плоский решили отыграться на других. В один день они арестовали почти тридцать человек. В их числе — одну из самых активных подпольщиц учительницу Екатерину Ивановну Гришко. Ее сын Аркадий на этот раз избежал ареста. Но позже и он был схвачен, когда принес матери передачу.
Всех арестованных под усиленным конвоем на подводах отправили в Староминскую, где находилась гестаповская тюрьма. На одной из подвод бок о бок с теми, кого он выдал заодно с Германом, трясся теперь уже бывший помощник районного атамана Шумский. Расчетливому бухгалтеру будущее не сулило ничего хорошего. Его обвиняли в том, что он умышленно помог скрыться опасному партизану.
Все дальше на юго-восток пробирались Герман и Вишнякова. Еще несколько дней пути, и тогда можно было бы связываться с каким-либо партизанским соединением. Но за станицей Ольгинской фашисты напали на их след. Партизанские разведчики отстреливались до последнего патрона. Вишнякова попала в лапы врага тяжело раненной. Перед смертью на ее долю выпали страшные страдания: ее пытали безжалостно, изуверски.
Германа убивать не спешили. Его привезли в Староминскую. В гестапо состоялась его последняя встреча с Шумским. Точнее, это была очная ставка.
— Знай, что к стенке тебя поставят, — пообещал ему Герман.
На допросах он больше не проронил ни слова. Его живое тело прижигали каленым железом, резали ножами, рвали щипцами. Герман молчал. Что придавало ему силы? О чем он думал, когда висел, распятый на дыбе? О своем партизанском отряде, о судьбах товарищей? Или же о семье, о жене и детях? О том, удалось ли им эвакуироваться?
К тому времени уже почти половины бойцов их отряда не было в живых. Многим выпало умереть на виселице. Жена с ребятишками (спасибо, помогли люди) прорвалась на не занятую врагом территорию. Но какой горькой ценой! Испуганная бомбежкой, оглохла их годовалая малышка дочь. Девочка так и не научилась говорить. Наверное, хорошо, что этого не узнал Герман. И так ему было очень тяжело сознавать, что сыну и дочери расти без отца.
Анатолия Афанасьевича, Екатерину Ивановну Гришко и ее сына замучили в гестаповском застенке. Они не дожили до прихода Красной Армии, до освобождения родной земли всего двух недель.
Герман оказался провидцем. Шумский не ушел от расплаты. Его разоблачили. Пришлось держать ответ за все преступления и Плоскому. Военный трибунал приговорил обоих предателей к расстрелу. В 1944 году приговор был приведен в исполнение.
* * *Есть в старощербиновском парке братская могила со скромным обелиском. На лицевой стороне обелиска среди других фамилий стоит и это имя: Герман А. А. Ну а те, чьи фамилии застыли буквенной бронзой рядом? Разве не достойны они, чтобы тоже воскреснуть на страницах книг? Но то будут уже другие рассказы. А этот подошел к концу.
И тридцати лет не прожил Герман. Он не успел даже привыкнуть к звучанию своего имени рядом с отчеством. Но своими делами, несломленным мужеством кубанский чекист коммунист Анатолий Афанасьевич Герман завоевал почетное право — право учить других, как нужно жить.
Б. Владимиров
ВЫЗОВ
В ту октябрьскую темную ночь сорок второго года ему оставалось ориентироваться только по звукам погони. Уходя от нее, он брел, не разбирая дороги, напрямую через плавни, не зная, куда он движется и что его ждет впереди. Надо только, чтобы собачий лай был сзади… Когда лай пропадал, он, боясь заснуть на ходу или потерять сознание от голода, охлаждал лицо студеной болотной жижей, выжимал из нее на одеревеневший язык капли влаги.
Когда он наступил на что-то очень мягкое и зыбкое, мелькнула мысль, что угораздило в трясину. В прорвавшемся на секунду лунном свете блеснули железные пуговицы и белые кости. Одной ногой человек стоял на раздувшемся трупе фашиста… И тут же он увидел планшет — там могло находиться что-то полезное… Позже он не раз думал о том, что карты или приказы, если они там и лежали, наверное, устарели, ведь немцы наступали здесь летом. Да и кому их было сейчас передавать… Но в тот момент он, повинуясь чувству долга, нагнулся, чтобы прихватить находку. И сразу же отпрянул — за спиной раздалось грозное рычание. Круто обернулся. На него уставились пылающие злые глаза. Волк. Человек еле успел выставить навстречу руку с пистолетом. В нем был один патрон. Последний… Промазать — разорвет зверюга. Нажал на спуск…
Поднимаясь с земли, оперся на прокушенную руку, и пронзительная боль лишила его сознания…
Очнувшись, еще ничего не увидев и не услышав, человек почувствовал что-то неладное. Рука дернулась к тому месту за поясом, где была привязана граната, и… провалилась в пустоту.
И тут он услышал дикий хохот. Ржали сыто, громко над его беспомощностью. Гнев и досада бросили его тело вверх, он попытался одним махом, как умел раньше, вскочить на ноги. Но был сбит ударом сапога в висок.
— Ну что, Галясов, допартизанился? Вставай. И без дураков…
«Из личного дела майора госбезопасности Галясова А. В.
Майор Галясов Александр Васильевич родился в 1902 году в г. Москве. Сын рабочего, погибшего в первую мировую войну. Галясов начал свою трудовую деятельность с 13-летнего возраста. С 1915 по 1919 год он работал библиотекарем общедоступной библиотеки г. Москвы. С 1919 по 1925 год — в советских и партийных органах Московской области. В 1920 году вступил в члены РКП(б).
В 1924 году Галясов был направлен партийными органами на оперативную работу в органы государственной безопасности, где прослужил до конца своей жизни от пом. уполномоченного особого отдела 1-й Туркменской дивизии до начальника Приморско-Ахтарского РО НКВД по Краснодарскому краю.
