Александр Бобров - От Волыни до Подыни – легендарный Брусиловский
Но дом был поместительный, комнат много, лесничий со своей семьей жил в первом этаже и не мешал Алексею Алексеевичу, расположившемуся во втором. Брусилов захватил с собою своих друзей – Яхонтова и Саенко. Саенко был веселым, румяным, разговорчивым. Усы он отпустил длиннее прежнего, «совсем как у Брусилова», но были они у него не седые, а золотисторусые. Именно сюда приезжал командующий 3-й армией Леш. Приехал он без вызова, крайне встревоженный тем, что главнокомандующий не посетил его штаб. Брусилов не принял его, сославшись на болезнь. Но болезнь тут ни при чем – легкий насморк, озноб, чему Алексей Алексеевич никогда не придавал значения, Он выслал адъютанта передать Лешу свои извинения за то что, приехав в гости, не побывал у хозяина, но при благоприятной оказии, мол, не преминет поблагодарить его за гостеприимство и за блестяще законченную операцию по овладению Пинском, которая только сейчас начата. Леш уехал разобиженный до предела. «Ничего, – сказал Брусилов, – это ему полезно». Почему так?
А дело в том, что Леш, погнав немца до Стохода, оставался пассивным слишком долгое время. Дельный был генерал, но эвертовская закваска въелась в него. Еще из штаба фронта Алексей Алексеевич настаивал перейти к решительным действиям в тыл Пинской группы, Леша нужно было подхлестывать. Он повторял, что не уверен в своем правом фланге и боится оторваться от Западного фронта. «Я знаю Эверта, – твердил он, – и не могу идти на неверную игру. Я сам, когда был под его началом, не раз подводил Каледина». Телефонные препирательства надоели Алексею Алексеевичу. Он решил проверить дела на месте…
Алексей Алексеевич заезжал ко всем командирам дивизий, побывал почти что во всех полках, и, конечно, оказалось, что Леш все напутал, он возложил главный удар на четвертый Сибирский корпус с севера, а не с юга на третий корпус и не в то время, когда там обнаружилось давление и противник был отвлечен от Ясельды и Огинского канала, как это совершенно ясно вытекало из директивы Юзфронта. Эта путаница вызвала неудовольствие Алексеева и повела за собою еще большую путаницу. Алексеев предложил Брусилову перебросить третий корпус в район Ковеля и Любашева, чтобы оттуда решительно атаковать Пинскую группу с юга… Вроде бы глава – о поэтах, но как не передать эту слиянность военных и гражданских задач, даже простое совпадение прифронтовых дорог?
О жизни Блока на Пинщине мы, к сожалению, можем судить только по его письмам к матери, жене, отдельным друзьям, а также письмам к нему. Причем, многие из них не сохранились. Записная книжка Блока за № 49 – спутница Блока на фронте, практически осталась чистой. Дневник в это время он также, по-видимому, не вел, потому что ещё 29 мая 1913 года решительно записал: «Дневник теперь теряет смысл, я больше не буду писать». Но с 1917 года, с февральской (мартовской по ному стилю) революции, Блок возобновляет подробный дневник. В марте 1917 года Александр Блок сделал пометку в записной книжке: «На днях я подумал о том, что стихи писать мне не нужно, потому что я слишком умею это делать. Надо ещё измениться (или – чтобы вокруг изменилось), чтобы вновь получить возможность преодолевать материал». Неслыханные перемены уже грозно приближались, в России произошла февральская революция, но Блок чувствовал, что это – не коренной переворот…
Напомним, что поэт вернулся в бурлящий Петербург из белорусского Полесья, где проходил службу в действующей армии. Нет сомнений, что под грохот близкой линии фронта и стук копыт коня в своих многочисленных поездках по прифронтовым равнинам, в редкие минуты свободы и затишья, размышляя о прошлом и грядущем, уже прославленный поэт вынашивал чеканные ямбы поэмы «Возмездие». Здесь, может быть, истоки «Скифов, да и в ритмах «Двенадцати» очень многое угадывается из армейских впечатлений, из общения с простыми солдатами в глубинах Полесья тяжкой поры.
До определенного времени во многих источниках высказывалась мысль, что семь месяцев, которые провел А. Блок на Полесье, «едва ли не самые бесцветные в его жизни» и что они, дескать, не лучшим образом сказались на его творчестве. Однако внимательное изучение данного периода судьбы Блока и последующего его творчества говорит об ином: пребывание в Полесье, возле передовой, помогло ему постичь дух переломного времени, надвигающуюся очистительную трагедию и глубже понять чаяния народа. Многие читатели, наверное, не знают, что самый первый музей Блока в Советском Союзе был открыт не в родном и доконавшем его Питере, не в любимом подмосковном имении Шахматове, разграбленном крестьянами, а в тех западно-белорусских краях, где проходила его воинская служба.
Александр Блок. Фотография 1917 г.
Инициатором создания Блоковского музея был московский учёный, журналист, исследователь жизни и творчества поэта Георгий Блюмин (в настоящее время – доктор технических наук, профессор культурологии, член Союза писателей России). Непосредственными же организаторами создания музея стали Демьян Лемешевский – заведующий отделом культуры Пинского райисполкома и заместитель председателя райисполкома Эдуард Еленский. Основная заслуга в том, что музей состоялся, принадлежит старейшему музейному работнику Пинщины Федору Федоровичу Журавскому. Несколько лет он вёл обширную переписку с литературными музеями страны, архивами, исследователями творчества Блока, выезжал в командировки. В результате чего собрал около 300 ценнейших экспонатов, которые и составили экспозицию музея.
Постепенно музей получил большую известность. Проводились многочисленные экскурсии для гостей. В адрес музея стали регулярно поступать экспонаты от почитателей творчества поэта из многих уголков страны. Ежегодно по инициативе отдела культуры и музея проводились Блоковские праздники поэзии. В 1987 году музей расширился. С помощью работников Пинской районной библиотеки была создана новая экспозиция музея, в которой насчитывалось около уже 2 тысяч экспонатов. Праздники поэзии стали проводиться не только в Лопатине, но и в Колбах, Парохонске, Камене, Новом Дворе, в Лунинце – на родине писателя-блоковеда Николая Калинковича. Так что перестройка способствовала взлёту надежд, в том числе и поэтических. Кто бы знал, куда она приведёт… Накануне развала Советского Союза в 1991 году за хорошую работу музей получил статус «народный» и в нем была введена штатная единица старшего научного сотрудника. Всего за время работы музей Блока посетили около 50 тысяч человек, проведено 25 блоковских праздников поэзии. Но теперь люди стали меньше ездить по стране, изучать заповедные литературные края, совсем прекратились дальние школьные экскурсии. В настоящее время музей продолжает работу по пропаганде блоковского наследия, является центром краеведческой работы в Пинском районе. Жаль только, что праздник проходит в непогожем ноябре, я бы посоветовал его сместить на августовские дни памяти поэта, на более погожую пору, когда поэт постигал эти края, когда гости могут увидеть Полесье во всей красе.
Только через тридцать лет после зарождения горячего желания, мне удалось приехать сюда в холодном и снежном марте. Кстати, как я упоминал, рядом находится городок Кобрин, а мой отец – поручик Брусиловской армии, раненный в Карпатах, служил как раз в 171-м пехотном Кобринском полку. О Блоковском музее и празднике уже не раз писалось в СМИ, но кое-что я повторю для поклонников поэта, для тех, кто готовится отправиться в путь по братской Беларуси. Ну, хотя бы то, что по легенде местное название Колбино родилось от имени раскаявшегося разбойника по имени Колб. Если прочитать наоборот – Блок. Поразительное совпадение! Музей мне показывал брянский уроженец Александр Жуков, который работал здесь и председателем колхоза, и председателем сельсовета. Трижды лауреат областных Брестских фестивалей авторской песни живет теперь в блоковской деревне Лопатино. Она запечатлена в письме жене, датированному 16 августа 1916 года, в нём приложены два замечательных рисунка Блока с подписью: «Деревня Колбы. Часовня». Там и доныне высится отреставрированная капличка – часовенка, которую Блок зарисовал с гусём на переднем плане. Жуков подарил мне свою книгу стихов «Земная россыпь», где есть стихотворение «Праздник поэзии Александра Блока в полесской деревушке Колбы». Он пишет и об этих промыслительных совпадениях, и о дубе, который помнит Блока:
Могучий дуб – свидетель вековой,Капличка – лучик праведного света,Похожа на церквушку под Москвой,Где, как и Блок когда-то молодой,Венчаются и в наши дни поэты.
Нет, церковь в Тараканове никак до конца не отреставрируют, поэты в ней – не венчаются, но памятник молодым Саше и Любе уже встал над Лопасней. Кстати, перекликается название реки с названием деревни Лопатино… Вот ещё несколько живых штрихов и злободневных мыслей по поводу почти 200-дневного пребывания поэта в Западной Белоруссии.
