Люди на дороге жизни - Вячеслав Щепоткин
Пьют с коньяком валидол бюрократы.
Это ж какое, товарищи, время —
Ельцин с триумфом идёт в депутаты!
Вот так эта фальшивка повернула в значительной мере ход истории нашей страны. Знал бы тот же Полторанин, люди, расклеивавшие листовки, кого они возводят на российский Олимп, думаю, съели бы эти исписанные листки.
К диктатуре закона
В конце 80-х годов, особенно в 1988 году, ближе к 1989-му начал разгораться Карабахский конфликт. Первыми его стали раскручивать армяне. Азербайджанцы не ввязывались, сидели молча, жили так себе. А потом и их разогрели, и они пошли. Где-то в это время в “Известия” приехал Горбачёв. Я тогда был председателем профсоюзной организации, самой крупной в редакции общественной структуры, и одновременно парламентским обозревателем.
Ну, сели за столом в кабинете главного редактора. Я оказался почти напротив Горбачёва. Он начал красноречиво опять толковать о перестройке, о трудностях, которые есть, о сопротивлении ей. И коснулся Карабахского конфликта. Говорит: “Я знаю, кто его раскручивает, это поэтесса Сильва Капутикян, публицист Зорий Балаян и целый ряд других людей”. И пошёл говорить дальше. Я его спрашиваю: “Михаил Сергеевич, а почему вам не сказать об этом публично и не огласить народу фамилии тех, кто раскручивает большое опасное дело, грозящее сильными потрясениями?” Он отмахнулся: “Ты ничего не понимаешь. Этого не надо ничего делать”.
А конфликт тем не менее становился всё более опасным, и надо было принимать какие-то срочные меры на государственном уровне. В 1989 году я написал статью и опубликовал в “Известиях” под названием “К диктатуре Закона!”, где говорил о том, что единственная диктатура, которая достойна существовать, — это диктатура закона и, как я подчёркивал, закона, которому должны подчиняться все — от дворника до президента.
Я говорил о том, что мафиозные структуры, разжигающие этот конфликт, этот территориальный спор, поднимут волны народного гнева с той и с другой стороны, эти волны лавинами двинутся друг на друга, сметая на пути и жизни, и нормальные отношения человеческие. А мафиози нырнут на дно, переждут там все эти столкновения, которые они создали, и вылезут. И суть статьи была, что Горбачёв должен использовать силу закона для того, чтобы этих людей мафиозных, во-первых, поснимать с должностей, во-вторых, предать суду.
Должен сказать, что название статьи “К диктатуре Закона!” стало лозунгом, как ни странно, одновременно и разрушительных сил, и сил, которые хотели сохранить Советский Союз. И даже его произносили в окружении Горбачёва. Но сам он ничего для урегулирования Карабахского конфликта тогда не сделал. Конфликт разгорался, разгорался и, в конце концов, начались боевые действия. И сотни, если не тысячи людей с одной и с другой стороны пострадали, армян выгнали из Азербайджана, азербайджанцев гнали из Нагорного Карабаха. Этот конфликт тянется до сих пор. Недавно он снова вспыхнул, снова начались военные действия. А сейчас уже и XXI век.
Кстати говоря, в статье “К диктатуре закона” я говорил о необходимости чуткого подхода к межнациональным отношениям. Я говорил, что проблемы экономические волнуют людей, но они звучат, как струна контрабаса. Это тоже может возбудить человека. Но национальный вопрос — это даже не струна скрипки. Это своего рода струна Эоловой арфы, на которую достаточно дунуть, чтобы национальная струна зазвучала или возвышенно, или тревожно, или вызывающе.
Слово как оружие разрушения
В стране всё сильнее нарастало противостояние и хаос. Это, как в зеркале, отражалось и на газете. Но газета была не только зеркалом, она стала всё чаще выступать поджигателем. Один из последних редакторов “Известий” Василий Захарько в своей книге “Звёздные часы и драма “Известий” приводил пример одной из “летучек”, где я в очередной раз выступал и говорил следующее: “Если мы и дальше будем не обращать внимания на то, как на наши публикации реагируют на местах, то это самоубийственный путь.
В стране, которая звенит от множества межнациональных и наслаиваемых на них проблем, нельзя не думать, как и чем наше слово отзовётся. Жизнь даёт тысячи примеров того, как вредное слово выводит на площади массы народа, как неосторожная или, прямо скажу, провокационная публикация уничтожает то, что ещё можно было сохранить, и начинает литься кровь”.
В редакции уже всё чаще спорили не только по материалам, но и выходили за их пределы.Я был не только заместителем редактора “Известий” по отделу Советов и моего друга Игоря Карпенко, но одновременно парламентским обозревателем. Работал с депутатами, в том числе с теми, кто стал, благодаря мне, народным избранником. Писал отчёты с заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета, статьи на остро политические темы. В отделе у нас было ещё три человека. Люди разного уровня способности и, как стало выясняться, разных политических устремлений. Одним из недавно принятых был маленький, щуплый мужчинка с басовитым, не по комплекции, голосом. Давал простую несложную информацию в номер, но имел большие амбиции, которые стали проявляться довольно необычным образом. Однажды, не помню по какому поводу, он вдруг наступательно заговорил о том, что Украину Москва притесняет, её грабят, что украинский народ — великий, имеет более древнюю и славную историю, чем русский, а ему отводится недостойное место и так далее. Я был поражён. “Известия” являлись, наверное, одной из самых многонациональных газет. Легче назвать, представителей каких наций здесь не было, чем перечислить представленные. В отделе писем работала даже дочь первого советского главы республики Тува Аня Тока, а уж людей с украинскими корнями и фамилиями было очень много. Анатолий Друзенко, Василий Захарько, Игорь Карпенко, Лидия Ивченко, Юрий Понамаренко, не говоря о нескольких собкорах по Украине. И никогда до этого “новобранца” мне не приходилось слышать явно националистических высказываний об украинской исключительности. А костёр, оказывается, разгорался, добавляя пламени сторонникам сжечь Советский Союз.
Как-то один из моих товарищей по охоте сердито заявил:
— Лучше бы нас немцы завоевали.
Я сначала онемел от сказанного. Потом спрашиваю:
— Ты в своём уме?
— В своём, в своём. Жили бы сейчас, как на Западе.
Я понял, что это не случайная оговорка. Поэтому жёстко сказал:
— Я бы, может, остался жив, потому что русский. Им же нужны были рабы! Может, чистил бы сапоги немецким солдатам. Но ты же еврей! Чистил бы ваксой, которую бы сделали из тебя.
Экстремизм стал проявляться и в речах других журналистов.
Корреспондентка отдела школ Ирина Григорьевна Овчинникова, очень агрессивная дама, я её описал в романе “Крик совы перед концом сезона”, которая, выступая на “летучках”, кричала, что Советский Союз — это безнравственная страна, это государство, которое не имеет
