Юрий Евич - В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии
Кое‑чего в воспитательной работе добиться удавалось, но по морали, решимости, пониманию и исполнению своего воинского долга водительский коллектив, в целом, неизмеримо превосходил коллектив медицинский.
«Каждая случайность — не до конца изученная закономерность». Тут всё закономерно. Когда в страшной спешке, буквально за полмесяца, с полного нуля формировалась бригада, нам командование сказало: «Набирайте всех подряд — тех, кто не справился, потом уволим». В отношении водителей это было проделано — на место тех, кто откровенно трусил, тупил и лентяйничал, взяли нормальных людей и сложился прекрасный коллектив. С медиками получилось совсем наоборот. Как я ни старался, как я ни требовал от командования, уволить из них мне не дали НИКОГО. Например, прошу любить и жаловать — Мерко Геннадий Васильевич.
Пролез на должность командира медицинской роты (позже, когда я уже стал начальником медицинской службы бригады). Когда начались активные боевые действия, он за полтора месяца ни разу не явился к месту несения службы. Носил справки о том, что ему плохо с сердцем и он проходит лечение, — но при этом почти каждый день бывал то в горловском штабе бригады, то в Донецке, куда бесчисленно носил и возил кляузы на меня. Ездить в полублокированный противником Донецк, по шесть‑восемь часов в пути в день, — ему здоровья хватало. Прийти пешком во вверенное ему подразделение, за пятнадцать минут неспешной ходьбы от своего дома — нет. Вдумайтесь, по стандартам военной службы неявка в течение трёх суток в расположение своей части считается дезертирством! Командир подразделения в течение ПОЛУТОРА МЕСЯЦЕВ не является к месту несения службы — и ничего! Мои многочисленные рапорты о его отсутствии новый командир бригады, в нарушение всех канонов военного делопроизводства, не подписывал, — то есть умышленно скрывал факт воинского преступления, совершаемого одним из командиров вверенного ему подразделения. Ладно, об этом «соколе», новом командире бригады, мы ещё поговорим чуть позже. Содеянное им на этой должности так велико, что покрывание ротного‑дезертира — пустяк по сравнению с прошлыми его «деяниями»…
Было ещё несколько столь же «ярких» деятелей. Жаль тратить время и нервы на описание этих недостойных звания людей особей. Скажу кратко: как и Гена, они отказывались от участия в боевых действиях (вдумайтесь — нонсенс! — человек на офицерской должности «отказывается» идти в бой), были уличены в профессиональной некомпетентности и человеческой нечистоплотности. На каждого из них было проведено служебное расследование, по всей форме были поданы документы на увольнение, они были уволены. Однако новый комбриг, «генерал Соколов» (о нём мы ещё напишем позже), втайне от меня распорядился восстановить в должности этих мерзавцев, да ещё и дать им двадцать пять суток отпуска. Особенно цинично и омерзительно это выглядит на фоне того факта, что люди, которые выполняли за них их служебные обязанности, беззаветно шли в бой и трудились, в состав подразделения зачислены не были, — по распоряжению того же Соколова. Находились «за штатом». Некоторые так и погибли, будучи «за штатом», — ни копейки денег, ни формального утешения наградой их родственники так и не получили…
Были, разумеется, среди врачей и профессионалы высокой пробы, исключительно достойные люди. Если бы таких не было, — не получилось бы ничего в принципе. К сожалению, как часто бывает в нашем несовершенном мире, они, неся наибольшую нагрузку и являясь опорой всей конструкции, зачастую, невзирая на все мои усилия, получали вознаграждение заметно меньшее, а опасности подвергались — гораздо большей, чем хапуги и мерзавцы вроде Мерко. Тут опять не могу не отметить, что, например, целый ряд людей, которые не только по формальным признакам соответствовали занимаемой должности, но и фактически несли службу с полной самоотдачей и феноменальным героизмом, не вылезали с «боевых», реально спасали десятки людей, — так вот, этих людей, невзирая на все мои рапорты, командир бригады так и не дал ввести в состав роты. У меня оставались вакантные должности, вслух говорилось, что «необходимо как можно быстрее эти должности заполнить», — а фактически было отдано строгое распоряжение строевой части всячески саботировать зачисление людей в ряды бригады и под любыми надуманными поводами его не допускать. Касалось это не только моего подразделения, но и других. Причина этого очевидна: как мне удалось узнать от источников в штабе, заслуживающих доверия, при формальной списочной численности бригады свыше двух тысяч человек численность «фактическая» никогда не превышала тысячи с небольшим. Жалованье исправно получалось от финансовых инстанций на две тысячи с лишним, а куда девалось… Это генерала Соколова надо спросить, да только ввиду полного отсутствия контролирующих органов в России — кто же его спросит?
Вторая причина в том, что, если гибли добровольцы, формально не включённые в штат, это не проходило по учёту боевых потерь и позволяло потери списывать. Семьи погибших не получили ни зарплаты, ни какой‑либо помощи, даже какой‑либо награды, — последнего горького утешения, зато комбриги вроде нашего получили награды и поощрения за «выполнение операций без потерь». Так погиб в моей роте исключительно храбрый, толковый и инициативный доктор Корней. Если генерал думает, что ему сойдёт с рук кровь сотен таких Корнеев, то пусть помнит простой принцип: «никто не забыт, ничто не забыто!» Жернова Божьи мелют медленно, но верно…
Третья причина состояла в том, что если боец не числится в составе моего подразделения, то я, как командир, не имею права давать ему на руки оружия. Иначе получается, что я создаю незаконное вооружённое формирование. Без оружия людей в бой посылать — безнравственно и преступно. Многие командиры, естественно, по военной необходимости оружие своим «нештатникам» выдавали, и, таким образом, на них заводилось уголовное дело, которым командование могло их шантажировать, а при наличии желания — и пустить в ход.
Вот вышеперечисленные резоны, которые приводили к тому, что подлецы и трусы типа Мерко были в чести у командования (я имею в виду новоназначенного комбрига — всё того же «генерала Соколова»), и выгнать их было просто невозможно, а порядочные и самоотверженные люди служили месяцами, не получая даже самого скудного солдатского содержания.
Приехавшая позже комиссия из Москвы назвала нашу медицинскую роту лучшей во всей Новороссии. Их поразило всё: и порядок и чистота везде, и строгий учёт медикаментов, и обильные закрома нашего медицинского склада, — при полном отсутствии какого бы то ни было регулярного официального снабжения. «Последней точкой» послужил обед в столовой медроты, — по отзывам комиссии, так вкусно их не кормили нигде.
Разумеется, это, прежде всего, заслуга нашего коллектива, тех порядочных людей, которые своим самоотверженным трудом перевесили вредительскую деятельность недостойных сотрудников. Однако помимо их выдающихся человеческих и профессиональных качеств есть ещё один секрет успеха, он достаточно прост и широко известен.
Как только коллектив медроты был собран, в самый первый день службы, на самом первом собрании я произнёс краткую речь. Суть её была в том, что противник собирается уничтожить наш народ, подвергнуть нас геноциду, как в своё время — индейцев. Наша задача — не допустить этого, буквально «любой ценой», потому что какие бы потери мы в ходе борьбы ни понесли, — общие жертвы нашего народа, если мы проиграем, всё равно будут больше. А различного рода хищения и злоупотребления являются бичом любой освободительной борьбы. Следовательно, завершил я речь, если кто‑то украдёт хотя бы облатку лекарств, он пропадёт без вести. То же самое касается хищения любых других видов снаряжения и имущества. При этом лица ряда сотрудников заметно изменились — услышанное их никак не порадовало.
Именно безжалостная борьба на всех уровнях с хищениями послужила как причиной высокой боеготовности и эффективности работы медроты, так и причиной огромного количества кляуз со стороны «ущемлённых» таким контролем сотрудников. А в итоге и главной причиной разногласий с командованием: когда много времени спустя мои друзья из МГБ предупредили о том, что командование мной крайне недовольно, одной из главных причин было «ты развёл у себя в подразделении настоящую диктатуру». Тут даже не знаешь, стоит ли удивляться: в военное время единоначалие в боевом подразделении — альфа и омега устава.
Расхищение в мало‑мальски значимых масштабах невозможно без коррупции, покровительства и поддержки «сверху» — по этой причине руководители, которые пресекают хищения у себя в подразделении, становятся неудобны вышестоящему начальству: они «не делятся» и, поскольку не замешаны в хищениях, потенциально неуправляемы, так как на них нет компрометирующих материалов.
