Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
Колхозники — ограбленные, голодные, истощённые, работающие из–под палки, крепостные советского государства. — не имеют никакой личной заинтересованности в колхозном труде. Мало того: жестокие и неразумные колхозные порядки вызывают у них глубокую ненависть и к государственному имению и к работе в нем.
А эти обстоятельства привели к печальному экономическому результату. Колхозно-крепостническая система привела к снижению урожайности, к упадку скотоводства, к разорению всего сельского хозяйства. Хозяйство в колхозной деревне сброшено в болото, утопает там и не может выкарабкаться…
Разорение сельского хозяйства привело к голоду страну, которая прежде была «житницей Европы»… Колхозная деревня превратилась в некрасовскую Пустопорожнюю волость в Подтянутой Советской Империи…
«Второе крепостное право»
Во время коллективизации кто–то из крестьян ночью повесил задушенную курицу на столбе, около колхозного правления, и под ней прибил записку: «Лучше повеситься, чем вступать в колхоз. — Честная труженица Курочка Петухова».
Спустя несколько лет, мне пришлось услышать в колхозе анекдот, который перекликается с этой ярой антиколхозной прокламацией, выявляя все то же непримиримо–враждебное отношение крестьян к колхозу.
«Политический комиссар, — рассказывает анекдот, — на политических занятиях в армии спрашивает у молодого красноармейца-колхозника:
— Что означают буквы — ВКП(б)?
— ВКП — это значит: второе крепостное право…
Комиссар удивлён и озадачен…
— Ну, а что же, в таком случае, обозначает буква «б» в скобках?. .
— А «б» — это уже такое слово, которое я вам, товарищ комиссар, повторить не смею: непечатное выражение… Потому и закрыто, для приличия, скобками…
И в этих красочных примерах острой антиколхозной агитации и в повседневной колхозной практике ярко выявляется отношение крестьян к колхозу. Колхоз — это не их хозяйство, а чужое имение, чужое дело, не только чуждое, но даже враждебное крестьянам. Колхозный труд — это даровой, подневольный, крепостной труд, проклятье колхозника. Колхозная барщина тяжелее барщины помещичьей. «Второе крепостное право», колхозно–государственное, тяжелее первого, помещичьего.
И колхозники испытывают острую вражду к этому, ненавистному им, государственному имению и к этой постылой, проклятой, колхознокрепостной барщине…
«НЕ ЖИЗНЬ, А МУКА…»
Бюджетный разговор с кузнецом
В селе я встретил знакомого кузнеца. С первых же слов он стал жаловаться на то, что «хлеба нет».
— Как же так: ты крестьянин, а хлеба у тебя нет? — спросил я.
— Какой я крестьянин?! Я колхозник, крепостной батрак, — угрюмо заявил кузнец. — А ты посуди сам, как колхоз нас оплачивает. Возьмём, к примеру, мою семью. У меня в семье пять душ: трое рабочих — я, жена и взрослая дочь; да двое малолетних детей — школьники до 12 лет. Заработали мы в прошлом году уйму трудодней: 600 трудодней! Заработали в колхозе трудодней больше всех односельчан. А что получили за свою работу? Только 15 пудов ржи; в прошлом году выдавали по 400 граммов на трудодень. Нам этого хлеба едва до Пасхи хватило. А с той поры мы живём без хлеба. Хлеб делаем, а без хлеба живём. Вот она, друг ситцевый, заковыка какая…
Почесал он затылок по поводу «заковыки» и продолжал:
— Ты знал нашего раскулаченного соседа, Ивана Васильевича? Я утвердительно кивнул головой.
— Ну, так вот, этот сосед раньше, до революции и при НЭП-е, каждое лето нанимал батрака и батрачку. Батрачке он платил 40 пудов ржи за лето, а батраку — 50 рублей деньгами. Рожь тогда стоила в деревне 40 копеек пуд (в лавке — 50 копеек). Значит, батрак мог купить за своё жалованье 125 пудов ржи. Вот и учти, милый человек, сколько хлеба мы втроём могли заработать, если бы работали мы в батраках. Я, как батрак, 125 пудов да мои бабы — жена и дочь — 80 пудов; значит, вместе 205 пудов ржи! А теперь от колхоза мы втроём получили за свою годичную работу… 15 пудов! Во сколько раз меньше? Ну–ка, смекни: ты — человек грамотный.
— Это… в 14 раз меньше, — подсчитал я.
— Вот как, в 14 раз меньше!.. А?! Видал, миндал, что получается?! — засмеялся мужик.
И удивлённо покачал головой.
— Да, ведь, хозяин кормил своего батрака. А мы работаем в колхозе на своих харчах. В колхозе, как видишь, мы работаем почти бесплатно: мы там себе даже хлеба не зарабатываем. Но я должен работать не только на колхоз: я должен платить государству громадные налоги — и натуральные и денежные.
— Налоги?! — удивился я.
— Да ещё какие!.. За корову с меня сдирают и мясной и молочный налоги; два пуда мяса в год и половину всего молока, которое корова даёт за год. Из–за молочного налога нам самим остаётся молока в обрез, так что для продажи молока не имеем. На мясной налог мои ребята с большими трудами выхаживают в течение лета телёнка. Ведь выпаса для наших телят колхоз, не даёт. Поэтому все лето траву ребята сами кое-где собирают — для коровы и для телёнка.
— А кроме натуральных, я должен уплатить государству ещё и огромный денежный налог. Вместе с «добровольно–принудительным» государственным займом 600 рублей в год! Это на каждую семью, в селе столько налогу навалено: 600 рублей!..
— За что же?
— А пёс их знает, за что! Плати — да и все тут! Семь шкур с колхозника сдирают…
— Но где же берёшь денег на налоги?
— Прежде, когда я был единоличником, у меня был–полный двор скота и птицы: пара лошадей, две коровы, две свиньи с поросятами, десяток овец, полтора десятка кур, гуси были. А теперь у меня на дворе пусто: одна корова и пяток кур. Летом ещё телёнок да поросёнок. Потому — кормить скотину и птицу нечем. Раньше я откармливал на сало две свиньи за год: одну резал к Рождеству, другую — к Пасхе. А теперь я куплю в колхозе на свиноферме маленького поросёнка и с большим трудом могу вырастить его. Осенью вынужден продать подсвинка не откормленного: откормить на сало нечем. Должен продать на налог. Поэтому–то мы со времён коллективизации и забыли вкус мяса…
— Ас маслом как?
— Вкус масла тоже забыли. Нет коровьего масла: молока мало. Конопляного масла тоже не спрашивай. Прежде я картофеля на усадьбе садил немного, а большую часть картошки садил в поле. А на усадьбе выращивал коноплю и имел своё конопляное масло. А теперь колхоз отобрал
