З. Зорина - О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?
Сравнение бонобо и обыкновенных шимпанзе и роль раннего начала освоения языка
По мере того как Канзи в свои 11/2—21/2 года начал демонстрировать спонтанное овладение языковыми навыками и продолжал их развивать, возникли два очевидных вопроса. Во-первых, действительно ли Канзи уникум среди бонобо? Во-вторых, действительно ли бонобо от природы наделены большими способностями к овладению языком, чем обычные шимпанзе? Опыт общения с Шерманом и Остином, казалось, говорил о том, что обычные шимпанзе — другие. В частности, хотя Шерман и Остин в течение восьми лет постоянно слышали человеческую речь, у них не удалось выявить сколько-нибудь значительного понимания произносимых при них слов. Кроме того, свой скромный запас лексиграмм они создали напряженной тренировкой и никаких признаков спонтанности в усвоении азов языка не проявили.
Ответить на первый вопрос попытались в самом начале программы, воспитывая дочь Мататы Малику в такой же, как у Канзи, обогащенной социальной и языковой среде, с самого рождения предоставив ей полный набор лексиграмм и возможность слышать речь. Она спонтанно начала пользоваться лексиграммами в годовалом возрасте, намного раньше, чем Канзи. Так стало понятно, что он не уникален.
Это представление укреплялось по мере того, как росла Панбэниша, шаг за шагом повторяя успехи Канзи. В какой-то период активно насаждалось представление о том, что она перегоняет своего брата, что ее лексикон намного больше и т. д. К сожалению, мы не встретили строгих научных публикаций о результатах работы с этой обезьяной и точного сравнения ее и Канзи достижений. Поэтому ограничимся лишь констатацией того, что их поведение сходно[32].
Вместе с тем у С. Сэвидж-Рамбо сформировалось четкое впечатление, что бонобо отличаются от обычных шимпанзе, и она поторопилась заявить об этом в нескольких научных статьях (см., например, SAVAGE-RUMBAUGH ET AL. 1985a, b), не дожидаясь проведения контрольных тестов. Между тем необходимость такого контроля была совершенно очевидна, и недолгое время спустя его провели. Для этого шимпанзе и бонобо нужно было поместить в одинаковые условия воспитания и в сходную языковую среду. Именно так и поступили со второй дочерью Мататы — Панбэнишей и обычной шимпанзе по имени Панзи. Сначала казалось, что первое заключение было правильным, потому что Панбэниша начала пользоваться лексиграммами в первый же год жизни, а Панзи — нет. Однако к 18 месяцам Панзи взялась за клавиатуру и сделала рывок в ее освоении. Правда, она так никогда полностью и не сравнялась с Панбэнишей ни в понимании знаков, ни в их продуцировании. Тем не менее, погружение в обогащенную «двуязычную» среду привело к замечательным успехам в овладении языком у обезьян обоих видов.
Следовательно, из работ с Канзи, Маликой, Панбэнишей и Панзи было получено два важных вывода. Прежде всего, и шимпанзе, и бонобо могут спонтанно, без направленного интенсивного обучения осваивать язык-посредник благодаря пребыванию в языковой среде, как это происходит с детьми. Однако они следуют медленнее по этому пути и, разумеется, могут продвинуться не так далеко, как дети.
Еще один важный аспект этой проблемы — возраст, когда начинается обучение. Опыты на Уошо, одни из наиболее успешных, начались, когда ей было 10 месяцев. Сравнение языковых навыков разных шимпанзе, исследованных начиная с 1972 г. Д. Рамбо и С. Сэвидж-Рамбо, также показывает, что, как и у людей, определяющим моментом здесь становится пребывание в языковой среде в раннем возрасте, что, чем раньше начато обучение, тем больших результатов достигают обезьяны. В то же время, горилла Майкл начал учиться таким же взрослым, как и Матата, но его поведение сопоставимо с Коко, обучавшейся с младенчества.
Снова скептикиРезультаты изучения вербального поведения Канзи и других обезьян, воспитанных в тех же условиях, для большинства послужили еще одним веским свидетельством сходства в развитии даже наиболее сложных психических функций человека и его ближайших родственников. В то же время, как пишет С. Сэвидж-Рамбо, главные «гонители» языковых работ делали вид, что время остановилось на «Проекте Ним» и на известной разгромной конференции 1980 года, а последующих работ как будто не существовало вовсе.
Вместе с тем эти данные имели большой резонанс в психологической и приматологической литературе и обсуждались с самых разных позиций. Так, известный американский нейроморфолог Т. Дикон не только опубликовал ряд работ об особенностях структуры мозга антропоидов{18}, которые лежат в основе их вербального поведения, но и разработал оригинальную трактовку языка Канзи, отличную от предложенной С. Сэвидж-Рамбо (Deacon 1996).
Один из пионеров и классиков этого направления, Д. Примэк, также откликнулся на достижения Канзи. Десятилетия, прошедшие после окончания «Проекта Сара», он посвятил изучению разных сторон когнитивной деятельности антропоидов и детей, причем ряд его работ послужил основой для развития целых направлений (например, изучение умозаключений и «theory of mind» у приматов). В своей книге «Original Intelligence. Unlocking the Mystery of Who We Are» (PREMACK & PREMACK 2003) он призвал к более осторожной трактовке успехов Канзи в понимании строя устной речи. По его мнению, ни Канзи, ни двухлетний ребенок скорее всего не понимают целого ряда слов, входящих в эти задания, — таких как SOME, IN, AND, THE, THAT, ON, COULD YOU, CAN YOU. Он указывает, что после удаления этих слов видимость сложности подаваемых команд исчезает, и они сводятся к обычному уровню тестов, применяемых к обученным языку шимпанзе. По его мнению, чтобы продемонстрировать понимание всех этих слов, следует показать, что и ребенок и шимпанзе могут понимать грамматические различия, которые существуют между A boy и THE boy; отличать SOME от ALL; улавливать разницу между «candy AND gum» и «candy OR gum»; между предлогами IN и oN, и т. д.
При этом Примэк отмечает, что демонстрация понимания таких различий требует тщательных тестов со многими контролями, однако такие тесты еще не проводились не только с животными, но даже и с детьми. По его мнению, чистота результатов сравнения ребенка и бонобо по уровню понимания речи в тестах С. Сэвидж-Рамбо сомнений не вызывает. Другое дело, что они выявляют у ребенка только примитивный уровень владения языком, поскольку предложенные задания можно понимать с помощью так называемой грамматики Люббока, которая базируется на перцептивных категориях типа «действие — объект», а не на грамматических «глагол — существительное».
Хотя способность выполнять такие команды, вероятно, свидетельствует о языковых возможностях бонобо — как и собак, и дельфинов, — она не может выявить истинных возможностей ребенка. Если двухлетний ребенок еще и не владеет во всей полноте грамматикой взрослого, его знание языка не ограничивается только выполнением подобных заданий. Бесспорно, что в положенное время ребенок освоит все слова, которых он ранее не понимал, и от перцептивных правил перейдет к грамматическим, от правил «объект — действие» к правилам, основанным на категориях «существительное — глагол», однако, по мнению Примэка, пока не похоже, что бонобо способны осуществить такой же переход.
Впрочем, уже в своих ранних работах Примэк обращал внимание на то, что не следует преувеличивать сходство поведения человека и антропоидов, у которых имеются все-таки лишь элементы и зачатки наиболее сложных черт психики человека. Как мы уже упоминали, шимпанзе переставали решать классический тест Примэка на выявление аналогий, если им предлагали не 2, а 6 вариантов решения. То же самое, по-видимому, может выявиться при следующем, еще более тщательном анализе понимания предложений у шимпанзе и детей. О том же свидетельствуют и размеры словарного запаса антропоидов и ребенка.
По мнению исследователей, способность Канзи понимать звучащую речь составляет одно из частных проявлений его способности осваивать язык человека спонтанно, сходным с детьми образом. Высокий уровень рецептивности — понимания звучащей речи — способствовал и прогрессу в создании им собственных «высказываний», т. е. повышению уровня продуцирования, как это происходит и у детей. Ключевой момент здесь — установление того факта, что и звучащие слова, и лексиграммы используются обезьянами как знаки-референты для символической коммуникации и связаны с тем уровнем обобщения, который в обычных тестах характеризуется как протопонятийный, или уровень довербальных понятий.
По словам С. Сэвидж-Рамбо, это открытие побудило ее пересмотреть представления о языке и уникальности человека: «Если человекообразная обезьяна может начать понимать устную речь без специальной тренировки и способна делать нечто большее, чем давать разные жестовые ответы на определенные сигналы, не говорит ли это о том, что она обладает способностями к языку и речи, сходными с нашими? Даже если обезьяны не могут говорить, их способность понимать речь может свидетельствовать о существовании когнитивной основы, необходимой для овладения языком» (Savage-Rumbaugh 1986b, с. 214).
