Анатолий Безуглов - Встать! Суд идет
— За правами придешь ко мне, после того как починишь машину. Я проверю…
Это была победа. Но в душу, на самое дно, опустилась горькая тяжесть оттого, что уставшие парни будут сейчас стаскивать двигатель. Потом снова втаскивать на другую машину. А где-то люди ждут и чертыхаются.
Я даже переживал за Нассонова. Получить оплеуху от молокососа…
Катаев побежал искать другую машину. Мы с Ларисой молча пошли назад по дороге.
…А ночью, когда я уже засыпал, убаюканный шепотом листвы у моих окон, тихо скрипнула калитка, и в светлом квадрате окна появилась голова.
— Товарищ лейтенант!
— Кто это?
— Я, Женя…
— Какой?
— Нассонов…
Я встал с постели, подошел к окну. От парнишки попахивало вином.
— Ну и что же тебе надо, Женя Нассонов?
На его рубашке шевелился узор — тень от листьев.
— У меня тут друзья, из города. В техникуме вместе учимся. Ну, немного не хватило… А Клава говорит: если вы разрешите, она отпустит. Нам всего бутылочку… вина…
— А что отец скажет?
— Он в районе.
Парень, выходит, отца боится.
— Женя, сколько тебе лет?
— Шестнадцать. А что?
— Рано тебе, наверное, пить, а?
— Да ведь друзья…
— Отцу твоему я на первый раз ничего не скажу, но только больше по ночам не тревожь людей. И насчет вина подумай! Договорились?
Его фигура, плоская в свете месяца, тихо исчезла за забором.
И что это Клаве Лоховой вздумалось парня посылать ко мне? Я вспомнил, что хотел зайти поговорить с ее мужем. Надо это сделать в ближайшее время.
На следующий день я решил поближе познакомиться с работой нашей конефермы, потому что после стычки с Нассоновым не хотелось торчать в станице и встречаться с ним. Но, въехав на конеферму, я вдруг увидел возле конюшен председательский «газик».
Но поворачивать назад было поздно. Меня заметили.
Геннадий Петрович стоял, облокотившись на капот машины. Здесь же был Арефа Денисов.
Я подошел к ним как ни в чем не бывало. Нассонов натянуто кивнул, Арефа поздоровался приветливо.
Председатель жевал травинку и смотрел на небольшое выкошенное поле, на котором, как мне показалось, в беспорядке были расставлены различные препятствия: бревна, установленные крест-накрест, жерди, сложенная пирамидой кирпичная стенка, рвы с водой.
По полю кружил одинокий всадник. Вот он подъехал к пирамиде, составленной из полосатых жердей, упирающихся в деревянные треугольники, и лошадь, на какую-то долю секунды задержав свой бег, легко взяла препятствие.
А всадник уже приблизился к бревенчатому заборчику. Я заметил, как Арефа напрягся, словно сам сидел в седле.
— Красивый жеребец! Люблю таких коней, — прищурил глаза Арефа.
Нассонов довольно улыбнулся:
— Чем черт не шутит! Выпустим Маркиза на районные скачки, а? Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
— Побольше бы тебе, председатель, таких паршивых овец иметь… Поверь мне, редкий жеребец Маркиз.
— Злой, ох злой, шельма!
Между тем всадник приблизился к нам.
Я удивился: это была Лариса.
— Еще разочек попробуй забор, оксер и банкет! — крикнул Нассонов и покрутил в воздухе рукой.
— Шенкелей ему, шенкелей! — добавил Арефа.
Лариса кивнула.
Под ней был жеребец, отливающий на солнце неправдоподобным золотисто-розовым цветом.
Я не понимал в лошадях. Но этот конь мне действительно очень понравился.
Закончив тренировку, Лариса приблизилась к нам. Разгоряченная, она смотрела на председателя с надеждой и ожиданием.
— Пойдет, — сказал Нассонов. — Быть по-твоему.
— Спасибо, Геннадий Петрович! — Глаза ее засияли счастливо и весело.
— Не меня благодари, его. — Нассонов ткнул пальцем в Арефу, сел в машину и, круто развернувшись, уехал.
Девушка легко соскочила с коня и подошла к нам. Денисов бережно принял у нее поводья.
— Здравствуйте, Дима, — только сейчас поздоровалась Лариса. Она была в брюках, сапогах и мужской рубашке. — Я вас сразу заметила.
Арефа нежно проводил ладонью по блестящему, вздрагивающему крупу коня и ласково приговаривал:
— Хорошо, Маркиз, хорошо…
Конь косил на него светлым глазом, перебирая белыми зубами удила.
— А как с соревнованиями, Арефа Иванович? — спросила Лариса.
— Очень хочется? — лукаво подмигнул Денисов, поднося к морде лошади несколько кусочков рафинада.
Жеребец осторожно, губами, взял их с ладони человека и громко разгрыз.
— Значит, буду?
— Будешь, будешь…
Девушка закружилась на месте, хлопая в ладоши.
— Вот здорово!
— Бери своего красавца. — Денисов отдал ей поводья.
Лариса повела Маркиза в конюшню.
— С виду — не тронь, рассыплется, — кивнул на нее Арефа, — но упорная… — Он помолчал и добавил: — У нас женщина ни за что не сядет на лошадь. У нас — это, значит, у цыган.
— Почему?
— Обычай… Мужчинам — кони, а женщинам — карты. — Он засмеялся.
Странно устроен мир. Арефа Денисов был мне симпатичен. А вот его сын…
И как мне ни хотелось побыть с Ларисой, отвезти ее на мотоцикле в станицу, я поехал один. Чтобы Денисов-старший ни о чем не догадался.
Когда он вошел, я удивился: откуда здесь, в станице, такая модная прическа, длинные волосы, бородка коротенькая, тщательно подстриженная. На вид ему лет тридцать, не больше. Он сразу показался мне каким-то особенным. Деликатные манеры, спокойные глаза. Вот только нос его не шел к лицу: перебитый посредине, слегка приплюснутый…
Этого человека я еще не знал. В станице проживало более трех тысяч человек. Вообще-то участковый должен знать всех, на то он и участковый.
— Отец Леонтий, — представился вошедший, и я сначала не понял: чей отец? — Вы человек, я вижу, новый, удивитесь моему приходу. Но это в порядке вещей. Я всегда обращался к Сычову по поводу наших праздников.
И тут только вспыхнуло: поп! Самый настоящий. Так близко я видел священника впервые.
— Мое начальство уже снеслось с вашим. Кажется, договорились. А я вот к вам, на нашем уровне, так сказать. Простите, ваше имя, отчество?
— Дмитрий Александрович.
— У меня к вам такая просьба, Дмитрий Александрович. Как вы знаете, завтра у верующих праздник, день святой троицы. Большой праздник. К нам сюда приедут люди из других хуторов, станиц. Сами знаете, народ не всегда ведет себя организованно. Соберутся большие толпы возле храма. А рядом шоссе. Не дай бог, драка или кто под машину попадет, все на нашу голову… В прошлом году на пасху женщину сбил автобус, меня ругали почем зря. Хотя случилось сие далеко от церкви. Так что выручайте. В смысле порядка.
Я перевернул страницу настольного календаря и крупно записал: «Обеспечить порядок возле церкви». Отец Леонтий едва заметно улыбнулся.
— Что же, постараюсь, — сказал я.
— Договорились. — Он вынул пачку сигарет. — Вы не возражаете?
— Курите, курите.
— А вы? — Он протянул мне пачку.
— Нет, спасибо. Я не курю. Не научился.
— Откуда сами?
— Из Калинина.
— Почти земляки. Хотя я там никогда не бывал. — Он аппетитно затянулся. — Матушка, то есть супруга, оттуда.
— Как фамилия?
— Лопатина Ольга.
— Не знаю.
— Она старше вас. На Набережной улице жила.
— Я совсем в другом конце…
— Познакомитесь еще. А может быть, уже познакомились. Она здесь в участковой больнице фельдшер.
— Не обращался пока.
— И слава богу. Ну что ж, Дмитрий Александрович, рад был познакомиться. Не смею больше мешать.
Он поднялся, я тоже.
Пожимая мне руку (крепкая у него хватка, прямо железная), он спросил:
— Простите, Дмитрий Александрович, вы что больше уважаете, коньячок или…
— Не пью, — резко ответил я.
— Это похвально, — смутился почему-то батюшка. — Сычов, он больше чистенькую любил.
И только когда отец Леонтий вышел, я понял, что он хотел меня отблагодарить. И конечно же, такой обычай завел Сычов.
Я заглянул к Ксении Филипповне. Уж больно заинтересовал меня священник. Главное, молодой.
— Как отец Леонтий к нам приехал — а это было два года назад, — многие девки на него таращились. А ты не красней. Ваше дело молодое. Хуже, когда этого нет… Так вот, бабки наши шушукаться стали: нехорошо, мол, молодой поп, а попадьи нет, никак крутит со станичными молодками? Потом Оля Лопатина приехала. Из себя невидная — тише воды, ниже травы. А святого отца в месяц к рукам прибрала… На завалинках опять гутарят: «Не мог, говорят, нашу взять. Приезжую кралю выбрал!» Не угодил, стало быть, и тут… Но живут ничего.
Потом пришла Ледешко. Когда она уселась на стул, так же уверенно и основательно, как при первом посещении, я молча подал ей справку, полученную от Крайновой, о том, что та сдала свою бедовую Бабочку на заготпункт. Истица недовольно засопела.
