Евгений Рудашевский - Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся)
В дальнейшем останавливались мы для прогулок кратких по сёлам, вокруг святилищ; к вечеру оказались в селе Хундер. Здесь нашли домик уютный; сейчас в нём отдыхаем; перед сном вношу эти записи; повсюду тишина мрачная, вязкая.
По Хундеру каналы водные выкопаны – каждый из жителей для огорода своего ответвления делает, а в огородах местных растёт многое: капуста, помидоры, огурцы, зелень, пшеница, подсолнухи. Огорожено всё кустами высохшей колючки – от скота укрыто. Воздух мягкий, тихий; пахнет цветами; и не верится, что Хундер в пустыне устроен – оазисом искусственным.
…
Прочёл я последний из четырёх сборников индийских анекдотов (купленных ещё в Калькутте). Могу теперь высказаться о юморе индийском. Он слаб, уныл, однообразен. Сатира лучшая – заимствована; скудоумия тут не меньше, чем пошлости. Остроты все предсказуемы, поверхностны, выстроены одним эффектом – обманутого ожидания. Вот типичный индийский анекдот (цитирую не из худших):
«Мужчины, желающие попасть в рай, должны отстоять одну из двух очередей: “Для подкаблучников” и “Для тех, кто никогда не был подкаблучником”. Однажды утром Дхарам Радж [46] увидел, что первая очередь вытянулись необычайно длинной; во второй же стоял лишь один маленький мужчина. «Привет, – в любопытстве обратился к нему Дхарам Радж. – Ты уверен, что встал в нужную очередь?» – «Ну, я, честно говоря, не знаю, – ответил маленький мужчина, – но жена велела встать именно сюда…» {70}
Шутки отдельного человека выдают его переживания; юмор национальный говорит о проблемах, противоречиях национальных. Смеются над тем, что чересчур важно, излишне серьёзно. В анекдотах высмеивают люди свои слабости – те, от которых подсознательно ищут избавления. Это можно оспорить, однако мой список основных тем индийского юмора получился любопытным:
1. Пьяные сикхи;
2. Пакистанские министры и солдаты;
3. Оставленные в дураках американцы и русские (только Никите Хрущёву и Гарри Каспарову удаётся избежать поражения, подчас – показать ум, ловкость);
4. Индийские государственные служащие, неумело говорящие по-английски;
5. Вазектомия (слово это известно индийцам, но звучит диковинно для русских; неудивительно: означает оно – «перевязка или удаление части семявыносящих протоков», проще говоря – оскопление; для нас это не так актуально).
Уверен я, что удачно подобранные национальные анекдоты лучше всякого путеводителя подготовят путешественника к особенностям выбранной им страны. В анекдотах народ сам рассказывает о своём характере, о страхах и лишениях. Вот один из немногих найденных мною удачных индийских анекдотов:
«Умер индиец и должен был отправиться в ад. Узнал он, что для каждой страны открыт особенный ад и выбрать можно любой – по своим предпочтениям. Отправился индиец на поиски лучшего ада. Подошёл к вратам немецким; очередь малой была – из десяти человек. Спросил он: “Какие здесь мучения?” Ответили ему: “Для начала вас усадят на электрический стул. Затем уложат на кровать с торчащими гвоздями. Наконец, придёт немецкий дьявол и до вечера будет терзать вас щипцами”. Не понравилось это индийцу – пошёл он дальше. Побывал возле ворот ада американского, русского, французского… И везде предрекали ему то же, что в аду немецком. Оказался индиец возле врат индийских; очередь была здесь необозримо длинной; шум, суета – все хотели записаться в здешний ад. “Какие же тут назначены мучения?” – спросил удивлённый индиец и поторопился занять себе место. Ответили ему: “Для начала вас усадят на электрический стул. Затем уложат на кровать с гвоздями. Наконец, придёт дьявол и будет терзать вас щипцами”. – “Но ведь то же устроено в каждом аду! Почему же здесь такое оживление?!” – “Потому что в индийском аду – постоянные перебои электричества, так что электрический стул почти никогда не работает. Все гвозди давно кто-то стащил. А дьявол… он ведь госслужащий: пришёл, ткнул тебе пару раз, объявил перерыв, пропал на несколько часов, потом, перед окончанием рабочего дня, возвратился, ткнул тебя ещё несколько раз и отправился домой”» {71} .
26.08. Лех
(Монастырь Дискит основан был в XIV веке.)
С водителем условлено было встретиться в городе Дискит. Из Хундера ехали мы на верблюдах двугорбых – втроём: я, Оля и проводник. Шли в близости от гор, по дюнам белого песка. Никогда прежде не седлал я верблюдов и не подозревал в них резвость, не ждал, что легко будут они от шага спокойного в рысь переходить и даже рваться в галоп.
Пробирались к Дискиту полтора часа; солнце было открытым, но ранним и потому мягким. Не обожгли мы лица́, не утомили дыхание. Покачивались между вялыми, загнутыми набок горбами, смотрели на сыпучие отроги. Двупалые ноги верблюдов упадали в песок, и ждал я от каждого шага, что завалиться нужно будет ничком – в опасности такой клонился назад; но колени верблюд держал твёрдо.
Уплатили мы за переход 900 рублей, после чего должны были ещё двадцать минут идти к городу – погонщик опасался пустить верблюдов по асфальтовой дороге, а иных подходов к Дискиту здесь не было (дюны отгорожены речкой и колючими кустами).
Облака – ярко-белые, густыми клочками пуха. Из города, сообщив водителю о своём приходе, мы вышли к ближайшему монастырю. Поднялись по дороге серпантинной (предлагал водитель ехать на машине, но мы отказались – нужно было ногами ощупать местные края).
Монастырь Дискит был очередным лабиринтом, где бродить дозволено свободно. Взбираясь на крыши домов, мы видели обрыв глубокий, слышали, как шумит невидимая нам река. Камни здесь крепкие, уступчатые; по таким лазать – удовольствие; в ином графике я бы непременно задержался тут на несколько дней – крепость рук своих утомить на здешних скалах, пальцы ободрать, колени.
Монахи буддийские привечали нас улыбкой; к назойливости моей, к любопытству моему спокойны были. Завидев с подъёма, как дверь во двор жилой отворилась, я поторопился к двери этой и без опасений прошмыгнул внутрь. Увидел устройство келий здешних. В центре – двор открытый, от него – несколько выходов в комнаты жилые. Поднялся по лестнице на крышу, к двум дополнительным комнатам, и мог неспешно разглядывать кровати, столы, разложенные по сундукам вещи. Был я тих, внимателен. Не ждал деталей особых, но хотел настроение монастырское услышать. Монах движения мои заметил; подошёл к лестнице, постучал по ступеньке; я приготовился оправдываться (глупость показать на лице, сказать, что счёл дверь отворённую проходом общим); оправданий не понадобилось; монах посмотрел на меня снизу, поздоровался; с улыбкой объяснил, что ему нужно уходить; я кивнул – поторопился выйти. Монах, дверь заперев, ключ от замка под камень положил. Теперь при каждой уединённой двери (в тупике, в углублении) ворочал я булыжники, даже стены ковырял; ключа ни одного не обнаружил…
От храма высмотреть можно всю долину. Река Шиок до того просторная и белёсая, что при неверном взоре кажется продолжением пустыни.
Напротив храма установлен пёстрый Будда (высотой с девятиэтажный дом). К нему спускались мы полчаса. Лесенкой старой, сыпучей. В пьедестале Будды святилище малое организовано. Здесь мы встретились с водителем.
Обратная дорога показала нам полнейшую акклиматизацию – не смущали нас подъёмы, и даже Кардунг Ла представился местом уютным; в храме высокогорном оставил я одну из последних матрёшек (для большей наглядности расставил её по всему алтарю – между Буддой и портретом Далай-ламы).
Спуск от перевала затянулся из-за колонны в двадцать военных грузовиков; в Лех возвратились затемно.
Гостиницу нашли в одной из далёких подворотен; мы теперь знали город, и не было насущным останавливаться в центре, вблизи от улицы торговой. Ночь стоила 400 рублей.
Сейчас, после короткой прогулки, готовимся ко сну. Назавтра к пяти утра нас будет ждать такси.
28.08. Дели
(Дели ширится по берегу Ямуны, известной ещё от Махабхараты. Жителей здесь сочтено до 17 миллионов.)
Вылет из Леха состоялся по расписанию, без задержек. Неудобство было в правилах строгих – ручной кладью взять дозволено только фотоаппарат, ноутбук и документы. Прочее нужно оставить в багажном отделении. Споров из-за этого вышло много. Пассажиры ругались с охранниками, доказывали им, что в свитере, в наборе бутербродов, в сувенирах нет ничего опасного; их никто не слушал. Спорщиков возвращали к столу регистрации. Не хотел я ругаться, но и рюкзачок отдавать не желал, так как в него упакована была маска деревянная, в Лехе купленная, – опасался, что в багаже общем она изломается. Выручил раскрасневшийся в негодовании немец; стоял он передо мной, кричал на охранника, настойчиво выворачивал сумку – показывал, что в ней лежат только книги, одежда. Я вида сделался невинного, к охраннику продвинулся бочком – так, чтобы рюкзак мой незаметен был (лямки прятались в складках кофты). Выставил сумку с фотоаппаратом, объективами; показал на сумку с документами. Так – бочком – прошёл. Маску сохранил при себе и был этим доволен. Немец остался кричать.
