Станислав Мешавкин - Азимут «Уральского следопыта»
…Почтальон в деревне не то что в городе — фигура видная, он та ниточка, что связывает Комарово с внешним миром, источник всяческой информации. Стоит почтальону показаться на улице, как из домов высыпают жители. Как большинство людей на Руси, население Комарово не обременяет себя перепиской, ограничиваясь поздравительными открытками, поэтому в сумке почтальона преимущественно газеты и журналы. С одной оговоркой, в данном случае очень важной. Одному из жителей почтальон приносит десятки, а в иные дни и сотни писем. На конвертах помечено: Степану Минеевичу Сыропятову.
— Фамилия наша, дорогуша, как у многих работных людей, от клички произошла. Прародитель мой в Кунгуре тогда жил. Приехал новый управитель, кличет его в контору. А дождь сильный шел, старые лапти и разъехались. Бросил он их, да так в контору босиком и заявился. Росту был здоровенного, под потолок. Погуторили, повернулся он, чтобы уйти, а управитель ручками как всплеснет: пятки-то, говорит, какие у тебя огромадные да сырые, смотри, как наследил. Никакой ты не Трофимов, Сыропятов ты — вот кто.
Степан Минеевич статью своей пошел в прадеда и потому попал в гвардию, служил в Питере. Причем в армию его забирали дважды. Еще шестнадцать не стукнуло, велели явиться на призывной пункт. Показал записи, где значился возраст. Чиновник отмахнулся: знаем эти кержацкие бумажки, веры им нет. Направили для освидетельствования к врачам. Те смотрят: парень здоровый, с коломенскую версту, признали годным и совершеннолетним. Явились тогда свидетели, почти вся деревня, доказали, что молод-зелен. После этого на целых восемь лет забыли о рекруте из Комарово — канцелярская машина работала с большими перебоями.
Речь у Степана Минеевича певучая, любимое обращение к собеседнику — «дорогуша». Само это слово, округлое и теплое, очень идет к нему, он мягок в обращении, спокойствием и доброжелательностью веет от всей его фигуры. Во время беседы изредка поглаживает бороду, причем, как успел я заметить, делает это тогда, когда надо вспомнить дату или фамилию. Память у него исключительная, легко извлекающая из прошлого цифры и факты. Он словно испытывает собеседника, способен ли тот отличить быль от небылицы. Способен — молодец, не способен — сам, значит, и виноват.
Степан Минеевич ходит, опираясь на палку, и постоянно подтрунивает над своей «третьей» ногой.
— Да и как не отказать, мил человек, моим ножкам. Верой и правдой служили, грех жаловаться. И отказали по справедливости. Холодная вода для них особенно губительна. А мы, сам видишь, все время у реки. Как схлынет большая вода, так до самого льда рыбой промышляешь. И все больше с бредешком. Это сейчас сапогов разных развелось, есть аж до пояса, а очень захочешь, то и выше, а тогда все босиком да в лапотках. Снег выпадет — на рябчиков. А потом за рысью — брали ее бе́гом.
— Как это бе́гом, Степан Минеевич?
— А очень просто, дорогуша. Главное — след устойчивый, свежий найти. Спугнешь зверя рано утром — и вдогонку. Поначалу он скок широкий делает, потом все мельче, мельче, на рысцу переходит, потому, значит, рысью и зовется. Час бежишь, другой, третий. Сначала шапку скинешь, потом шубенку. К вечеру рысь так устанет, прыжок последний сделает и, как мертвая, в сугроб головой ткнется. Тут уж не зевай, бери ее за горло и связывай. Не сосчитать, сколь я их в зоопарк сдал, а теперь каюсь — можно бы и похвастаться…
Степан Минеевич испытующе смотрит на меня, гладит бороду. Настала пора и мне покаяться перед читателем. В специальной литературе подобных описаний я не отыскал, собственного опыта в этом не имею, осторожно уточнил у соседей, которые подтвердили, что слышали про такое от стариков, но за точность не ручаются.
— Сейчас такого не сыщешь, — словно угадывая мои мысли, продолжает Сыропятов. — Ловят, конечно, и тигру, да целой артелью, какой же это интерес. А сынок мой, Павля, тот техникой ловит, капканами.
«Сынок», Павел Степанович Сыропятов, сам уже дедушка. На пенсии, но по-прежнему активен. С его советами считаются на ферме, где он проработал много лет, в партийной группе, которую он неоднократно возглавлял.
Коль скоро речь зашла о семье, то скороговоркой здесь не обойдешься. Степан Минеевич и его жена Федосья Федосеевна вырастили десять детей. Одна из дочерей, Агриппина Степановна, как и Федосья Федосеевна, стала матерью-героиней и даже превзошла мать: вырастила, поставила на ноги двенадцать детей — десять сыновей и двух дочерей.
Когда Степан Минеевич готовился к юбилею — а юбилей у него редкостный, сто лет! — то интересу ради решил посчитать, сколь велико его потомство, считая внуков и правнуков. Подсчитал и огорчился. Оказалось 95 человек, а ему так хотелось, чтобы вышла круглая цифра, равная юбилею. Малость утешало то, что появился первый праправнук, пятое поколение в одной семье. Врачи и кузнецы, агрономы и горняки, экономисты, трактористы, сварщики — десятками профессий владеет в общем итоге клан Сыропятовых.
Темная кромка соснового бора смыкается с деревенскими огородами. Но Степан Минеевич только посматривает в сторону леса: годы берут свое. Сейчас главная его забота, смысл жизни — сад.
Словно опытный артист, Сыропятов начинает показ с рядовых номеров, приберегая коронный под занавес «представления».
— Вот мои яблоньки. Нет, на эту ты не смотри. Ее я посадил в первые годы садоводства, посадил просто, без затей. Она прямо в рост и пошла. Стоит, мотает вершиной, а все напрасно. Ударят морозы, и прощай твой труд. На Урале надо сажать преимущественно стелющиеся деревья, им ни бог ни черт не страшен.
Низко к земле клонятся яблони, горделиво неся на своих ветвях краснеющие плоды. В урожайные годы каждый весит 300—350 граммов.
Холодная и ветреная на Урале зима. Фруктовые деревья, в большинстве своем южане, трудно привыкают к суровым условиям. На помощь им приходит человек. Сыропятов привил к сибирской яблоне кизил. Сочетание получилось удачным, кизил передал «молочной» сестре неприхотливость, закаленность к житейским невзгодам. Немало в саду и других гибридов.
Садовод, если у него умелые руки, может при желании стать и своеобразным скульптором. Степан Минеевич соорудил «кресло» из трех яблонь и на правах хозяина приглашает гостя посидеть в нем. Могу засвидетельствовать, что сидеть и удобно и приятно. От солнечных лучей надежно укрывает пышный зеленый тент, перед глазами же дразняще раскачиваются начинающие краснеть плоды.
Отливают золотом на солнце гроздья облепихи. День и ночь около нее трещат вертушки, отгоняя птиц. Полюбились воробьям мясистые, чуть горьковатые плоды сибирячки. Облепиха сторонница крепкой семьи, одиночество ей противопоказано. Она плодоносит только в том случае, если около куста с женскими цветками растет представитель сильного пола. Плоды плотно, ягодка к ягодке, прилепились к ветке. Точное все же название — облепиха!
Садоводческое кредо Сыропятов обозначил так: «Запало мне в голову, что надо вырастить то, чего нет на Урале, заставить вырасти». Сажал земляной орех, потом увлекся арбузами. Своего добился, хотя арбузы заметно уступали астраханским собратьям. Увлечение это вскоре забросил.
— Занятно, да больно работисто, — Сыропятов любит емкое, сразу все объясняющее слово. — Проще в магазин сходить.
В центре сада двойной частокол, шатер, как громко именует это сооружение Степан Минеевич. Вход в него преграждает дверь с двумя висячими замками. Сыропятов громыхает засовами, неспешно заходит, останавливается возле грядки и испытующе смотрит на меня. Когда сильно ждешь чуда, оно непременно является. Садовод бережно снимает полиэтиленовую пленку. На низких кустах полыхают красные ягоды-бусинки. Женьшень! Корень жизни!
Женьшень относится к семейству аралиевых, распространенному преимущественно в тропической и субтропической зонах. Его ближайшие родственники, элеутерококк и аралия маньчжурская, имеют пусть не столь звучную, но тоже достаточно громкую известность за свои целебные качества. Женьшень произрастал на земле еще в те далекие времена, когда бродили стада мамонтов, росли в изобилии гигантские папоротники, а представители рода человеческого ютились в пещерах. Катаклизмы сотрясали землю, изменился животный и растительный мир, оставив нам в наследство от тех времен буквально несколько — единицами — реликтовых видов и среди них женьшень.
Один из крупнейших в нашей стране исследователей корня, успешно выращивающий его в условиях Северного Кавказа, А. А. Малышев отмечает, что происхождение корня окутано столькими легендами, что из них можно составить увлекательную книгу. Наиболее распространенная из них, во всяком случае самая поэтичная, утверждает, что женьшень зародился от молнии. Если молния ударит в горный источник, то родник уходит в землю, а на его месте вырастет женьшень, впитавший в себя силу небесного огня и чистоту ручья. Не случайно слово «женьшень» иногда обозначается китайскими иероглифами жень-дань-шень (корень-молния).
