Светлана Эст - Браслет раджи

Светлана Эст

БРАСЛЕТ РАДЖИ

Прочитав очередную запись в старой ветхой и истрепанной Книге поступлений, которые он дублировал на учетные карточки, Денис Завьялов, десятиклассник, устроившийся на летние каникулы разнорабочим в краеведческий музей, улыбнулся. «Туфли дамские лайковые. Материал: кожа лайки», — каллиграфическим почерком было выведено в КП. Еще раньше Денису встретились «брюки изумрудно-зеленого цвета хаки», «банты старых большевиков», «яйцо мамонта» и «тетрадь в клеточке».

«Мы писали, мы писали — наши мальчики устали, — подумал Денис об авторе грамматических перлов, но поскольку его ум обладал отточенной логичностью, возможно, унаследованной от отца, полковника милиции, то он сейчас же поправил самого себя. — …Наши девочки устали. Судя по старательности, явно, писала женщина, да и популяция мужских особей в музее крайне мала».

Археологов, которые копают под себя, Завьялов в расчет принимать не стал: во-первых, из уважения, так как в десять лет прочитав книгу о самом из них знаменитом, Шлимане, нашедшем легендарную Трою, он бесповоротно решил прославиться тем же, а потом, ему было не известно, умеют ли археологи, в принципе, писать. Коллекционные описи, заполненные, к примеру, Петром Васильевичем Новокрещенных, Бородой, кандидатом исторических наук, оставляли место для сомнений.

Выезд на раскопки, за-ради исследования родановской культуры каких Денис презрел пламенные призывы родителей отправиться на летние каникулы в Феодосию, в пансионат, задерживался из-за паводка, вызванного непрекращающимися дождями гнилого начала июля. Чтобы нерадивые студенты-практиканты и он, подвижник, совсем не отбились от рук, их загрузили переписыванием старых Книг поступлений, занимавших до верха стальной массивный сейф в секторе учета. Работа была нудная и бесперспективная, но зато быстро пополняла словарный запас.

— Лот «Фотографии черно-белые «Колхозница Перевозчикова вешает капусту», «Пилот-безотрывник местного аэроклуба» и «Партизаны возвращают награбленное добро»». Кто больше? — пригласила на «аукцион» малограмотных записей из КП полнотелая добродушная Галина Попова, единственная из всех, кто предпочитал канцелярский стол в здании музея, памятнике архитектуры девятнадцатого века, штыковой лопате на раскопках.

— Можно выставить «Книгу отзывов» из выставочного зала? «Особенно понравился гербарий жуков. Детский сад № 3» и еще «Предлагаю со всех экспонатов снять голограммы, потому что их могут украсть. P.S. Может быть, украду сам. Краевед… подпись неразборчива», — отозвался из угла Саша Вильницкий, ее однокурсник и тайная, но не для проницательного аналитика Дениса, любовь.

— «Галя, которой задавливали капусту в доме Героя Советского Союза Кривенко», — поддразнил Галку худой и некрасивый Володя Кабаров, тряхнув своими длинными волосами, собранными в хвост простой аптекарской резинкой по давно ушедшей моде. Он слыл йогом, чудаком и фанатиком, хотя на историческом факультете университета, где училась вся троица, такие своеобразные натуры не были редкостью.

«Аукцион», как всегда, выиграла степенная Галина, которая, как понял Денис, державшийся со студентами на равных, имела скрытый резерв «ляпсусов» из КП.

Ее «Наполеон в гробу. Сохранность: худая», после уточнения по научному паспорту, оказался бронзовым барельефом посмертной маски императора Франции, а не слоеным тортом с порцией мышьяка, на чем настаивал Кабаров, и оставил позади «Фантазию школьную» — детскую рубаху из хлопчатобумажного полотна, а также «Крупную бляжку с привеской-гроздью на цепочках» и «Справку об окончании медсестер».

Не обращая внимания на распоясавшихся подчиненных, Борода усердно сортировал коллекцию монет из старых поступлений на стеллаже, приткнувшемся в простенке. Потом, не удержавшись, он достал увеличительное стекло и зашевелил толстыми негритянскими губами, пытаясь прочитать, что выбито на аверсе, лицевой стороне, одного из динаров.

— Вы знаете арабскую письменность, Петр Васильевич? — спросил его Денис, которому осточертело заполнять карточки для генерального каталога и хотелось поговорить о чем-нибудь более близком к археологии.

— Как ты это определил? — рассеянно поинтересовался Борода, вертя монету в крепких коротких пальцах.

— По движению лупы — справа налево. Русский и большинство европейских языков читаются наоборот, — не задумываясь, ответил Денис.

— А если б я читал первую строку справа налево, а вторую — слева направо? — уже развлекаясь, спросил Борода. — Нет-нет, вопрос я адресую неандертальцам. Володя? Саша?

Галку Борода пощадил, но она покраснела, чем выдала свое невежество, зато развязный Вильницкий сказал, отмахнувшись:

— Такой ерунды мы не проходили.

— Зачем ты на истфак пошел? — слегка осерчал Петр Васильевич. — Ведь не нужно же тебе ничего.

— Правильно, в том числе и «армии». Лучше пять лет мечтать стать историком, чем два года мечтать стать генералом, — парировал циник Саша.

Печально посмотрев сквозь него, словно был Вильницкий прозрачным, как стеклянная бусина-«новодел» из алмазного ожерелья, Борода попросил:

— Посрами-ка их, Денис.

— Хеттское, южноаравийское, может быть, этрусское письмо, — неохотно ответил Завьялов, ощущавший свою вину перед студентами за то, что он начал этот разговор, и снова вернулся от моралей старшего поколения на круги своя, к любезной его сердцу «чистой» науке. — Переведёте нам надпись?

— «…Монетой Батанской или Афганской династии… бит этот динар халифский в Дэхли, года 742», то бишь в 1341 году по современному летоисчислению, и на обороте: «…во время имама Мостакфи Билляха, повелителя правоверных Абу-рэби Сулеймана. У Аллаха халифатство его».

— Люля-кебаб… Рахат-лукум… — пробормотал Денис, очарованный восточной экзотической пышностью слога. — «Тысяча и одна ночь»…

— Вперед, в ночное: к динарам, чинарам и дутарам, — предложил Вильницкий, — но, естественно, без меня. Петр Васильевич, можно уйти сегодня пораньше?

— Вы еще час должны Родине.

— Родина нас не забудет: все, что должны, вычтет, — очередным самодельным афоризмом поставил точку в разговоре Саша, что-то написал на последней учетной карточке и стал собираться.

Рабовладельческий строй в отделе археологии никогда не культивировался, поэтому Борода только пожал плечами.

Когда вечером он уходил, включив сигнализацию, Сашина карточка «Все назад!!! Там уже не лечат!», прицепленная крупной ржавой кнопкой, была обнаружена им на входной двери.

Скандал разразился к обеду следующего дня, такого же дождливого пасмурного и мертвенно-серого, как и все предыдущие в это лето, но не из-за выходки Вильницкого, а потому что Борода обнаружил, что исчез, пропал, растворился в ящике стола, был пропит или выкраден золотой браслет, взятый им накануне из коллекции «драгов» — драгоценных металлов — для описания. Свою панику, в других обстоятельствах всегда спокойный, уравновешенный Петр Васильевич скрывал, хотя она нарастала по мере того, как продвигались всенародные и очень тщательные поиски по всем углам отдела археологии — браслетика не было.

«Мы вынесли из вашего музея много полезного», — мысленно процитировал себе «Книгу отзывов» Денис, наблюдая, как наливается нездоровым багрянцем то, что не было затянуто всклокоченной бородой растерянного и жалкого Новокрещенных, и не теряя времени, пока ситуация не закостенела и оставались реальные шансы найти украшение, приступил к расследованию, как того требовала кровь, унаследованная от отца, начинавшего свою карьеру с работы следователя:

— Когда вы в последний раз видели браслет, Петр Васильевич?

— Утром, после того, как пришел на работу и решил достать записную книжку и гранки из ящика стола… Он там был! Я еще удивился своей небрежности: «Почему, голубчик, не в сейфе? Старею что ли?».

— Не могли бы вы точнее назвать время?

— Девять пятнадцать примерно. Куда же он делся? Неужели украден?!

— А каковы должны быть ваши штатные действия в случае кражи?

— Необходимо звонить в милицию, затем поставить в известность главного хранителя, написать объяснительную, а после пойти к Эдику в коллекцию оружия и там застрелиться от стыда.

— Что предпочтете: «Лук китайский. Материал: дерево, кишки, краска» или «Мушкет. Ствол крепиться к ложе посредством хвоста. Сверху вырост с изображением морды совы»? — несмотря на всю серьезность положения, не удержался от подковырки самолюбивый Вильницкий, который помнил, как ему выговаривали за незнание бустрофедона — способа письма, при котором строка идет то в одну, то в другую сторону, как черноземный отвал на поле, вспахиваемом быками.

«У Саши есть мотив, то есть не совсем мотив, а половинка мотива или вообще краюха: отомстить за то, что его, как он считает, несколько унизили, к тому же в присутствии дам — Галки», — отметил Завьялов, но делится своими умозаключениями вслух не стал, потому что мог получить за них от студента по шее.