Прогулки с Робертом Вальзером - Карл Зеелиг
И вот из соседнего здания в сопровождении санитара вышел 58-летний писатель. Его внешность меня поразила. Круглое и словно разбитое ударом молнии детское лицо с ярким румянцем, голубыми глазами и короткими золотистыми усами. Виски уже поседели. Потрепанный воротник и галстук выглядели немного неопрятно; зубы не в лучшем состоянии. Когда д-р Хинриксен попытался застегнуть верхнюю пуговицу на жилете Роберта, тот запротестовал: «Нет, она должна быть расстегнутой!» Вальзер говорил на мелодичном бернском диалекте — том самом, на котором говорил в юношеские годы в Биле. Довольно быстро расставшись с доктором, мы отправились на вокзал и оттуда — в Занкт Галлен. Был жаркий летний день. Нам нередко встречались прихожане, которые дружелюбно нас приветствовали. Лиза, старшая сестра Роберта, предупреждала, что брат крайне недоверчив. Что мне оставалось делать? Я молчал. Он молчал. Тишина стала узким мостиком, по которому мы шли навстречу друг другу. Солнце припекало, мы бродили по окрестностям, по холмистым, полным спокойствия лугам и лесам. Иногда Роберт останавливался закурить сигарету Maryland и держал ее в зубах, вдыхая дым носом.
Обед в Lochlibad. Благодаря кроваво-красному вину из Бернека и пиву Роберт стал оттаивать. Он рассказал, что в конце прошлого столетия работал в Цюрихе в Швейцарском кредитном учреждении и в Кантональном банке. Но лишь по несколько месяцев, а потом увольнялся, чтобы заниматься писательством. Нельзя служить одновременно двум господам. В то время была написана его первая книга Школьные сочинения Фритца Кохера, которая вышла в 1904 г. в издательстве Insel c 11 иллюстрациями его брата Карла. Гонорара Роберт не получил, книга залежалась в магазинах, так что ее довольно быстро распродали по дешевке. Он держался подальше от литературных группировок, и его финансовые дела из-за этого страдали. Но повсеместное угодничество вызывало у него отвращение: оно унижает писателя, опуская его до уровня чистильщика обуви. Да, он чувствует, что его время прошло. Но его это не волнует. Когда возраст близится к 60, приходит время подумать о вечном. Вальзер писал книги, как крестьянин сеет, косит и ухаживает за скотом, из чувства долга и ради куска хлеба. «Для меня это был такой же труд, как любой другой».
Самыми плодотворными периодами его жизни стали семь лет, проведенные в Берлине, и следующие семь в Биле. Там никто на него не давил и никто не контролировал. Плоды его трудов созревали, как яблоки на яблоне. Годы после Первой мировой — позорное для большинства писателей время. Литература стала язвительной и озлобленной, хотя должна была нести мир и любовь. Нельзя опираться на ненависть. Ненависть неплодотворна. Тогда-то, посреди мрачного хаоса, и начался его творческий упадок... Литературные премии давали лжепророкам или педантам. Ну и ладно, что тут поделать. Но он не станет никому кланяться. Групповщина и кумовство разрушительны.
Он отвлекается на восторги по поводу Идиота Достоевского, Из жизни одного бездельника Айхендорффа и мужественной поэзии Готтфрида Келлера. Место Рильке, напротив, на ночном столике старой девы. Ему по душе романы Иеремии Готтхельфа Ули-батрак и Ули-арендатор; другие его произведения слишком грубые, напыщенные и морализаторские.
II
3. января 1937
Занкт Галлен — Шпайхер —Троген — Гэбрис
Прогулка через Занкт Галлен и Шпайхер в Троген, знакомый мне еще со школьных времен. Обед в гостинице Schäfli. В память о предках по материнской линии, веками владевших виноградниками в долине Райна, заказываю бутылку крепкого вина из Бухберг. В качестве непрошеного дополнения — треск радио; швабская комедия.
После обеда поднимаемся в меланхоличной снежной атмосфере на гору Гэбрис, где я, в бытность кадетом, забавно смотрелся с внушительной саблей, позаимствованной у деревенского врача. Временами дует резкий восточный ветер. Роберт без пальто. Возвращаемся на поезде; одухотворенное лицо светится. Глубокие болезненные морщины от переносицы до губ. Мелкая галька сверкает на платформе вокзала Занкт Галлена. У Роберта в глазах слезы. Крепкое, поспешное рукопожатие.
Выдержки из бесед:
Роберт жил в Цюрихе с перерывами с осени 1896 по весну 1903 г.; в комнатушках на Цюрихберге, в Шпигельгассе и на Шипфе, Ауссерзиле. Другие семь лет он провел в Берлине (с 1906 по 1913 гг.) и еще семь в Биле, где ему уже доводилось жить. Он часто обращал внимание на то, что число семь встречается в его жизни снова и снова.
В Берлине-Шарлоттенбурге он сначала жил в двухкомнатной квартире с братом Карлом, а затем один. В конце концов издатель Бруно Кассирер перестал его финансово поддерживать. Следующие два года он был на попечении одной богатой добросердечной дамы. После ее смерти в 1913 г. Роберту не оставалось ничего иного, кроме как вернуться на родину. После он еще долго вспоминал тихую красоту бранденбургских лесов.
В Берне, куда он перебрался в 1921 г. и где прожил около восьми лет, на его творчестве благоприятно сказались традиции этого места. С другой стороны, такие соблазны, как выпивка и комфорт, действовали негативно. — В Берне я порой словно становился одержимым. Я гонялся за поэтическими образами, как охотник за дичью. Самыми плодотворными оказались прогулки по городу и долгие блуждания по окрестностям, урожай которых я пожинал дома. Любая работа, какой бы незначительной она ни была, нуждается во вдохновении. Я твердо уверен, ремесло писателя процветает лишь на свободе. Утро и ночь были для меня лучшим временем для работы. Часы между полуднем и вечером оказывали на меня отупляющее действие. Лучшим заказчиком в то время была газета Prager Presse, финансируемая чешским государством: редактор фельетонов Отто Пик всегда печатал то, что я присылал, включая стихи, которые из других газет возвращались бумерангом. Раньше я часто писал для журнала Simplicissimus. Однако его редактор неоднократно отклонял мои статьи, он находил их недостаточно забавными. Но то, что он принимал, хорошо вознаграждалось. Не менее 50 марок за рассказ — для меня небольшое состояние.
— Вероятно, обстановка в лечебнице и ее обитатели послужат оригинальным материалом для романа?
— Едва ли. В любом случае, вряд ли я смогу что-нибудь с ним сделать, пока остаюсь там. Правда, д-р Хинриксен выделил мне комнату для писательства. Но я сижу в ней,
