Борис Подопригора - Запомните нас живыми
Хотел того сам Масхадов или нет, это мракобесие творилось при его президентстве. Его главным «достижением» стала поставленная на поток работорговля. И по сей день в каждом десятом чеченском селе можно встретить работников, откликающихся на мусульманские имена, но с подозрительно славянскими физиономиями. Другое дело, что многим из освобожденных рабов некуда идти: нет ни семьи, ни крыши, а ежеутренне «мобилизующие» побои вкупе с ежевечерним стаканом самогона – в виде оплаты труда – довели их до потери человеческого облика. Московские же политики того давнего 1996-го еще долго праздновали победу демократа Ельцина над коммунистом Зюгановым.
Развязка сюжета была политически предопределена. К августу 1999-го внутренние ресурсы масхадовцев иссякли даже при «свободном» труде «добровольных работников». Пришлось приступить к «освобождению» соседнего и экономически более благополучного Дагестана. Тем более что там мудростью тогдашнего премьер-министра Степашина дали зеленый свет местным ваххабитам: не кури – не пей – молись и работай по 16 часов в сутки. За это получишь кусок козьего сыра, а осенью – арбуз. Фактически тогда в дагестанской земле привились зерна исламизма. Но тогда многонациональный, хотя и на три четверти «безработный» Дагестан под встречным кличем «Аллах Акбар!» дал отпор Басаеву – Хаттабу. Кто знает, что десяток селян отчаянно удерживали в Ботлихском районе свой аул? И удержали до подхода федералов ценой жизни семи из десяти? Под предводительством местного муллы – бывшего афганца, потерявшего тогда единственного сына. И полурусской-полуаваркой 25-летней махачкалинской учительницей музыки (!), гостившей у родственников. Кстати, возможно, так и оставшихся не награжденными.
Вторая чеченская – во избежание третьей…Подзабытые за давностью лет генералы 1999 года – Казанцев и Квашнин, Трошев и Шаманов, Лабунец и Молтенской – сделали то, на что оказалось не способно предшествующее поколение политиков. 5 – 8 тысяч боевиков были выбиты из Дагестана, потом 2 – 4 тысячи – с севера Чечни, затем более 20 тысяч – из Грозного. Ценой святой и грешной «всероссийской шестой роты», павшей в Аргунском ущелье в первый день весны-2000. Тогда же по сути прекратилось организованное сопротивление федералам. Кстати, заморские гости, оглядываясь на свой Ирак – Афганистан, куда более дотошно, чем после Косово, нас об этом расспрашивают. И, представьте, интересуются, как мы пресекаем «политические спекуляции пацифистов». Почему-то мы об этом знаем меньше, чем о деятельности «солдатских матерей» – при полном уважении к тем, кто без кавычек. Терроризм, по крайней мере исламистов, искореним тогда, когда ему будет объявлен джихад самими исламскими иерархами. От наших же западных собеседников требуется не противопоставление сепаратистов-террористов «борцам за свободу», а их соизмерение по запаху гексогена.
Неорганизованное же сопротивление продолжается и будет продолжаться пока Стабилизационным фондом мы не распорядимся в главных общефедеральных целях. Чтобы исключить войну третью. Кстати, о названиях. Кто в России, если не Кавказ с его 60 – 70-процентной безработицей, требует первоочередной стабилизации? Федерация – не часть ли названия страны? Об этом напоминают 30 тысяч чеченцев, ежегодно достигающих боеспособного возраста. Не все из них имеют альтернативу автомату Калашникова – пусть даже в виде лопаты. Но, как и мы, они хотят есть, одеваться, нравиться. Большинство из «автоматчиков» об идеалах свободы давно не вспоминают. Но пойманные под мостом с фугасом уже уверенно требуют адвоката. Может, это тоже – пусть и незаметная – победа Анатолия Романова.
Трудно сказать, что бы к этому добавил он сам, молчащий уже много лет.
Забыть Буданова…
Он признался в совершенном убийстве и отсидел за это почти девять лет из назначенных ему десяти. Его не оправдывали – его жалели. И уж точно никто не хотел разделить его судьбу, ставшую, возможно, предупреждением для других. Вообще о нем старались не вспоминать. А если вспоминали, то скорее как о жертве стечения обстоятельств времени, места и образа действий. Времени – до конца не пережитого, поэтому требующего оценочной осторожности. Места – где страна особо варварски испытывалась на излом. Образа действий двух сторон – противостоявших по принципу кто кого. В таких сшибках люди проявляют и лучшие намерения, и всякие качества. Но чтобы оценивать чужую боль, обиду, стыд, отчаяние, озверение, кураж, эйфорию, нужно все это пережить наяву… Те, кто считают, что Кавказ нужно было отпустить, дальше могут не читать. Те, кто думают, что побеждать следовало иначе, экономили свои таланты вдали от Аргунского ущелья.
Это не оправдывает убийства, совершенного Будановым 26 марта 2000 года. Была ли Эльза Кунгаева из села Танги-Чу невинной жертвой или не разоблаченным снайпером, установит теперь даже не Верховный суд, а Высший. До убийства Буданов был советским-русским офицером безо всяких но. Выведенный со своей частью из Венгрии, он отказался присягать во второй раз и предпочел благополучной Белоруссии забытое богом Забайкалье. Там и стал командиром полка. В 1999 году вместе с полком его направили в Чечню. Танкист, награжденный орденом Мужества, умел воевать на победу. В отличие от предшественников, оставивших Чечню в 96-м. Ибо тот, кто убивал меньше, чем убивали его подчиненных, не победил бы и собственный страх. Незадолго до убийства чеченки сорок его подчиненных в течение восьми часов отстреливались от 250 боевиков. А потом 18 однополчан полковника сняли снайперы. Отпусти его командование на недельную побывку домой – воистину от греха подальше – может, другая у него была бы судьба…
Из Танги-Чу еще с первой Чечни боевики действительно забирали «бесшкольную» молодежь в школу снайперов. Дальше – смотри 46 томов дела Буданова, в которых 90 процентов он отмерил политической целесообразности. Но и сам он перешел черту между военной целесообразностью и по крайней мере человеческим сомнением. Еще хуже, что этих сомнений он не испытал – перед ним-то оказалась 18-летняя девчонка, а не бородатый ваххабит с синяком на плече! Только насчет изнасилования – это вряд ли. Он мог напиться, мог пришибить подчиненного лейтенанта, за сутки потерявшего почти взвод, но – не это. Потому что…
Сослуживцы вспоминают его по-разному, не забывая те качества, которые не позволили ему, командиру части, ощутить наметившийся в войне перелом. Перелом, обеспеченный в том числе лично Будановым, но к весне 2000 года требовавший не столько боевого ожесточения, сколько осознанной осмотрительности. К тому времени от победивших федералов требовали наглядного соблюдения законов – во избежание новой волны повстанчества. Тем более что на нашей стороне появился муфтий Кадыров. Дело Буданова от противного стало знаком забрезжившего политического примирения и гражданского контроля над Чечней. Воображения полковника на это не хватило. Его ли только в этом вина? Может, советский партком остудил бы его страсти раньше, чем он задушил чеченку? Он виновен прежде всего в том, что стал всечеченским символом жестокости федералов. Даже если жестокость, повторим, приблизила на этой земле какой-никакой мир.
Но командир полка обязан не только уничтожать противника и реанимировать заглохший на перевале тягач МТЛБ. Про себя он мог как угодно относиться к начальству, но должен был погонами чувствовать, за что его командиров берут за глотку. Тем более что лорд Джадд уже подоспел с афоризмом: «Права человека важнее, чем то, кто победит». Пусть Буданову «по жизни» важнее была победа. Только с 26 марта он стал жупелом-символом российского воинства – не только лорда, пугающего своей материально-правовой немотивируемостью. В экспозиции стокгольмского военного музея полковник со всех мониторов отдает команду «Огонь!» – прежде чем поздравить «горы, лес и дол» с Рождеством-2000. Но списки его бойцов, даже посмертно представленных к наградам, завернули назад. Это несправедливо. Поэтому генерал «Шаман», его тогдашний командир, подошел к клетке с «зачумленным» полковником и пожал ему руку.
Стране и сегодня нужно примириться с той Чечней, которая не стреляет. Без воодушевления личностью Рамзана. Но с пониманием того, что лучше Рамзана – нет. Убийство Буданова может ожесточить стреляющих. Моджахеды-сепаратисты заявят о торжестве мести и наметят новые жертвы. Националисты в ответ сделают свои зарубки. Добавит ли это мира всем нам? Вместо ответа – откровение, которое в другом случае лучше было бы опустить: с зачистки, стоившей жизни десятку вэвэшников-сосунков, привезли пять-семь уже обезображенных тел боевиков. С арабскими и немецкими паспортами, неизменно турецкими или грузинскими визами: «Товарищ замкомандующего, что с ними делать?» – «Похороните вон там». – «Это приказ или?..» Вэвэшный генерал оглушил меня с порога: «Товарищ полковник, вы отвечаете за свое. Я – за свое. Тех уродов нужно было раскатать траками – без панихид. Полроты – молодые! Пусть к войне привыкают». Я не знаю, как было правильнее поступить…