Александр Сладков - Обратная сторона войны
Наши жилища в Ходжабахауддине
Персонально мои апартаменты
Ребята жили в сарайчике, мы для себя установили палатки. А что, удобно, индивидуально. Вечером в деревянную калитку постучали. Команда оживилась.
– Еду принесли!
– Вас что, еще и кормят здесь?
– А мы за хату платим, за аренду, ну и заодно за плов и за чай.
– Понятно. Ол инклюзив.
– Че?
– Все включено.
– Ага.
На длинном столе повар-афганец расставил баки с рисом и термосы с чаем.
Мы вывалили кое-что из своих запасов. Сели перекусить.
Обед в нашем лагере. Без разносолов
Я начал прощупывать обстановку.
– Что-то настроение у вас, ребята, не очень. Какое-то сдержанное.
– Да у нас тут неприятность…
– Что такое?
– Японец погиб.
– Японец?!
– Да прибился к нам парнишка, фотик из Токио. Пожил немного. Позавчера поехал на первую линию, ну на войну, и застрелили его. Вроде поляки видели, как его везли мертвого на границу.
– Да. Веселого мало.
И нам предстояло выезжать. Поэтому каждый, молча, в душе, примерял эту ситуацию на себя. Хотя… Как повезет. Завтра надо было пойти и получить аккредитацию. Говорят, сидит здесь представитель МИДа Северного альянса. Злющий как черт.
Наутро я уже был в хижине под названием Представительство МИДа Исламского Государства Афганистан в городе Ходжабахауддине. Зашел, снял кроссовки на входе, как это здесь принято, ступил в комнату и обомлел. Я увидел Зубайда. Это, что ли, злой чиновник? Надо же, он совсем не изменился. Невысокого роста, чернявый, с чертами лица скорее европейскими, чем азиатскими. Да ведь мы с ним жили в Мазари-Шарифе пять лет назад в одной комнате чуть ли не месяц. Общались на английском языке. Я на ломаном, он на настоящем. Нас, российских репортеров, тогда проверяли, не диверсанты ли, прежде чем пустить в Панджшерское ущелье. И там еще изучали, чтоб допустить до Ахмад Шах Масуда, Панджшерского Льва, который попортил кровь советским войскам в свое время. А вот нынче его охрана ошиблась. Приехали два араба. Представились журналистами. Сели на интервью, а у них камера – ба-бах и взорвалась. Масуд умер в вертолете, когда его везли в госпиталь в Душанбе. Теперь Альянс без главы, но при МИДе.
Я сделал вид, что мы незнакомы. Представился, попросил бланк для аккредитации. Заполнил и вышел. Зубайд догнал меня за углом.
– Что, снова приехал?
– Да. А я вижу, ты пошел на повышение?
– Я и тогда в МИДе работал. Ты где остановился?
– Вилла с синими воротами у тюрьмы.
– Вечером загляну.
Зубайд пришел ночью. У нас все уже спали. Поболтали. От водки он отказался, выпил чаю и выписал мне бумагу, согласно которой все должны оказывать мне полное содействие. Все, от генералов до мальчишек в любом кишлаке. Он дал мне ее и ушел. Больше мы не встречались.
– Так, ребята! Где тут у вас самое секретное место!
Утром я был полон самого высокого оптимизма.
– Прокопов, который чистил зубы, поливая себе из пластмассовой бутылки, выплюнул пасту прямо на землю, гортанно прополоскал рот и отреагировал:
– Тюрьма.
– В смысле?
– Тюрьма, говорю! Туда никого не пускают. А в ней, говорят, пленные чеченцы сидят. Которые воевали на стороне талибов.
Я хлопнул в ладоши и посмотрел свысока на своих орлов.
– Ребята, собираемся. Пойдем тюрьму брать.
– Садиться, в смысле?
– Напрасно, товарищи, шутите!
И я показал выписанную мне лицензию на безграничную съемку. Лица Галанова и Еловского вытянулись.
– Что это?
Ах да, я забыл описать, как выглядел документ. Белая тонкая бумага, почти папиросная. На ней каллиграфическим (наверное) почерком, арабской вязью, было выведено несколько строк. А печать… Как это вам пообразнее объяснить… Представьте: если яйцо взрослого мужика окунуть в чернила и приложить к документу – это и будет имеющаяся у нас печать.
– Это вездеход! Теперь для нас все двери открыты. По крайней мере, на территории, подконтрольной Альянсу.
– Поглядим, что это за вездеход.
Кстати, еще о печатях. Еще на заре «Вестей» после командировок из Афганистана мы испытывали трудности при отчетности. В бухгалтерии требовали хоть какой-то документ, подтверждающий, что мы истратили деньги в командировке, а не пропили в «Арагви» в Москве на Тверской. И вот однажды я купил на рынке в Мазари-Шарифе печать. Там было что-то жирно выведено на арабском. И мы передавали ее друг другу. Составляешь себе документ о том, что тебе предоставляли услуги по транспортировке, по переводу, по охране, по предоставлению информации. Сдаешь в бухгалтерию – и дело в шляпе. Все шло нормально, пока кто-то из счетоводов не показал оттиск какому-то арабисту. Нет, шума не было. Просто в бухгалтерии нам сказали:
– Ребята, не надо нам больше привозить отчетов с печатью кабульской парикмахерской. Не тянут они там ни на водителей, ни на переводчиков и тем более на бодигардов.
Однако вернемся в Ходжабахауддин. Мы постучались в ворота тюрьмы.
К нашему удивлению, внутрь нас пустили и без бумажки. Вышел начальник, маленький узбек в черном халате и в пакуле. Вопрошающе посмотрел на нас. Толмач Мухаммед показал ему «вездеход» и объяснил, что мы разрешаем ему показать нам заключенных.
Начальник выпятил нижнюю губу и отказал. Но не уходил. Ждал наших дальнейших предложений. Мы опять бумажку. Он опять говорил «нет» и снова ждал. Я понял. Этому парню нужно что-то другое. Другую бумажку, с портретом. Причем желательно не Джорджа Вашингтона (1$), а Бенджамина Франклина (100$). «Вездеход» не работал.
Мы препирались около часа. Потом на пыльный плац вывели несколько сидельцев. Они походили перед нами по кругу, а потом выстроились в одну шеренгу.
– А где чеченцы?
Начальник тюрьмы указал на ушастого и носастого парня в халате и тюбетейке. Он оказался глухонемым. И совершенно не похожим на чеченца. Скорее это был классический таджик или туркмен. Попытался я с ним переговорить на пальцах, а что толку. С тем и расстались. А волшебную бумажку мы больше нигде не доставали.
В Афганистане даже «вездеходы» не ездят.
Парковка для ослов
Возвратившись в лагерь, мы застали уныние.
– Ну что опять произошло?!
– Японец живой. Вернулся.
– Ну и что? Радоваться надо!
– Так вещи-то его мы уже раздербанили. А рюкзак афганцам отдали. На кой он ему на том свете нужен?
– Действительно… На кой. А где сам самурай-то?
– Уехал. Обиделся.
– Неудобно получилось…
Фотокудесник Владимир Савельевич Сварцевич. Пробует себя в телесъемках
Мы уже стали привыкать. К пыли этой, к жаре. К моджахедам, которые жили тут по своим законам позапозапрошлого века. Вот, кажется, нет здесь порядка. Хаотичность одна. Ан нет. Вот Володя Сварцевич, из «АиФа», вырулил как-то на съемку в российской пятнистой летной курточке. Да еще с шевроном «Российская армия». Его тут же подозвали местные товарищи с автоматами:
– Вы в армии служите?
Вова оторопел:
– Нет…
– Так вам нельзя в таком виде ходить. Снимите вашу камуфлированную одежду.
Вот вам и порядки. А у нас в камуфляже Российской армии мусор грузят, под забором в грязи валяются, гаражи охраняют – пожалуйста, демократия!
А еще тут ко мне подошли наши охранники. И опять на Владимира Савельевича показывают:
– Мы ему сегодня ночью кишки выпустим.
Я, конечно, похолодел, но виду не подал.
– А что такое-то? Может, я и сам участие в этом приму?
– А он все время на маму плохое слово говорит. Мы-то понимаем! Мы-то помним русский!
Надо сказать, что Савельич ругался не больше остальных. Может, громче немного, но за это же не казнят. Однако надо было реагировать. Я пошел от обратного:
– Режьте!
Моджахеды посмотрели на меня с нескрываемым ужасом.
– Режьте, ребята, а мы его подержим!
Они развернулись и засеменили от меня на скорости, как черти от ладана, постоянно оглядываясь. А так в целом все у нас было хорошо. Рис надоел, который здесь называют пловом. И чай – легонько подкрашенный кипяток. Но мы добивали свои запасы тушенки и «Доширак», пили кофе с сушками и были довольны.
Писать тексты все чаще приходилось по ночам
Правда, в один из вечеров у нас случился казус. Мы ввалились в наш лагерь пыльные, потные и смертельно усталые. Наползались по передовой. Но я решил сделать еще одно дело. Давно хотел записать интервью местного мэра, Кази Кабира. Он вызывал у меня интерес тем, что, по моим сведениям, имел отношение к нападению на двенадцатую российскую заставу в Таджикистане в девяносто третьем году. Громкое было дело. И я бывал на той заставе. Короче. Я отрядил в посыльные нашего переводчика.
– Мухаммед, сходи к местному царю и скажи, что русские журналисты желают взять у него интервью. Веди его сюда, короче.
Я умылся водой из колодца и как раз прикидывал, удобно ли будет встречать гостя в тапочках и спортивных трусах, когда Мухаммед явился обратно.
