Анатолий Безуглов - Встать! Суд идет
Этим же вечером Валентина Рябинина уехала в Лосиногорск. А я думал, почему же у нее так вышло? Конечно, в ее годы все кажется иначе, чем нам, пожившим достаточно и повидавшим немало. Молодость — она категорична в своих поступках и решениях.
Насчет Федота я тоже затруднялся что-либо понять. То, что рассказала Валентина, совсем не вязалось с образом человека, письма которого я читал. Но ведь суждение о Федоте действительном девушка составила фактически за один день — день свадьбы. Может быть, не разобралась? Человеческая натура — штука тонкая и сложная. Где-то я читал, Лермонтов был в жизни вспыльчивым и язвительным, а его стихи — сама нежность и романтика. А то, что Федот не очень разговорчивый и иной раз любит крепкое словцо… Сам я знавал людей, которым легче изложить свои мысли на бумаге, чем выразить устно. Случалось и обратное: иной боек в разговоре, а как дело доходит до писанины — предложения путного составить не мог…
И еще. Свои ошибки мы частенько стараемся свалить на других.
Я решил пригласить к себе жениха. Страсти, как видно, были нешуточные. Следовало сделать ему внушение, чтобы избегал всяких эксцессов. И предупредил своего дружка, этого самого Степана, — не дай бог решат отомстить девушке.
Заодно мне хотелось посмотреть, что же из себя на самом деле представляет Федот.
На следующий день я позвонил Бурмистровым. И вдруг услышал чей-то голос: «Вас слушает автоматический ответчик в доме Бурмистровых. Их никого нет. Сообщите, кто вы, что хотите сказать и по какому телефону вам позвонить. Вам дается полминуты, говорите». Я растерялся и не успел придумать, как и что передать Федоту.
Так уж устроен человек: от нового, неожиданного теряется. Набрав номер Бурмистровых во второй раз, я уже спокойно передал автоответчику, а точнее, продиктовал на магнитную ленту, что прошу Федота Евсеевича позвонить мне.
Федот позвонил через час, а еще через полчаса приехал в прокуратуру. На нем были новенькие джинсы с широченными отворотами на обшлагах, элегантный пиджак лайковой кожи и водолазка. Модняга да и только. Но водолазка была кричащего ярко-желтого цвета, что совсем не гармонировало с остальным.
Парень он был внешне симпатичный. Крепкий, румяный, чисто выбритый. Одним словом, ухоженный. И здорово походил лицом на свою мать.
Я смотрел на него и думал, что теперь трудно определить по одежде, кто есть кто. Рабочие, колхозники одеваются не хуже интеллигенции. Это до войны одежда точно указывала: этот от станка, этот — крестьянин, а этот — инженер или научный работник…
Узнав, что у меня была Валентина, Федот погрустнел. Я спросил: что же, по его мнению, произошло?
— А я почем знаю, — нахмурился он. — Все было в норме.
— Может быть, вы вели себя как-нибудь не так или сказали ей что? — осторожно выспрашивал я.
— Все было путем, — коротко ответствовал он.
— Насколько я понял, она даже боится с вами встретиться.
— Во дает! — искренне удивился Федот. — И пальцем не трону. Забуду все.
Я попытался расспросить его, как отнеслись к Валентине в его семье. Но он знай себе твердил: «нормально» да «путем». А вот как раз путного-то из его объяснений ничего вынести было нельзя. Тогда у меня возникла мысль провести эксперимент. Я попросил его изложить эту историю на бумаге.
Надо было видеть, какие муки он претерпевал, трудясь над объяснением. Нелегко дались Федоту полторы страницы, исписанные уже знакомым мне почерком.
Я стал читать, и тут до меня кое-что дошло.
Не говорю об орфографии — ошибка на ошибке. Первое предложение начиналось: «Я познакомился с моей женой через поездку в поезде…» Дальше шла беспомощная, безграмотная писанина, за которую стыдно было бы даже второкласснику. И мне стало окончательно ясно…
— В книжках копались, списывали? — спросил я Бурмистрова, кладя на стол пачку писем, оставленных Валентиной.
Он хмыкнул, почесал затылок.
— Некогда было по книжкам лазить. Намаешься за день, особенно когда косяк идет, еле до постели добираешься.
— Просили кого-нибудь писать за вас?
— Да не просил… В каюте со мной наш моторист жил, Жорка Панкратов. Чокнутый.
И Федот рассказал, что этот самый Панкратов был помешан на книгах и сам мечтал стать писателем. Каждую свободную минуту он отдавал перу и бумаге.
Панкратов писал повесть, которую назвал «Неотправленные письма», в которой все свои порывы и мечты излагал в виде посланий любимой девушке. Такой девушки не существовало. Панкратов ее придумал. На Бурмистрове он проверял свое творчество, читал ему наброски.
А Федот не мог забыть девушку, с которой повстречался в поезде. И, зная, что он, мягко выражаясь, не силен по части письменной речи, Бурмистров сообразил: почему бы не воспользоваться сочинениями приятеля? И он стал в отсутствие ничего не подозревающего соседа по каюте переписывать отдельные отрывки…
— Вы не подумали, что это обман? — спросил я у парня.
— А что? — вскинул он на меня удивленные карие глаза. — Разные трали-вали нужны только для затравки. Чтобы девчонка зажглась. Потом бы только благодарила. Я урод, что ли, какой? Машина есть? Есть. Гарнитур уже для комнаты и кухни купил. На сберкнижке денег — на полжизни хватит! Не хватит, еще заработаю! Через месяц вступаю в кооператив. Какого еще рожна? — даже обиделся Федот.
— Может быть, нужно еще что-то? — заметил я.
— Ну уж не знаю что! — развел он руками точь-в-точь как его мать.
— А взаимная любовь? Чуткость? Нежное отношение друг к другу, внимание и ласка?
Но он, как мне показалось, даже не понял, о чем я говорил.
В общем, Валентина, выходит, была права: Федот, да не тот…
Потом я узнал, что парень еще в школе отличался ловкачеством, за что и получил прозвище Шнырь. Знал, у кого списать сочинение или контрольную по математике. Мог ловко совершить обмен. А когда пришло время первых любовных вздохов и переживаний, просил приятелей черкнуть за него любовную записочку…
Чтобы окончательно разобраться в этой истории, я вызвал к себе на беседу подругу Рябининой Катю и Степана — приятеля Федота.
Девушка подтвердила, что Валентина действительно раздумала расписываться с Бурмистровым. И Степан не стал отказываться, что пригрозил Рябининой, если она не пойдет в загс. В кабинете у меня он был смущен и напуган, объяснял, что вел себя так, потому что был выпивши. Да и хотелось помочь дружку.
Теперь, когда все прояснилось, надо было думать, как поступить с Рябининой.
Я вспомнил прежние бракоразводные процессы, с которыми я сталкивался. А их в моей практике было немало. Правда, это всегда касалось лиц, пришедших к выводу, что они допустили ошибку, после того как брак был уже заключен. Одни — через годы, другие — через месяц или того меньше.
В данном случае было иначе. Девушка добросовестно заблуждалась, а точнее, Федот ввел ее в заблуждение, замаскировал свою внутреннюю пустоту. А когда она стала понимать, то перед самым загсом желание вступать в брак с Федотом у нее совершенно пропало.
Передо мной Кодекс о браке и семье РСФСР. Читаю статью 15: «Для заключения брака необходимо взаимное согласие лиц, вступающих в брак…» Было ли тут взаимное согласие? Ведь добровольное вступление в совместную жизнь предполагает отсутствие обмана, заблуждения, а также насилия или угрозы.
По своей сути, брак, заключенный между Валентиной и Федотом, не соответствовал советским законам. Явно имел место обман, а со стороны приятеля Федота — Степана — еще и угроза.
При этих условиях хотя формально брак между Бурмистровым и Рябининой был зарегистрирован, но признать его законным, отвечающим духу, сути закона, нельзя. Об этом прямо говорится в статье 43 Кодекса о браке и семье:
«Брак может быть признан недействительным при нарушении условий, установленных статьями 15 и 16 настоящего Кодекса, а также в случаях регистрации брака без намерения создать семью (фиктивный брак)».
Значит, брак между Федотом и Валентиной может быть признан недействительным. По моему убеждению, не только может, но и должен. Но решать это — дело суда. Я мог посоветовать Рябининой обратиться с таким иском в суд, но, исходя из конкретных обстоятельств, личности Валентины, ее молодости и неопытности, душевного состояния и возможных разговоров вокруг всей этой истории, решил воспользоваться предоставленным прокурору правом самому предъявить иск. Я так и поступил: направил в Зорянский районный народный суд иск о признании брака недействительным.
В качестве свидетеля по моей просьбе был вызван в судебное заседание невольный сообщник Бурмистрова — Георгий Панкратов, проживающий в Одессе. Он приехал.
Невысокого роста, с растерянными глазами, вихрастый, он произвел на меня впечатление застенчивого, скромного парня. На суде терялся, отвечал невпопад. Кто приводил его прямо-таки в смятение — это Валентина. Он извинялся перед ней, что явился виновником этого недоразумения, ввергшего ее в такую беду. Он признался судьям, что письма Валентины, которые получал Федот, вдохновляли его на творчество. Бурмистров их все читал Панкратову…
