Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
Ночью, вернувшись после суда на квартиру, он повесился…
Отец колхозного начальника
В один из праздничных дней ко мне на квартиру в городе заехал знакомый старик, колхозник из Болотного. Оказывается, он давно приехал из колхоза на заработки и устроился на работу неподалёку от моего города. Узнавши мой адрес, он решил заехать: проведать хотел, побеседовать.
Я знал его давно. Будучи малоземельным крестьянином, он ещё с юных лет регулярно ходил на отхожие промыслы. На Украине он познакомился с сектой евангельских христиан, вступил в неё. Он не пил водки, не курил, не ругался, вёл себя очень тихо и скромно, обходился со всеми ласково, работал и жил честно. В противоположность другим отходникам, которые большую часть своего заработка пропивали, он свои деньги аккуратно присылал жене и кормил свою большую семью хорошо. Во время войны он из-за своих религиозно–моральных убеждений отказался от вооружённой службы и выполнял военно–тыловые работы. В годы нэпа он купил лошадь и успешно крестьянствовал. В период коллективизации голодал, как и другие колхозники.
Во время беседы старик–сектант рассказал о большом разладе, который произошёл в его семье.
Сын его вступил в комсомол и сразу же получил пост председателя местного колхоза. С первых же шагов своей административной деятельности он пошёл по стопам других деревенских коммунистов–начальников: стал воровать колхозные продукты, брать взятки, пьянствовать.
Отец упрекал сына за такое поведение и призывал его к честной жизни, говорил, что за зло непременно последует возмездие. Он напоминал сыну поучительный случай, который произошёл с ближайшим их родственником. Этот местный начальник, грабя крестьян, так привык к водке, что без неё жить не мог. Из-за постоянного безудержного пьянства потеряв партийный билет и службу, он уехал на заработки и там весь свой заработок пропивал в первые дни после получки, а потом приставал к каждому: «Поднеси стаканчик!».. Окончательно опустившимся пропойцей он доживал свои жалкие дни, валяясь у шахтёрских землянок Донбасса…
— Смотри, сын, ежели ты будешь воровать, обижать людей и пьянствовать, то тебя постигнет такая же судьба. Накажет Бог, люди, жизнь накажет, — предупреждал отец своего сына…
Но на юного комсомольца, который после голодных лет дорвался до ветчины и водки и из вчерашнего колхозного раба превратился в колхозного «царька», предупреждения отца совсем не действовали.
— Если я не буду воровать в колхозе, то какой же мне смысл быть руководителем?!. — отвечал сын отцу. — Ведь колхозному председателю полагается начислять за каждый день службы только полтора трудодня. Это значит — 600 граммов на день, кусок хлеба — и ничего больше. При такой оплате нам опять впроголодь жить придётся. Но голодать я больше не хочу: надоело! Очень не нравится мне голодать, отец!.. Ежели ты хочешь по своему Евангелию вести честную, но голодную жизнь, то можешь голодать. А я хочу жить по Сталину: «жить лучше, жить веселей…» Иметь в своём распоряжении колхозные склады с продуктами, фермы со скотом и птицею — и голодать?! Нет, отец, я такой глупости делать не намерен…
Тогда отец попросил сына–начальника отделиться от отцовской семьи и не позорить больше его дом своим безнравственным, грязным поведением. Сын женился, построил себе новый дом и отделился от отца.
Теперь юный колхозный начальник в своём доме жил с женою, сыт и пьян. А старик–отец ушёл на заработки, чтобы честным тяжёлым трудом зарабатывать свой хлеб. Он стал работать землекопом на новостройке. Половину своей заработной платы старик регулярно посылал своей семье: старухе и младшему сыну–подростку.
Некоторые односельчане отца «чудаком» называли за его разлад с сыном–начальником. Другие одобряли.
Прощаясь со стариком, я с уважением пожал его заскорузлую, мозолистую руку.
«Летун»
Один отходник из орловского села посетил меня в городе и рассказал о своих похождениях. В поисках более выгодных условий, он очень часто менял место работы. Таким людям дали прозвище: «летуны». За последние годы этот «летун» поработал уже в местном совхозе на дорожном строительстве под Москвой, на лесных роботах в Архангельске, у калмыцких рыбаков на Каспийском море. А теперь возвращался из Биробиджана. Там работал он лето в качестве колхозного батрака в Еврейской Автономной области.
— Колхоз в Биробиджане имеет много скота и пастбищ, — рассказывал он. — Государству же колхоз сдаёт продуктов и скота мало. А больше продаёт в городе и деньги колхозникам на руки выдаёт. Местные жители там только колхозными начальниками служат. Все остальные вернулись жить в города: евреи — городские жители, в деревнях жить не любят. Всю рабочую силу, батраков, колхоз нанимает из отходников, которые приезжают на заработки из малоземельных колхозов: из русских областей и Белоруссии. Нанимать рабочую силу, кроме специалистов, колхозам воспрещёно. Но за большую взятку любой закон обойти можно, — подмигнул рассказчик…
— Побывал ты в различных местах, посмотрел много. Ну, и где же тебе больше всего понравилось? — спросил я у бывалого человека.
— Хорошо там, где нас нет, — ответил он шуткой… — Теперь везде плохо. Только по разному сапог жмёт. У прикаспийских калмыков — рыбы много, но хлеба нет. В Архангельске — холодно. Под Москвой — с квартирой очень трудно. А в совхозе и в еврейском колхозе — и кормят тощевато и платят скуповато. Впрочем, платят при советской власти везде плохо. А прежде до революции, я гораздо больше зарабатывал на отхожих заработках. Тогда я зарабатывал в месяц 20–30 рублей. И мог на этот заработок сам хорошо есть, одеться и семье посылать самое меньшее 10 рублей ежемесячно. «Ежели не пропьёшь только… А на эти 10 рублей семья могла купить… 25 пудов хлеба или два пуда сала! А теперь я могу заработать 200 советских рублей в месяц. Но на одну сотню рублей самому впроголодь жить приходится. А за другую сотню семья, в лучшем случае, сможет купить себе… только пуд хлеба и больше ничего. А в иные времена и одного пуда хлеба купить не сможет.
— Ну, а если взятку дать ближайшему начальнику, то можно заработать и больше, — добавил рассказчик. — Когда я работал на строительстве дороги, и работа была сдельная, то я каждое воскресенье угощал дорожного мастера. А он мне выписывал зарплату вдвое больше, чем другим рабочим: не 200 рублей, а 400. Да ещё как стахановца везде расхваливал, хотя я больше других и не работал. Я тратил на угощение 100 рублей ежемесячно. А сам получал за это лишних 200 рублей зарплаты. Лишняя сотня в кармане
