Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
Но единоличников не оставили в покое даже на таких «ароматных» работах. Чтобы доконать упорных единоличников, которые зарабатывают хлеб частным извозом, на своих лошадях, советское правительство издало указ: обложить каждую лошадь единоличника тысячерублевым годичным налогом, который должен быть внесён в государственную кассу вперёд за год, единовременно.
— Ну, а каково теперь самочувствие у его ароматного величества? — спросили знакомые у ассенизатора.
— Моя бочка не так воняет: декреты сильнее смердят, — угрюмо ответил ассенизатор…
Ему пришлось отказаться от лошади: он продал её новостройке, при которой работал. Прослезился мужик, прощаясь с другом своим и кормильцем, когда отводил её на конюшню новостройки…
Хотя он продолжал работать на той же работе и на той же лошади, но самочувствие его совсем изменилось. Он стал угрюмым и озлобленным.
— Теперь я не хозяин, а батрак, — говорил он…
Посёлок единоличников
Колхозник из Болотного пробрался на заработки на Дальний Восток, на какое–то строительство.
Увидел, что земля там кругом пустует, людей нет.
Привёз туда семью. С некоторыми другими семьями поселились колхозники–отходники в глуши, маленьким поселочком. Каждая семья заняла для себя отдельный участок земли. Стали землю обрабатывать, рыбу ловить. Зажили отрубниками–единоличниками. Радовались и недоумевали: «Неужели от чёртова пекла, от колхоза, избавились?!.»
Но через год розыскала их местная власть.
— Тут жить нельзя: это пограничная полоса…
Прогнали этих поселян за 200 километров, в глубь страны.
Перевелись. Хижины опять построили. Опять за земельку принялись.
А через год власть опять их прогнала: там военные объекты начали строить… Власть указала, чтобы эти люди переселились ещё на 200 километров, в тайгу. И, кроме того, потребовала:
— Никаких единоличных хозяйств в Советском Союзе больше не может быть. Посёлок должен быть колхозом. Видать, вы от колхоза крутитесь...
— Плюнули мы с досады на всю эту чертовщину: нигде жить не дают, дьяволы! — рассказывал колхозник. — И домой вернулись, в своё село… К начальству пришлось идти на поклон, с подарочком. Ну, тогда, вестимо, председатель колхозным бригадиром назначил.
Домашний батрак колхозников
В селе встретил я «раскулаченного» крестьянина, Ивана Фёдоровича, которого за антиколхозную пропаганду большевики в тюрьму отправили. Он отсидел в тюрьме год и вернулся в свою деревню.
— В колхоз я не пошёл: это хуже окопов, — говорил этот старый солдат. — А в карпатских окопах я несколько лет промучился во время Германской войны, знаю их хорошо. «Ах, Карпаты, вы, Карпаты, будут помнить вас солдаты!..» — так воздыхала солдатская песня. Довольно мне одних Карпат: других не хочу… А сыновья мои (четырёх орлов выростил!) после раскулачивания вступили в колхоз. Напальники с ножом к горлу приступили: или в колхоз — или в лагерь, в Сибирь! .. И старуха моя с ними. Потом, когда тут объявили набор на переселение, они уехали в украинский колхоз, в Харьковскую область. Пишут теперь, что жизнь там не так плоха, как тут, зовут к себе. Но я не хочу и туда ехать: совестно в чужое, разорённое гнездо залезать…
Задумался старик. Потом встрепенулся:
— А другие залезают. И не туда ещё залезают…
И он рассказал любопытный случай. В тюрьме он встретил своего бывшего офицера: тот был начальником тюрьмы. Это был офицер-помещик, под начальством которого Иван Фёдорович в качестве унтер-офицера долго отбывал свою окопную страду на Карпатах, во время Русско–Германской войны. Бывший офицер откровенно рассказал Ивану Фёдоровичу о своей судьбе.
После большевистского переворота офицер многократно сидел в тюрьме, и над ним, по его выражению, «постоянно витала угроза смерти: от расстрела и голода!..» Спасти свою жизнь и избавиться от этой угрозы он решил так: раздобыл необходимые документы, переехал в другую область, вступил в партию и получил должность начальника тюрьмы… Теперь над ним не витал уже страх смерти. Но… теперь совесть стала сильно тревожить сердце. «Положение моё пиковое», — так говорил этот бывший офицер царской армии. — «Как может себя чувствовать русский патриот на службе у предателей родины?!. Как должен себя чувствовать честный человек на службе у разбойников?!. Каково положение офицера–помещика, который стал коммунистом и держит в тюрьме ни в чем неповинных мужичков, противников колхозного разбоя?!.»
Ивану Фёдоровичу этот офицер помог. Он взял его на лёгкую работу в тюремную канцелярию. Помогал ему продуктами и одеждой. Ходатайствовал о досрочном освобождении из тюрьмы и добился этого.
Но по поводу партийного билета и должности большевистского тюремщика у своего бывшего офицера Иван Фёдорович укоризненно качал головой и недоуменно пожимал плечами…
— Ну, а как живёшь теперь, чем промышляешь, старина? — спросил я.
— Да живу помаленьку, со дня на день. В колхоз я и после тюрьмы не пошёл. Председатель ко мне с этим больше не пристаёт: по возрасту я уже не трудообязанный. Но хату мою колхозное начальство мне не отдаёт, хотя она, забитая, стоит и пустует… Вот и кочую я теперь по чужим дворам… У одного колхозника поживу недельку, у другого — недельку. За это время сделаю своему домохозяину что могу: огород вскопаю или прополю… изгородь поставлю… двор поправлю… крышу починю… за детишками присмотрю… корове травы нарву… Ведь колхозники времени для своих работ не имеют. Ну, и покормят меня за это, кто чем может…
— А в последнее время я кротами стал промышлять, — заулыбался старик. — Какие–то агенты из города объявили тут, что за каждую кротовую шкурку будут платить по одному рублю. По собственному патенту смастерил я кротоловки. И теперь ставлю их и ловлю кротов. За каждую шкурку получаю рубль и справку о сдаче их государству. А когда покажешь справку, за полученный рубль продают мне в городе из государственного магазина целый килограмм хлеба. Вот и зажил я теперь так, что колхозники завидовать стали. — «Ты у нас вроде как бы опчественным батраком служишь, Иван Фёдорович, — говорят. — А живётся тебе лучше, чем нам, твоим хозяевам. Начальства над тобою нет, а хлеб ты от кротов себе промышляешь. Супом же тебя наши бабы кормят…
— Жаль только одного, — сказал старик на прощанье, — что ружьишка у меня нет. Зайцев теперь развелось видимо-невидимо! Никогда раньше их столько не было. Раньше на них охотились, а теперь… «друзья народа» все ружья у народа отобрали… А жаль: ведь я был первоклассным охотником. За зиму несколько десятков зайцев домой приносил. Целая бочка зайчатины в амбаре стояла. Если бы я имел теперь хоть какое-нибудь ружьишко, я не только сам имел бы вдоволь мяса, но кормил
