Деревня на голгофе летопись коммунистической эпохи: от 1917 до 1967 г. - Тихон Козьмич Чугунов
До коллективизации была в селе мастерская по выделке овчин. Работала также волнобойка, которая перебивала волну и подготовляла её к пряденью. Теперь в колхозе нет мастерской по выделке овчин. А волнобойка, бездействуя, валяется в заброшенном сарае. В этих кустарных предприятиях колхозники не нуждаются. У колхозников нет овец (нет сена, нечем кормить их). Следовательно, нет ни овчин, ни волны.
Прежде в селе работала крупорушка. Она очищала гречиху и снабжала крестьян гречневой крупой для каши. Теперь крупорушка превращена в колхозную овчарню. В колхозе крупорушка лишняя: нет теперь у колхозников ни крупы, ни каши.
До коллективизации работали в селе три ветряных мельницы. Теперь осталась только одна. Да и та работает с неполной нагрузкой. Так резко уменьшился перемол зёрна в колхозе.
После коллективизации мельница была объявлена колхозной собственностью. Мельник работает на ней в качестве колхозника за трудодни. Он мелет муку для колхоза и колхозного начальства бесплатно, а для колхозников — за деньги.
Работает мельница плохо. Мельник, работая за тощие трудодни, в хорошей работе не заинтересован. Председатель колхоза заинтересован только в деньгах: деньги за помол он забирает «на колхозные нужды»… Но что крыша худая, мельница разрушается — это его не интересует.
В селе работает кузница. Кузница теперь работает только для колхоза. Но колхозников она совсем не обслуживает. «Частные заказы» от них кузница не принимает: начальство воспрещает.
Личные потребности колхозников и частная деятельность ремесленников кажутся большевистским руководителям делом настолько «антикоммунистическим» («накорчеванные пережитки капитализма в экономике и сознании людей»!), что кузнецам запрещено принимать от колхозников «частные заказы» даже на дому, в после урочное время.
— Если возьмёшь от колхозницы какой-нибудь заказ на дом — лопату или кочергу сделать, ведро, кружку или миску починить, — рассказывал колхозный кузнец, — то прячешься с этим заказом от начальства где-нибудь на дворе, в уголке. Прячешься с работой, словно с дурной болезнью или с украденной вещью… Боже упаси: проведают — упекут!..
Кустарные предприятия в колхозе работают плохо. Из–за ничтожной оплаты мастера совсем не заинтересованы в работе. Колхозный кузнец с посёлка рассказывал:
— Прежде кузнец легко зарабатывал золотой рубль в день. На этот заработок можно было свою семью содержать недурно. За рубль можно было купить два пуда ржаной муки (32 кг). А теперь мне, как мастеру–специалисту, в колхозе за каждый рабочий день начисляют полтора трудодня. Значит, 600 граммов ржи. Денежной оплаты в колхозе нет никакой. Я подсчитал, что мой «заработок» в колхозе в 67 раз меньше, чем в дореволюционной деревне… Теперь даже хлеба для самого себя не заработаешь… А семья?.. А другие продукты?! А одежда, обувь и всякие прочие нужды?! На все эти нужды ничего не заработаешь. Ну, и работаешь соответственно, абы как… «По плате и работа»…
Некоторые кустарные предприятия в колхозе, по сравнению с прошлым, даже расширены. Но пользы от этого для колхозников никакой нет.
Так, например, прежде была в селе маленькая «цигельня», мастерская по выделке кирпича. В ней работал только один старик: делал кирпичи и высушивал их на солнышке. Но эта маленькая мастерская удовлетворяла все нужды крестьян в кирпиче–сырце: из сырца делали печи. А обожжённый кирпич крестьяне привозили с кирпичного завода.
Теперь в селе силами колхозников построен маленький завод, который начал изготовлять обожжённый кирпич.
Но колхозников это не радует. Они строили завод, теперь работают на нем, а кирпич приготовляется не для них. Весь кирпич с завода предназначается исключительно «на нужды колхоза»: на постройку колхозной канцелярии, для колхозных скотоводческих ферм. А на личные нужды колхозников, даже на ремонт печки, председатель колхоза не отпускает ни одного кирпича. Не предполагается этого делать и в последующие годы.
Так печально обстоит дело с кустарными предприятиями в колхозе. Одни преприятия ликвидированы «за ненадобностью». Другие остались, но работают исключительно «на нужды колхоза», совершенно игнорируя все личные нужды колхозников.
* * *
В деревне единоличников зимой каждая изба представляла собой домашнюю кустарную мастерскую.
Крестьяне зимой плели лапти, чинили валенки, вили верёвки, чинили упряжь и телеги, делали сани, мастерили разные забавы для детей: салазки, скамейки для катания, деревянные коньки и лыжи.
Крестьянки зимой пряли нити из замашек и волны; ткали на ручных станах холст, мешковину, сукно; шили для семьи бельё, мешки, чинили одежду.
А кроме того, зимой в крестьянских избах работали бродячие ремесленники: шили одежду, чинили посуду, валяли валенки, делали новую упряжь.
Теперь же нет у колхозников никаких материалов для всех этих перечисленных кустарных работ: ни пеньки, ни лык, ни замашек, ни волны, ни овчин, ни кожи. Поэтому не работают теперь ни прялки, ни ткацкие станы. Они валяются на чердаках и гниют…
Не ходят по колхозным сёлам и бродячие ремесленники. Советская власть прикрепила каждого труженика или к колхозу, или к фабрике, или к промысловой артели.
И поэтому нет теперь у колхозников ни самотканного белья, ни самодельной обуви и одежды.
А советские государственные фабрики выпускают на рынок одежду и обувь в таком мизерном количестве и по такой дорой цене, что для колхозников фабричная обувь и одежда стали недоступны.
Поэтому колхозники вынуждены теперь ходить в отрепьях, одеваться, как нищие.
«КОЛХОЗНЫЕ ЦАРЬКИ»…
Кандидаты на «хлебные должности»
Коммунистов в колхозах мало. В Болотном живут два–три партийца да три–четыре комсомольца.
Всякому обладателю партийного и комсомольского билета в колхозе автоматически обеспечена «хлебная должность», как выражаются колхозники.
Сын сектанта, вступив в комсомол, сразу же был назначен председателем колхоза, хотя ему было только 18 лет и он не имел никакого опыта в сельском хозяйстве. А бывший председатель колхоза, пожилой человек, честный труженик, опытный землероб, избранный на свой пост колхозным собранием, — был тут же снят со своего поста райисполкомом, вопреки воле колхозников и даже безо всякой мотивировки. «Пришить уклон» или какое–либо преступление ему не смогли. А записывать действительные причины увольнения не хотели: он был беспартийный, следовательно, политически не надёжен; колхозного добра сам не воровал, районному начальству колхозных продуктов не возил и «красных обозов»» не организовывал.
Вступила в партию колхозница, «задрипанная Матрёшка», как её называют в деревне, и сразу же получила пост: была назначена заведующей молочной фермой колхоза. А прежде она была самой плохой хозяйкой в селе: ни у кого не было такой тощей и занавоженной коровы, как у неё. Свои служебные обязанности она не может выполнять из-за неграмотности; только с трудом научилась подписывать свою фамилию на ведомости. Вести же учёт молока, кормов,
