Борис Тененбаум - Тюдоры. «Золотой век»
Став королевой, Елизавета сделала его своим главным советником и в назначении этом не ошиблась. Он когда-то сказал ей, что его советы будут даваться совершенно честно и искренне, независимо от того, что думает на эту тему сама королева, и что он будет защищать свою точку зрения даже против нее, но, получив окончательный приказ действовать, будет проводить в жизнь то, что королева ему прикажет, теперь уже без оглядки на собственное мнение.
Вот его собственные слова:
«…Я действительно придерживаюсь и всегда буду придерживаться такой линии в тех делах, по которым мое мнение не совпадает с мнением Ее Величества: до тех пор пока мне будет позволено давать советы, я не буду менять свое мнение, утверждая противоположное, ибо таким образом я оскорбил бы Господа, которому я прежде всего повинуюсь, но как слуга я буду повиноваться приказаниям Ее Величества, ибо неразумно противоречить одному и тому же, принимая во внимание, что здесь она главный исполнитель воли Господа, и это Господня воля выполнять ее приказы после того, как я выполнил свой долг в качестве советника, и в глубине моего сердца я буду желать ее распоряжениям такого успешного осуществления, какое, я уверен, она задумывала…»
Надо сказать, что именно такого образа действий он и держался – и его повелительница настолько уважала своего советника, что окрестила его своим «умом». Она охотно давала прозвища своим приближенным, и получить такого рода особое имя было знаком ее расположения.
Но, понятное дело, 25-летняя женщина не могла жить одним «умом»…
III
Роберта Дадли, очень скоро назначенного конюшим королевы, она звала своими «глазами». Роберт был сыном Джона Дадли, когда-то всемогущего герцога Нортумберлендского, казненного Марией Тюдор. Дадли-младший был другом детства Елизаветы – у них был один учитель, Роджер Эшам. Но, понятное дело, после ареста его отца в Тауэр угодил и Роберт. Ему, однако, удалось выбраться оттуда живым – политика поменялась, заключенных начали выпускать, и леди Дадли сумела выцарапать из тюрьмы всех своих сыновей, кроме Гилфорда, казненного вместе с отцом и с женой, леди Джейн Грей.
Полную амнистию Роберт Дадли получил благодаря заступничеству дона Филиппа – в числе прочих молодых английских дворян Роберт сражался против французов на стороне Испании и участвовал в славной испанской победе под Сент-Квентином. После Французской кампании Елизавета взяла его к себе, и он жил при ее маленьком «дворе» в Хэтфилде. Он был хорош собой, прекрасно танцевал и после восхождения Елизаветы на престол стал обычным партнером королевы во всех придворных развлечениях.
Все только и шептались о том явном предпочтении, которое она ему оказывала.
И в самом деле – Роберт Дадли получил орден Подвязки, его включили в Тайный Совет и наделили землями в Йоркшире. А еще он получил место смотрителя Виндзорского дворца и выгодную лицензию на экспорт сукна без обложения налогами в пользу королевской казны.
В сочетании с подаренным ему королевой дворцом в Кенилворте все это выглядело как первый шаг к чему-то большему, и любимой сплетней при дворе было обсуждение того, как скоро Роберт Дадли станет герцогом. Обсуждалась и возможная женитьба на королеве – конечно, не сию минуту, а только тогда, когда ему удастся избавиться от его законной супруги. Ибо Роберт Дадли был женат, и уже давно. И хотя его супруга, Эми Робсарт, безвыездно жила в провинции, и представить ее ко двору он не спешил, она все-таки существовала.
Как докадывал испанский посол своему государю, дону Филиппу:
«…Лорд Роберт сделался хозяином всего государства и даже самой особы государыни и собирается принести неисчислимый вред интересам королевства, женившись на королеве…»
Он сообщал также, что когда Уильям Сесил намеревался поговорить с королевой о важных государственных делах, он не мог добиться аудиенции, потому что она была слишком занята приготовлениями к балу или к охоте. Конечно же, и то и другое было плодом организационных усилий лорда Роберта – что приводило сэра Уильяма Сесила просто в отчаяние. Он считал, что Роберт Дадли решительно не способен к тому, чтобы подать королеве нужный совет в важном деле, а годен только на то, чтобы отвлекать ее развлечениями. И вообще, он слишком глуп, пуст и недостаточно образован. Испанский посол держался примерно такого же мнения и писал в этом духе к своему двору.
Впрочем, посол Венеции держался о лорде Роберте более благоприятного мнения и находил его человеком умным, любезным и обходительным. И он вовсе не находил его таким уж необразованным.
Впрочем, посол мог быть пристрастен – Роберт Дадли беседовал с ним на итальянском.
IV
Согласно принятому еще при Кромвеле протоколу, правительство начало свою политическую кампанию с выдвижения перед Парламентом законодательных инициатив – и носили они выраженный протестантский характер: предлагалось признать королеву главой Церкви Англии. Надо сказать, что это было смело: правило, признающее монарха главой Церкви, было введено при Генрихе Восьмом, поддерживалось при Эдуарде Шестом, но было отменено при королеве Марии. Ввести его заново означало передать полномочия главы Церкви женщине, чего еще не бывало и что считалось невозможным святотатством даже простестантскими богословами, вроде Джона Нокса[25].
Палата общин одобрила предложение просто моментально, но вот Палата лордов высказала целый ряд возражений. Елизавета не настаивала, Парламент был распущен и собран вновь только в апреле. К этому времени два члена Палаты лордов, епископы Винчестера и Линкольна, оказались в тюрьме – и в итоге было достигнуто соглашение, согласно которому королева признавалась «…верховным лицом, правящим Церковью…» (Supreme Governor), хотя и не ее главой. Что было существенно, так это отмена верховенства Папы Римского в духовных вопросах. Законы о ереси в результате отпали чуть ли не сами по себе – их больше не поддерживала юрисдикция Рима в такого рода делах.
С другой стороны, обязательное поношение Папы Римского как злокозненного «…епископа Рима…» было удалено из молитвенников. Королева не хотела задевать без нужды религиозные чувства тех своих подданных, которые были католиками. Зато она посчитала нужным привести епископов Церкви Англии к нужному послушанию. Здесь ей сильно помогло то обстоятельство, что кардинал Поул и тогдашний Папа Римский Павел IV сильно поссорились в свое время. В результате многие епископские кафедры так и пребывали незаполненными, потому что папа не хотел утверждать тех кандидатов, которые ему предлагались. Ну, из оставшихся верными Риму епископов один ушел сам, два умерли, а остальных королеве удалось сместить без особых затруднений. Но теперь не было никаких казней – она решительно не одобряла крайние меры. По ее мнению, они приносили больше вреда, чем пользы.
Но она приняла самые серьезные меры для того, чтобы Церковь оставалась подчиненной именно ей, а не какой-нибудь вновь организовавшейся клике епископов-протестантов. Мало того, что они были весьма принципиальны в делах веры, чем могли втянуть ее в конфликты с католическими державами на континенте, так к тому же могли еще упереться и начать препятствовать политике Короны по дальнейшему изъятию церковных фондов. Монастырей, конечно, уже больше не было, но вот епископства и их доходы все еще оставались.
Уильям Сесил считал, что оставлять епископские кафедры вакантными – это, конечно, грех. Но что не использовать доходы от незанятых кафедр для затыкания дыр в государственном бюджете – грех уже совершенно непростительный.
И в результате такого хода его рассуждений пост епископа Бристоля оставался незаполненным в течение 14 лет, пост епископа Эли – в течение 19 лет, ну, а с прочими кафедрами поступали когда как. Случались перерывы лет в 7–8, а потом кафедра передавалась лицу, удобному в политическом отношении, готовому иной раз делиться с казной или с теми, кого ему укажут.
Тем временем королева Елизавета по-прежнему старалась балансировать между крайностями и распутывать узлы, в которые завязывались религиозные и политические распри. Когда Парламент принял закон, согласно которому вторичный отказ принести клятву верности принципу главенства английского монарха в делах Церкви Англии становился преступлением, Елизавета побеседовала с Мэтью Паркером, своим архиепископом Кентерберийским, и посоветовала ему сделать так, чтобы никого после отказа признать ее главенство не принуждали клясться вторично.
Раз за разом она накладывала вето на акты Парламента, затруднявшие жизнь английских католиков. Ее единственным требованием к ним было только одно – они должны были оставаться ее верными подданными. Это было не всегда удобно. Многие течения протестантской веры считали англиканскую церковь слишком «…земной…» и отвергали ее доктрины. Многие католики считали недостаточным то, что они могут жить более или менее безопасно до тех пор, пока они не стремятся к политическим изменениям. И тем не менее королева Елизавета продолжала держаться избранного ею курса.
