Ольга Батлер - Моя маленькая Британия
— Загнутый мысок у нашей обуви, чтобы землю не ранить. Даже когда монгол юрту ставит, он у земли прощения просит, — на прощание просветила меня женщина.
Я вспомнила этот разговор, когда попала на народное гулянье в Портсмуте. Ничего такого не было в самом празднике: сразу из нескольких точек неслась музыка, молодежь загорала на ступеньках, а две подвыпившие подружки плясали на потеху публике, которая гуляла по зеленому лугу вдоль палаток с едой и сувенирами.
Но вот национальные наряды трудно было не заметить. Африканцы пришли в ярких тюрбанах, индианки — в праздничных сари. Турецкие матери даже на трехлетних мальчиков надели шаровары и широкие пояса. Эти дети родились в Британии, но растут с полным осознанием того, что они — турки. Англичане в шортах и майках смотрелись совсем нейтрально. Некоторые, впрочем, обматывались в яркие куски африканского текстиля, продававшиеся тут же, но это так, ради шутки и карнавального настроения. Все равно было видно: они — белые, британцы, у себя дома.
Я представила себя на этой интернациональной лужайке — в кокошнике и красном сарафане с передником. Люди подумают — вот, тетка оторвалась от фольклорного ансамбля. У нас, как и у англичан, нет потребности постоянно носить собственную национальность «на рукаве». Мы почему-то уверены, что не потеряемся в любой одежде, на любой территории, какими бы иностранными буквами ни были записаны наши адреса и фамилии. Кстати, сегодня за пределами России живет 20 миллионов русских.
В армейских казармах Илфорда я познакомилась с Иваном, сыном украинки и русского. Не знаю, что и когда привело его семью в Англию. Он был назван лучшим солдатом года, но британская военная форма не мешала ему помнить свое родство. Он рассказывал мне русские анекдоты, я смеялась, чувствуя при этом, как смотрели на нас его сослуживцы. Им было странно слышать русские разговоры у себя в военной части.
На светском приеме в Лондоне в честь московского модельера Анны Росса я увидела людей, для которых смокинги и шелковые платья со шлейфами — почти что униформа. Дипломаты из России, эмигранты разных поколений вместе с англичанами аплодировали своей талантливой соотечественнице, создавшей наряды, подходящие для любой европейской столицы: без византийской позолоты, но русские по духу. Русский язык здесь мог звучать с акцентом, но было очевидно, что он в этих семьях передается по наследству, как фамильная драгоценность. А ведь еще двадцать лет назад у нас в стране к эмигрантам был подход, как в старой Японии: поселился за границей — значит, больше не наш.
Я до сих пор привыкаю к тому, какое большое место занимают российские история и культура в сознании англичан. Наверное, одна бывшая великая империя всегда с интересом будет смотреть на другую. Телевидение и газеты не стали бы отводить столько места под эти объемные материалы, если бы на них не было спроса.
В 1662 году Самюэль Пипс записал в дневнике, как жители Лондона глазели на московское посольство: «Я не смог разглядеть самого царского посла в его карете, но мужчины из свиты выглядели статными и красивыми в своих одеждах и меховых шапках. Большинство из них держали на руках соколов, привезенных в подарок нашему королю. Но Боже, как странно было видеть нелепую натуру наших людей, которые не могут удержаться от насмешек и глумления надо всем, что им кажется необычным». После Петра экзотики в нас поубавилось, но в чем-то мы и сейчас остаемся для англичан завернутой в тайну головоломкой.
Что они точно не поймут и не оценят — это зигзаги нашего отечественного патриотизма, нашу «странную любовь» к России, с домашней привычкой ругать всех и вся. Человек, поносящий при посторонних свою мать или свою родину, вызывает недоумение у любой нации.
Британские телевизионщики и журналисты в последнее время увлеклись переодеваниями и мистификациями. С помощью профессионально наложенного грима и парика превратили афроангличанку в белую женщину. Она провела так весь день, неузнанная даже коллегами. Чернокожие братья и сестры смотрели на нее без обычной симпатии. Она была потрясена неожиданной галантностью — со стороны белых мужчин, и интересом — со стороны белых женщин.
Другая дама на один день стала мужчиной и пришла к выводу, что мужской мир, в отличие от женского, агрессивен и неприветлив. А бывший любовник Дианы, не брезгующий никакими телевизионными проектами Джеймс Хьюитт, с удовольствием спустился вниз по социальной лестнице и превратился в сезонного строителя.
Наверное, можно более-менее убедительно сыграть и в другую национальность. Путешествия в чужой мир — даже такие маскарадные — сильно расширяют кругозор. Только бы не забыть дорогу обратно, иначе превратишься в карикатуру.
«Невежество», — презрительно повторял про единоплеменников лакей Яша, приехавший с хозяйкой из Парижа. До чего жизненный персонаж у Чехова! Когда несколько лет назад одна наша певица вернулась в Россию после попытки сделать имя в Америке, журналисты потешались над ее ломаным русским, который она ухитрилась позабыть всего за два года, и не менее топорным английским.
Я верю, что если такая метаморфоза случается на внутреннем уровне, она не проходит без большого ущерба для личности. Поэтому здравый человек, впитывая и уважая иностранную культуру, не откажется от такого упрямого факта, как собственная национальность — даже из одного чувства самоуважения и потребности сохранить себя. Он всегда будет говорить про родину — «мы», а не «они», и не поставит себе на лоб штамп второсортности. Даже наводнение речи всякими «могиджами» не лишит его главного — все равно он останется русским, если, конечно, считал себя таковым раньше.
Британцы сами ищут сегодня новые критерии, по которым можно определять национальную самой идентификацию гражданина. Интересно, что тема «britishness» стала у них широко обсуждаемой только в 60-е годы, когда в страну начали прибывать первые большие партии иммигрантов из бывших колоний.
Всем понятно, что знание языка и истории Великобритании еще не гарантирует стопроцентной «britishness». Представитель консерваторов предложил в качестве проверки лояльности так называемый «крикетный тест». Он сказал, что если иммигрант смотрит игру в крикет между британской командой и командой страны, откуда он родом, то болеть он должен за британскую команду. Его сразу раскритиковали, сказали, что это тест не на патриотизм, а на степень интеграции. Но «крикетный тест» всем запомнился, стал общим местом в комментариях, потому что есть в нем доля правды.
У русских популярны другие виды спорта, свой «крикетный тест» они проходят на других матчах, и всегда достой но — болеют за Россию.
Нация коллекционеров, нация эксцентриков
Геи в Британском музее: маски сняты, вызов принят
Выставка «Секс и общество в Древней Греции и Риме».
Зал номер три, где расположилась выставка, миновать сложно — он находится как раз рядом с главным входом в музей, поэтому для случайно завернувших сюда посетителей вывешена упреждающая табличка: «Изображения откровенно сексуального характера».
Центром экспозиции является древнеримский серебряный кубок для вина. Качество работы таково, что кажется — кубок создан в наше время.
На нем с потрясающей любовью к деталям изображены две пары мужчин разного возраста (один — совсем юный подросток). Правильно табличка предупреждала: то, чем они занимаются, имеет в современном языке название, и не одно, но в античном мире, говорят, специального слова для этого не существовало.
Экспозиция дополнена пояснениями: изображенные на кубке древние геи принадлежат к культурной и богатой греческой семье — о чем можно судить по одежде, прическам, музыкальным инструментам. Читаю дальше: гомосексуальные связи были обычным делом, даже существовал ритуал ухаживания. Молодые люди получали подарки от своих воздыхателей, но дистанцию выдерживали — доступность и тогда считалась дурным тоном. А маленький мальчик на картине, скорее всего, является слугой. Господи, там еще и ребенок имеется, встревоженно думаю я. Подойдя к кубку с другой стороны, нахожу мальчика: вот он, выглядывает из-за двери.
Рассматривающие кубок посетители даже не догадываются, что сами похожи сейчас на этого любопытного мальчика-слугу. Пытаются сохранить отстраненно-серьезные лица, какие положены при знакомстве с музейным экспонатом, но конфузливое хихиканье то и дело прорывается. Наверное, с таким же чувством люди читают похабные стишки в кабин к ах туалетов.
И только стоящий рядом со мной седой джентльмен и его молодой спутник смотрят на вазу с благоговением, тихо обмениваясь восхищенными возгласами.
Они мои мысли назвали бы кощунством, так как речь идет об Уорренском кубке — воспевающем мужскую любовь шедевре, созданном древними мастерами.
