Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Ф. Д. Матосов – поручик, выпускник московской военно-авиационной школы. Летал на «Фармане». Чудом уцелев в авиакатастрофе, охладел к авиации. На фронт ушел пехотным офицером, но, встретив товарищей по авиашколе, вновь захотел летать. Хлопотал в штабе о переводе и получил согласие. За два дня до прибытия аэроплана погиб в бою при Туробине.
В. С. Протопопов – преподаватель всеобщей истории Высших женских курсов, окончил математический и историко-филологический факультеты Московского университета. На фронт пошел добровольцем.
А. А. Русаков – прапорщик, выпускник Коммерческого училища. Вместе с отцом владел и руководил большой мануфактурной фирмой. Участвовал в Русско-японской войне и заслужил боевые награды: ордена Св. Станислава и Анны 3-й степени с мечами и бантом.
П. И. Святославский – прапорщик. Воспитанник Московской духовой семинарии. Участвовал добровольцем в Русско-японской войне (награжден орденом Св. Станислава) и в Балканских войнах (награда – болгарский Кавалерийский крест за военные заслуги); служил в Московской контрольной палате и сотрудничал с одной из московских газет.
С. Г. фон Струве – сын основателя Коломенского паровозостроительного завода.
Князь П. В. Урусов – поручик, выпускник Пажеского корпуса.
К. А. Фортунатов – сын профессора.
С. Н. Черкашин – капитан, бывший старший помощник пристава 3-го участка Тверской части. Первый из чинов московской полиции пошел на фронт добровольцем.
Б. Н. Шеншин – штабс-капитан, видный представитель московской аристократии, бывший чиновник особых поручений при генерал-губернаторе.
Сухой закон
Прекрасных слов напрасна трата,
Я на людей смотрю, дрожа:
Всесильна власть денатурата, —
Увы, еще сильней «ханжа».
Из газет 1915 г.
Новое, непривычное для москвичей состояние – эпоха всеобщей трезвости – началось с обязательного постановления, подписанного 16 июля 1914 г. Свиты Его Величества генерал-майором Адриановым. Распоряжение главноначальствующего, расклеенное по всей Москве – на афишных тумбах, стенах домов, заборах, – гласило:
«Воспрещается на время с первого дня мобилизации впредь до особого объявления:
1. Продажа или отпуск, под каким бы то ни было видом, спиртных напитков лицами, получившими в установленном порядке разрешения на производство торговли питиями.
2. Продажа или отпуск спиртных напитков, как распивочно, так и на вынос, в частных местах продажа питей всех категорий и наименований, пивных лавках и буфетах, на станциях железных дорог и при театрах и прочих увеселительных местах, за исключением ресторанов 1-го разряда, клубов и общественных собраний, причем, однако, из сих последних мест продажа на вынос не допускается.
3. Торговля, всякого рода увеселения и игры: а) в ресторанах 1-го разряда, увеселительных садах, театрах и прочих местах публичных представлений, а также клубах и общественных собраниях – позднее 1 часа пополуночи; б) в ресторанах 2-го разряда – позднее 12 часов вечера, и в) в трактирах 3-го разряда и в заведениях трактирного промысла без крепких напитков – позднее 11 часов вечера. Лица, кои окажутся виновными в неисполнении или нарушении сего обязательного постановления, подвергаются в административном порядке заключению в тюрьме или крепости на три месяца, или аресту на тот же срок, или денежному штрафу до 3000 рублей.
Настоящее постановление распространяет свое действие на территории города Москвы и тех пригородных участков, которые в полицейском отношении подчинены московскому градоначальнику».
Особенность нового постановления состояла не только в немыслимо огромном размере штрафа. Главное заключалось в том, что наказание за тайную торговлю спиртным, или, как говорили в то время, за «шинкарство», назначала не судебная, а административная власть. Без всяких проволочек на основании лишь полицейских рапортов главноначальствующий карал нарушителей.
Казалось, такие драконовские меры должны были напрочь искоренить шинкарство. Но нет – стремление к наживе оказалось сильнее. Первым это доказал владелец ренскового погреба (винного магазина) купец Е. И. Курников. Следом за ним в приказах генерала Адрианова о наложении штрафов и арестах замелькали лица самых разных профессий: содержатели трактиров, чайных, ренсковых погребов, гастрономических магазинов, ночлежных квартир, буфетчики, дворники, просто обыватели. Среди москвичей, попавшихся на продаже водки, оказались даже владелец лавки, торговавшей железом, и содержатель катка.
Ради справедливости все же стоит отметить, что списки выявленных полицией тайных торговцев спиртным заметно сократились.
Темой карикатуры послужили газетные сообщения: «При объявлении войны Вильгельм рассчитывал на народное пьянство в России»
Если раньше в них фигурировало не менее двух-трех десятков нарушителей закона, то после 16 июля счет пошел на единицы. Конечно, это явление можно объяснить резко возросшей сознательностью населения или страхом перед суровым наказанием. Но, возможно, причина крылась в чем-то другом – например, в странной слепоте, вдруг охватившей полицейских.
На такие размышления наводят случаи, отмеченные в приказах по московской городской полиции. Так, за «непрекращение пьяного разгула» в ресторане «Малоярославец» угодили на гауптвахту пристав Пресненской части Карпов и околоточный надзиратель Скавронский. Другой околоточный, Алексей Новиков, вообще был уволен со службы. Он почему-то не придал значения заявлению о торговле запретной водкой в подведомственной ему пивной лавке. А в одном из участков Рогожской части за тайное покровительство шинкарям выгнали из полиции всех околоточных.
Однако героические усилия начальства искоренить коррупцию оказались тщетны. По многочисленным свидетельствам современников, тайная торговля спиртным процветала в Москве на протяжении всех военных лет. Понятно, что «шинкарство» не могло существовать без покровительства со стороны полицейских среднего звена. В качестве иллюстрации приведем весьма характерный документ – письмо от обывателей с рассказом о деяниях пристава 2-го Арбатского участка Жичковского и его помощника, поступившее в канцелярию градоначальника в 1916 году:
«[…] Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок […] Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере.
Однажды вновь назначенный околоточный надзиратель, заметив, что Меркулов торгует вином, поймал его, то Меркулов об этом сейчас же сообщил Шершневу, последний вызвал к себе в кабинет этого надзирателя и сделал ему строгое внушение «не совать носа, куда его не посылают», и что он слишком молод.
На Пасху […] пристав поручил Шершневу произвести у Меркулова обыск и найти вино, и Шершнев предупредил об этом Меркулова и в условленный с ним час явился к нему в лавку с двумя понятыми и, осмотрев все квасные бутылки, ушел с понятыми в участок писать протокол о том, что при обыске у Меркулова вина в лавке не найдено. А возвращаясь из участка, понятые эти зашли к Меркулову, купили у него спирта в лавке и с досады на такие грязные и явно преступные действия начальства напились, и теперь без гомерического хохота не могут вспомнить об этом обыске и, рассказывая о нем всюду, не стесняясь, берутся за животы».
А вот другое свидетельство современника о непротивлении полиции алкогольному злу. Вспоминая о популярном среди московской интеллигенции клубе «Алатр», его завсегдатай Л. Л. Сабанеев писал:
«Война в первые месяцы вызвала, как известно, запрещение продажи крепких напитков, но, тем не менее, в “Алатре” они все время подавались, сначала в скрытом виде (водка под именем минеральной воды, а коньяк под псевдонимом чай – и даже в чайниках – и пили его из чашек), но потом уже и без псевдонимов, тем более что полицейские власти любовно относились к “Алатру” и у дирекции были хорошие связи “в сферах”».
Две недели, отведенные на мобилизацию, прошли, а прежняя система продажи «питий» так и не была восстановлена. Чтобы продлить полюбившуюся властям всеобщую народную трезвость, главноначальствующий подписал 30 июля 1914 года еще одно обязательное постановление, посвященное запрету на спиртное. Единственное его отличие от предыдущего заключалось в отсутствии слов «на время мобилизации».
А 17 августа последовало новое распоряжение. Теперь под запрет попали продажа «спиртных напитков, рома, коньяка, ликеров, наливок и тому подобное» и «отпуск водочных изделий с водочных заводов и водочных складов». Кроме того, предписывалось в местах торговли водку и перечисленные виды спиртных напитков перенести в отдельные помещения, запереть их, а участковые приставы должны были такие кладовые опечатать. Попутно запрещена была продажа денатурированного спирта в частных торговых заведениях и аптеках.
