Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Конечно, в этой статистике явно видна известная доля лукавства. Во-первых, за точку отсчета взят январь с его традиционным праздничным разгулом. Во-вторых, значительная часть дебоширов наверняка попала под мобилизацию и в августе находилась уже вне поля зрения московской полиции. И тем не менее факт был налицо – на улицах Москвы стало заметно тише.
«Воздержание прежде и заметнее всего сказалось, так сказать, на внешней стороне жизни, – отмечал активный сторонник трезвости, заведующий лечебницей для алкоголиков И. Н. Введенский, – исчезли знакомые картины уличного пьянства, скрылись пьяные, растерзанные фигуры, оглашавшие улицы непристойной бранью, не видно стало всякого рода бывших людей, попрошаек, нищих, темных личностей и т. п. Общий тон уличной жизни стал сразу совсем иной.
Прежде всего единогласно отмечается почти полное исчезновение хулиганства, которое за последние годы, как известно, было предметом особого внимания общества и правительства и принимало настолько грозные размеры, что потребовало специальных мер борьбы и особых законодательных мероприятий. Получая поддержку в низком культурном уровне, оно оказывалось продуктом по преимуществу алкогольным и с устранением алкоголя из народного обихода быстро пало»[28].
«Редкий случай» – так назвал фельетонист «Утра России» описанную им уличную сценку времен всеобщего отрезвления:
«На улице – происшествие. Толпа, охваченная любопытством.
Новые зрители торопятся с разных сторон. Лезут ребятишки, раскрывая рты, словно голодные галчата.
Возбуждение чрезвычайное; картина совершенно исключительная:
– Пьяного ведут!
А сначала можно было подумать, что здесь только что разорвалась немецкая граната, брошенная сверху.
Пьяный – это такая редкость по нынешним временам. В сущности говоря, это даже не пьяный, а умирающий. Он отравился каким-то суррогатом. От глаз видны лишь белки, вывороченные наружу, застывшие в бессмысленном смертельном ужасе.
На бороденке – рыжеватой и ощипанной – пена, смешанная с кровью.
Публика строит предположение с видом знатоков:
– Денатурированного хватил?
– Нешто от него такое будет? Столярный лак, не иначе.
Пьяного не ведут, а тащат. Туловище его осело, и ноги согнулись. Волочатся коленами по мостовой.
Сожаления он не вызывает у толпы, а насмешку. И не благодушную, а злую.
– Пропасти на вас нет!..
Городовой сзади, не желая пачкать рук, подталкивает шашкой это мотающееся из стороны в сторону беспомощное тело.
Здесь, в этой возбужденной толпе, можно лучше всего понять, как дорога теперь трезвость народу, как ненавидит он то, что нарушает ее строй; никакие силы не заставят его спокойно отказаться от этого права на трезвость.
Несчастный пьяный… Он является оскорбителем народа.
Извозчики разлетаются врассыпную перед этим шествием. Кому же весело сажать дарового седока?
С большим трудом городовой ловит одного из них, и сторожа водружают на него свою ношу. Голос хладнокровного наблюдателя:
– До вечера не дотянет.
Толпа рассеивается, заглянув в чуждый мир…»
Небольшое пояснение: в 1912 году московские власти установили новые правила доставки бесчувственно пьяных в полицейские участки. Для этих целей городовые могли привлекать извозчиков, которым за каждую перевозку выплачивалось 25 коп. из городской казны. Из-за инфляции военного времени это вознаграждение настолько обесценилось, что пьяные фактически превратились в «даровых» седоков.
До этого нововведения «сорокомучеников», допившихся до беспамятства и подобранных на улице, в полицию доставляли по эстафете. Сторожа тащили «тело» до границы своего поста, где передавали его коллегам. Переходя таким образом из рук в руки, пьяница попадал в камеру полицейского участка. Кстати, в обязательную подготовку городовых входило умение в одиночку поднять пьяного с мостовой и перенести его на руках.
Вдохновленные благостной картиной отрезвления Москвы, члены Городской думы на заседании 19 августа 1914 года подняли вопрос о полном запрете до конца войны всего спиртного – от водки до пива.
«В течение месяца, когда приостановлена продажа водки, – задал тон обсуждению председатель собрания О. В. Воскресенский, – по всей России заметны улучшения, которые всем очевидны. Не только у нас в Москве, но и по маленьким городам и деревням замечается, что русский народ как бы переродился, стал более вдумчиво и сознательно относиться к своим обязанностям. Те люди, которые не думали о труде, в настоящее время трудятся. Даже Хитров рынок преобразился: не видно ни нищих, ни полуодетых несчастных, подверженных страсти спиртным напиткам. Поэтому стремление всей России к тому, чтобы продолжить запрещение продажи спиртных напитков до окончания войны, можно только приветствовать».
Коллегу с энтузиазмом поддержал гласный Н. И. Астров: «Мы присутствуем при исключительном, небывалом и величественном зрелище. То, с чего начал свой доклад председатель, представляет редкое явление: от целого ряда организаций и общественных кругов мы получили заявление о том, что нужно прекратить продажу крепких напитков. Это – не единичное явление: в этом же зале недавно присутствовали Городские Головы, собранные со всей России, и единогласно заявили то же самое. Те же Городские Головы представили об этой печали русской земли Государю Императору. Заговорила совесть народная, это – общее мнение, это – общая печаль и нужда. Наше постановление будет внушительнее, будет более соответствовать значению, моменту и предмету, если мы из нашего постановления, из нашей формулы исключим все подробности и детали, т. е. не будем говорить о 1-м или 3-м разряде, не будем перечислять все виды ядов, которыми отравлялась Россия, а постараемся выработать такую формулу, которая разрешила бы весь вопрос. Я бы предложил такую формулу: “Московская Городская Дума ходатайствует о полном воспрещении продажи спиртных, крепких и хмельных напитков”. Сюда подойдут все виды, о которых мы говорим».
Присоединившись к общему мнению, гласный Н. В. Щенков обратил внимание на явление, мешавшее полному отрезвлению народа:
«Московской Городской Думе следует наконец твердо заявить о прекращении продажи не только водки, но и виноградных вин, а также нужно ходатайствовать о том, чтобы и денатурированный спирт продавался с разрешения полиции. Сегодня мне передавали, что вчера и третьего дня у винных лавок стояли целые вереницы и покупали денатурированный спирт. Нашлись лица, которые умеют уничтожать скверный запах этого спирта: прибавляют в него красный перец, лимонную корку и горячую воду. Люди начинают пить этот спирт, и в эти дни появились на улицах пьяные. В нашем ходатайстве, безусловно, следует указать и на это обстоятельство. Если мы не примем решительных мер против денатурированного спирта, то отравлений будет масса, и пьянство, которое затихло, возвратится еще в большей степени, и мы будем иметь дело с рядом острых отравлений».
В конечном итоге городская дума единогласно решила: обратиться к верховной власти с предложением полностью запретить в Москве продажу всех видов спиртного.
Пока это постановление ходило по инстанциям, жители Москвы продолжали оставаться разделенными на две неравные части. Одни вполне спокойно могли пить водку, коньяк или вина в стенах перворазрядных ресторанов или клубов. Другие должны были искать обходные пути.
По этому поводу один из газетных фельетонистов утверждал, что возле заведений, где продавалось спиртное, появился новый вид промысла. Выпивохи, не имевшие приличного облачения для посещения ресторана первого разряда, могли получить во временное пользование накрахмаленную манишку. Некий благодетель за небольшую мзду снабжал страждущих деталью одежды, позволявшей спокойно миновать швейцара. С помощью манишки посетитель самого «товарищеского» вида сразу же превращался в «барина», перед которым уже нельзя было захлопнуть двери ресторана.
Разрешая торговлю горячительными напитками в перворазрядных ресторанах и клубах, власти основывались на простом утверждении: народ пьет без меры, в пьяном виде дебоширит или валяется на улицах. Следовательно, его надо лишить источника соблазна. А вот благородная публика, даже выпив, ведет себя культурно, поэтому ей можно оставить доступ в «оазисы».
При этом как-то упустили из виду, что сами же провозгласили лозунг единения общества для отражения натиска опасного врага. Получилось явное противоречие: с одной стороны, власти призывали народ сплотиться, а с другой – разделили на «чистых» и «нечистых». Такая дискриминация не могла не вызвать озлобления со стороны тех, кого лишили возможности с помощью водки хотя бы на время забыть о несправедливом устройстве мира. Примером может служить история, попавшая на страницы газеты «Утро России»:
