Григорий Баталов - Ратное поле

Раз годен, думаю, так что же мне по тылам слоняться? Да и заикнулся насчет родного полка, который как раз со Вторым Украинским фронтом выходил на венгерские равнины. Врач поднял на меня усталые глаза и говорит:

— Не положено, сержант. Для солдата каждый полк — родной. Если начнем мы прямо в полки и дивизии давать предписания, вы же все дороги забьете…

Что верно, то верно: каждый фронтовик после ранения норовит возвратиться в свою боевую семью. А я и подавно. Шутка ли: со своим 229‑м гвардейским стрелковым шел от Волги, почти вышел к государственным границам родной державы. И тут меня горячим осколком… Высотку мы брали. А она вся в дзотах, огневых точках. Я отделению командую: «За Родину! За партию! Вперед!» И сам, конечно, показываю пример. Тут–то снаряд и брызнул осколками.

Потом, уже в медсанбате, узнал: высотку мы взяли, меня даже к ордену представили. Гуляет где–то по штабам мой орден. Может, и в госпиталь придет. А меня и след простыл.

Вышел я из госпитальных ворот, забросил за спину «сидорок» с трехдневным сухим пайком и сменой белья и думаю: как же дальше быть? Запасной полк по левую руку, дорога ведет прямо в тыл. По правую руку фанерные стрелки указывают: столько–то километров до Берлина, Будапешта, Вены и других ближних европейских столиц.

Дело было под вечер, солнце спряталось за огромную тяжелую тучу. Смотрю на нее и думаю: где–то мои однополчане? Небось, фашистского зверя в его берлоге бьют. В воздухе уже победой пахнет! И так явственно услышал я тот запах, что, кажется, пешком пошел бы к своим!

Вдруг слышу за спиной:

— Куда, служивый, путь–дорогу держишь? Решаешь, куда лучше повернуть: на фронт или в тыл?

Я прямо–таки онемел. Смотрю, пожилой старшина глядит на меня. Глаза у него веселые, понимающие.

— Ну как, угадал? — смеется. — Потому что сам такое пережил. У фронтовика после госпиталя все мысли о том, как в свою часть попасть.

Тут я и решил: семь бед — один ответ. Дальше фронта не пошлют, меньше винтовки не дадут. Прикинул: до линии фронта верст триста с гаком. А там выйти бы только на свою гвардейскую дивизию. Там я, почитай, дома. Там в обиду не дадут, мое командование направит куда нужно бумагу: так, мол, и так, сержант Смирнов Дим Димыч снова воюет: просим не считать его без вести пропавшим.

Дим Димычем меня звали в роте. Выговаривать вроде лучше, чем Дмитрий Дмитриевич. Хотя по отчеству меня и величать еще рано: двадцать первый всего. Два из них воюю. Ростом хоть и не вышел, а смелость солдатская при мне. Имею два ордена и три медали. Родом из Донбасса, из города Авдеевки. Жаль, не пришлось участвовать в его освобождении. Но зато помогал ломать хребет врагу на Курской дуге, освобождал Белгород,

Харьков, форсировал Днепр. И все — со своим стрелковым гвардейским полком. Как же мне не стремиться опять в 229‑й, если я в нем кровь пролил?

Однако солдату–одиночке на дороге к фронту много рогаток поставлено. Это я сразу понял по тому, как строго документы проверяют. Особенно придирчива военно–дорожная комендатура.

Но на первых порах мне везло в прямом и переносном смысле. Километров двести отмахал по железной дороге на тормозной площадке вагона. На одной из станций офицер посмотрел мои документы, спросил, куда держу путь, Я и назвал фронтовой запасной полк. А где он находился, уточнять не стал: сегодня он мог быть в одном месте, завтра — в другом.

После железной дороги пришлось добираться на попутках. А для машин на всех прифронтовых перекрестках стоят контрольно–пропускные пункты, КПП. На первом же из них мне сообщили:

— Не туда, сержант, едешь. Тебе в тыл надо, а ты к фронту навострился. Ну–ка, объясни?

Чувствую: «горю»… Лейтенант, видать, добрый служака, с хитрецой. Смотрит понимающе мне в глаза, словно говорит: «Что, попался, голубчик?»

— Все правильно, товарищ лейтенант, — отвечаю как можно спокойнее. — Снялся с того места мой запасной, передвинулся ближе к фронту, разместился по соседству с Н-ской дивизией.

— Откуда тебе это известно? — насторожился лейтенант.

— Вчера вечером на продпункте встретил сослуживца капитана Одинцова. Вот он и дал справку, где надо полк искать.

Одинцова я, конечно, придумал. Вижу, вроде заколебался лейтенант. Значит, надо ковать железо.

— Капитан говорит: «Подожди денек, справлюсь с делами, вместе поедем». А чего ждать? Я и так измучился после госпиталя на путях–дорогах. Быстрее бы к своим пробиться.

Решил лейтенант: не к теще на блины едет сержант. Там, на переднем крае, в таких особая нужда. Когда доставал я красноармейскую книжку, грудь приоткрыл, чтобы, значит, заметил офицер блеск благородного металла. Вижу, смягчился вроде.

— Ладно, — говорит, — ищи свой полк. Желаю удачи.

Посадил он меня на попутную машину и даже сказал, где лучше сойти.

Только рано я радовался. Не успел на следующем перекрестке соскочить на землю, как попал на очередной КПП. Слышу — артиллерия ухает, значит, передний край совсем недалеко! Глядь, передо мной вырос старшина. Ну точно с плаката сошел: дородный, плечистый, с черными усами. На груди и наград много, и ленточек за ранения хватает.

— Эй, сержант, предъяви–ка документы! Посмотрел их, покрутил в руках и сказал, растягивая слова:

— Та–а–к-с… Значит, родной полк ищешь?

— Так точно, товарищ старшина! — бросаю ладонь к пилотке. — Вот он, голосок подает! — Пытаюсь шуткой смягчить сурового начальника КПП и киваю в сторону недалекого грома.

— По–нят–но, — подытожил старшина, разгладив усы. — Не ты первый, не ты последний. Скоро таких целый взвод наберется. Вот вместе и отправитесь на передовую. Желание ваше, как видишь, будет исполнено.

Эх, думаю, крупно не повезло. Что предпринять? Решил идти напролом.

— Эт–то что же такое получается? Спешу в свою родную часть, а меня вроде в штрафную, как того дезертира? Часть–то моя совсем рядом…

Вижу, бью мимо цели. Видимо, старшина к таким атакам привык, не реагирует. Кивнул двум солдатам с автоматами:

— Покажите сержанту, где переночевать. Да на довольствие поставьте.

Захожу в домик у дороги, а там уже человек двадцать: стрелки, артиллеристы, танкисты, саперы… Кто от части отстал, а кто из медсанбата. Но на КПП для всех один приказ и один закон.

— Нашего полку прибыло! — пошутил один из артиллеристов, увидев меня. — Люблю пехоту. Ел сегодня, сержант?

— Нет, — докладываю. — И сухари на исходе.

— Ничего, подхарчим. Бери котелок и иди на кухню. Она через три дома налево. А вещмешок здесь оставь…

Отвязал я котелок от вещмешка и вышел. Кухню нашел быстро, подкрепился перловой кашей. А что, думаю, если рисковать, так уж до конца! «Сидорок» мой пусть остается здесь, богатства в нем как кот наплакал. Теперь к переднему краю можно на голос выйти: ночью слышно, как пулеметы лают. Эх, была не была, а добрая ночь — солдату союзник.

До самого утра шел но дороге. Дважды натыкался на шлагбаумы и аккуратненько их обходил. А к утру вижу — дымит кухня. Подхожу поближе, смотрю: повар орудует черпаком.

Увидел меня с котелком, отозвался басом:

— Рано, рано… Еще каша не упрела…

— Да мне не каша твоя нужна, — говорю, — 229‑й полк ищу.

— Как раз на него и вышел. Минбатарея здесь.

Хлопнул я котелком о землю да как закричу:

— Ура! К своим вышел!

Повар так и застыл с черпаком, смотрит на меня онемело: чему это сержант так радуется?

— Друг ты мой! — говорю. — Я же из тыла, из госпиталя! Восемь дней на фронт пробираюсь…

К рассказу сержанта Смирнова добавлю: до конца войны он сражался в родном полку, с ним и Победу встретил.

И ОСТАЛСЯ СЫН…

Как быстро вырастают дети!

И тот июнь был так давно,

Когда их не было на свете.

Где–то в середине шестидесятых годов в газете «Красная Звезда» я прочитал небольшую заметку «Сын Героя». Словно током ударило после первых строк: «В одном из военных округов в Н-ской артиллерийской части служит наводчиком орудия рядовой М. Дьякин, сын Героя Советского Союза…»

И сразу память унесла в далекие годы. А было все словно вчера…

…В начале 1945 года после лечения в московском госпитале я уезжал на фронт. И вот на одной из столичных улиц нос к носу встретился с Михаилом Дьякиным. Ладный, представительный, в майорских погонах, он обхватил меня железными объятиями и долго тряс руки, приговаривая:

— Вот это встреча!.. Надо же такому случиться!

Дело в том, что Михаила я знал еще из мест, где формировалась наша дивизия. Был он тогда типичным крестьянским парнем, ходил вразвалочку; на круглом, открытом лице часто появлялась доверчивая улыбка. По поводу, а иногда и без повода любил рассказывать: «Вот у нас в Ельце…» Затем он стал начальником артиллерии в полку, которым я командовал. Вместе прошли от Сталинграда до Южного Буга. Так что было чему обрадоваться.