Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - Давид Симанович
Петр Устинович вдруг поднялся и сказал: "а что это все говорят, говорят, а самого автора и его стихов не слышно. Давайте мы послушаем, дадим слово "подсудимому".
Я прочел стихи и фрагмент из драматической поэмы "Яков Свердлов". И снова инициативу перехватил Бровка: "Хорошие стихи!.. Перед нами выступал настоящий поэт, которому давно уже место (он сказал "мейсца") в Союзе писателей!.. Давайте голосовать…" Поднялся добрый лес рук… "Кто против?" - спросил! Бровка… Поднялось четыре руки… Так была сорвана эта антисемитская "операция". Как хорошо, что в разгар баталии вошли и прервали ее Петрусь Бровка и Иван Шамякин! Как хорошо, что со мной рядом (и за меня!) оказались такие разные, но одинаково честные и преданные литературе, а не черносотенным идеям - поэты Пимен Панченко, Анатоль Велюгин, Наум Кислик, критик Григорий Березкин, драматург Алесь Махнач, который специально пришел на секцию поэзии, ну и, конечно, мой друг и редактор Ванкарем Никифорович…
5 июля. На днях выступал в библиотеке, а сегодня в военной части с московским писателем Александром Тверским. Он собирает материалы для новой книги, ее действие происходите Витебске, где Тверской родился… Он подписал мне свою "Песню над Босфором" о Назыме Хикмете, а я ему мою "Весеннюю сказку", которая только что появилась.
7 июля. Гуляли с Эм по Ленинской. Пошел дождь. Зашли в ЗАГС. И через считанные минуты нас зарегистрировали… Без свидетелей. Без шума. Без всякого торжества… Были у ее родителей - я пришел познакомиться… Для очень узкого круга проведем у них маленький скромный вечер, а потом уедем в Наровлю.
31 июля. Короткое лето в Наровле с парком и пляжем на Припяти. Обида мамы: почему не сообщил о том, что женишься, приехала бы в Витебск… Обида Эм: увидала на погребнике и на этажерке книги с надписями моих знакомых по университету - ревность, дошедшая до того, что куда-то ушла, и мы полдня ее искали… Каждый день - гости и мамины торты, лекахи, пироги… А я приехал в Наровлю с Эм и книжкой!.. Подписывал, рассылал…
25 августа. Вдруг увидел в "ЛіМе" некролог о смерти Цодика Долгопольского (умер 16 июля). А ведь я его знал… Несмотря на почтенный возраст, он ходил довольно бодро по городу. Останавливался, присаживался на скамейку в скверике и вел долгие разговоры с постоянным своим спутником библиотекарем Марком Ефимовичем Брукашом, который и познакомил меня с писателем. Цодик Львович интересовался моими стихами, но больше расспрашивал о работе в школе. Я рассказывал, пересыпая подробностями, деталями, довольный, что меня слушает старый писатель, книги которого выходили на еврейском, русском и белорусском языках. Узнав о том, что мне нужна квартира в городе, Долгопольский предложил свою комнату, объяснил, что все равно уезжает надолго к дочери в Ленинград. И мы зашли к нему. Писатель был искренне рад гостю, показывал свои и чужие книги, прочел даже отрывки из своих рассказов на идише. И удивился, что я все понимаю. Потом рассказал, что в Минске в Белгосиздате выходит его большой однотомник на русском языке "Пять лепестков". Спросил, не хочу ли написать рецензию. Выяснилось, что книгу редактирует Рем, и я ответил, что с удовольствием готов написать, хотя опыта у меня, к сожалению, нет. Он улыбнулся, заметил, что чем меньше опыта, тем будет лучше рецензия и вдруг прочел мне строки знаменитой старой эпиграммы Василия Курочкина: "Друг мой, вот тебе совет: если хочешь жить на свете сколь возможно больше лет в мире, здравьи и совете, - свежим воздухом дыши, без особенных претензий; если глуп - так не пиши, а особенно - рецензий…" И, приняв это именно на свой счет, я тут же обиделся. А обидевшись, уже без особого энтузиазма выслушал предложение: со следующей недели, когда он уедет, поселиться здесь… И не поселился… Рецензию я написал, и она сегодня напечатана. Но Цодик Львович ее не увидел… Меньше месяца оставалось ему до 80-летия, которое, наверно, было бы - пусть и негромко - отмечено в Городке, где он родился, и в Витебске, где он работал на щетинной фабрике, заведовал детским домом, наставничал и написал десятки книг, в которых paccказывал о Витебске, его истории, его людях…
2 сентября. Иногда я люблю Крынки до умиления и улыбаюсь каждому дереву… Это - сегодня. А неделю назад остались неотраженными "события" на учительской конференции в Лиозно. После доклада зава роно, в котором он мазнул черной краской Крынковскую школу, выступал я. Говорил о том, что настоящий руководитель пользуется всеми красками, а не только черной, а в школе было много сделано: помощь совхозу, концертная бригада, культпоходы в театр, альманах "Наше творчество", из которого стихи публиковались в райгазете, вечер о Репине, о Гайдаре, о бел. поэзии, сатирические стенгазеты - всего этого в районо не знают и знать не хотят, интересуются только бумажками-отчетами, а не всем новым, что пришло в последние годы в школу… И посыпалось на меня все на свете: "политически неправильное выступление", "охаял райисполком и советскую власть", "в эти дни, когда американский империализм…", он "солидарен с ним", "мечется между учителем и поэтом"… В перерыве повесили "Колючку", в которой был не шарж на меня, а самая настоящая злобная карикатура: я был изображен с огромным красным носом, с папкой в одной руке и лупой в другой, моя рука держалась за лапу с надписью на рукаве "американский империализм"… Конечно, я нервничал, конечно, переживал и когда открывал папку, пальцы еле-еле справились с застежкой…
12 сентября. Неделя латышской литературы. В Витебске - вечер латышских и белорусских писателей: Ванаг, Вациетис, Грива, Имерманис, Балодис, Кемпе, Шамякин, Панченко, общение с
