Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы - Давид Симанович
26 июня. Строки, написанные ночью накануне моего двадцатишестилетия: "Дарю вам блага, как прохладу, что на рассвете дарит сад. А благодарности не надо - ведь редко сад благодарят.
29 июня. Ответ из "Комсомолки" (за 24. 6) на мое письмо: "Спасибо за замечание. Ошибка уже исправлена на страницах газеты"… А написал я о том, что "Комсомолка" под рубрикой "Песни нашей юности" опубликовала слова и ноты песни из кинофильма "Встречный" и, сказав теплые слова о композиторе, сообщила читателям, что "слова песни народные". "Очень хочется, – написал я, - чтобы рядом с именем автора музыки Дмитрия Шостаковича было восстановлено имя второго создателя песни, поэта Бориса Корнилова"… И "Комсомолка" быстро отреагировала на мое "послание"… А мне приятно, что восторжествовала правда…
15 июля. Получил письмо от Березкина: "Для 5-го номера мы подготовили несколько Ваших стихов: "Дети павших", "Слушая Моцарта", "Апрель", "Вокзал" и "Час разлуки все не кончается"… Я вот уже давно хожу под впечатлением той прозрачности и чистоты, которые переполняют через край эти стихи. Мне приятно знать, что Вы где-то работаете, думаете, пишете стихи… Когда выходит книга? Мне хочется написать о ней, о Вас для "Знамени юности". 12 июля 1958 г.".
24 июля. Вчера Август прислал мне в Наровлю письмо из Минска. Он пишет, что читал мои стихи Березкину, и тот выражался так: "Роскошно!.." "Какой выдумщик!.." "Вполне сложившийся поэт со своим голосом"… Третье, это, пожалуй, для меня - самое важное: тысячи людей пишут стихи, сотни издают сборники, но свой голос, настоящее свое - у десятков лишь… Конечно, Березкин наговорил эти "компли"… Но все равно это для меня так много значит… А слово "Роскошно!" конкретно было сказано по адресу стихотворения "Лед идет"…
27 июля. Выудил интересные вещи из громадного poмана Михаила Козакова "Крушение империи"… У него о Распутине "…Потом охранные автомобили, которые всегда Гришку оберегают. Затем знаете, "секретари", целый штат охранников. Секретари там у него по очереди дежурят. В последнее время к нему двадцать четыре агента было приставлено. Один из секретарей – жид Симанович…" Папа прокомментировал мне: это Арон Симанович, его дядя, мой дед (двоюродный), брат деда Моисея, сын прадеда Симона - Арон Симонович Симанович (или Симонович)… Папа даже вспомнил разные эпизоды давних дней… И еще рассказал, что в родне были Симоновичи, связанные с семьей художника Серова… И я сразу вспомнил "Девушку, освещенную солнцем" - портрет Маши Симонович, двоюродной сестры Валентина Серова.
2 августа. Лето в разгаре. И мы с Лёней Шухманом решили съездить из Наровли в Киев… Наши пути разошлись сразу на киевской пристани. Я поднялся на Боричев-ток и пошел к тете Мэре - старшей маминой сестре. В маленькой комнатке доживают они с дядей Симхой свой век. И хоть симха - это по еврейски - радость, веселье, не сложилась радостно их жизнь. В самом конце войны под Берлином погиб сын, мой двоюродный брат Сёма… Мы рассматривали старые желтые фотографии. А тетя и дядя вспоминали и плакали… Меня приняли как сына. Для Мэры я был им уже с давней поры, когда и Симха и Сёма были на фронте, а она голодала в Андижане. И тогда мама поехала и привезла ее к нам в Риштан, в нашу однокомнатную глиняную хатку-кибитку. И там мы жили вместе да еще прибавился Даня Городецкий - сын дяди Пети, Даня был старше меня, и совсем через небольшой срок он сбежал на фронт и стал сыном полка… А с тетей Мэрой и тогда в Узбекистане я вел себя по-сыновьи ласково, и вместе с мамой мы выходили ее, хотя и самим было не сладко…
С утра я прошелся по Киеву: Крещатик, Панорама, памятник Шевченко. А днем пришел повидаться дядя Сёма - Семен Михайлович Бугачевский, наша именитая московская родня, основатель цыганского театра "Ромэн", композитор и дирижер… И увел меня…
3 августа. Он меня не просто увел, а утащил в свой театр, который приехал на гастроли в Киев. Все ведущие актеры жили в гостинице. И перед спектаклем у меня произошла удивительная встреча. Дядя Сёма привел меня в какой-то шикарный гостиничный номер (или он мне показался таким), где собралось несколько актеров и актрис. На большом диване полулежала полуобнаженная в этот жаркий день киевского лета красивая цыганка…
- Кого я к вам привел! - закричал дядя прямо с порога.
- Кого же? - спросила в тон ему цыганка.
- Во-первых, Ляля, это молодой поэт. А во-вторых, мой племянник.
- Я его не знаю, но уже люблю, - полупропела Ляля, - люблю как племянника дяди, которого тоже люблю уже много лет, - закокетничала цыганка…
Ляля Черная - а это была она - усадила меня, робкого, смущающегося, рядом на диван. Дядя тут же предложил, чтобы я что-нибудь прочел. А для меня именно это было освобождением от пут, свобода. И я тут же стал читать cтихи - любовную лирику. Читал вдохновенно, с волнением, которое не проходило весь вечер. Ляля Черная продолжала полулежать, прикрывая крылатыми ресницами глаза. Кто-то, кажется, это был молодой режиссер, а может и артист, стал мне подыгрывать на гитаре. Потом подпели другие, запела и Ляля Черная, вступив как раз в паузе между стихами. Дядя Сёма сказал, что у меня есть хорошие стихи о художнике Левитане, которые даже Константин Симонов хвалил… Я прочел… И тут Ляля Черная вдруг заплакала. И сквозь слезы она говорила, как близок ее трагической цыганской душе трагизм еврейского народа…
"Сегодня у нас концерт" назывался спектакль, на котором я вчера был после этой встречи. И в нем целое отделение звучали песни, которые пела великолепная, непревзойденная Ляля Черная…
1 сентября. Вчера я снова его встретил и отвернулся… Я первый год работал в школе. И был там единственным евреем, белой
