Людмила Шапошникова - Мы-курги
Ритм барабанов участился, стал суше и четче. И под этот бой молчаливо и отрешенно закружились вокруг платформы, где стоял камень, танцоры в черных купья. Полы купья развевались, руки-крылья плыли в пламени костра, и танцоры были похожи на больших черных птиц — предвестников бед и несчастий. Ноги их двигались слаженно и ритмично. Звук их шагов сливался с барабанным боем, и людям казалось, что сама земля отзывается на эти шаги барабанным звуком. Так могли танцевать только воины перед битвой. Лица танцоров были темны и замкнуты. Они танцевали в честь богини Мариаммы, в честь духов ушедших предков, в честь предстоящей жертвы. Перед камнем-богиней лежал меч.
Жрец Мудамайя с седой всклокоченной бородой, завернутый в бело-красные одежды, читал заклинания над мечом. Он поднимал темное лицо к камню, вопрошал что-то и подносил глиняный светильник к богине. Язычок светильника освещал выбоины и вмятины на камне. Дым благовоний из кокосовых плошек поднимался к лицу жреца, и тот втягивал его, прикрыв глаза тяжелыми веками. Он ждал. Ждал терпеливо и покорно, как это делал каждый год в эту ночь. Но камень оставался неподвижным. Только скользящие тени оживляли его. Но это было не то. Не настоящее. Дым ел ноздри, и от него начинали слезиться глаза. Сквозь эти невыкатившиеся слезы жрец снова стал рассматривать камень. Радужные отблески пламени легли на его поверхность. Черные крылья танцоров стали исчезать, растворяясь в каком-то призрачном тумане. Радужные отблески дрожали, как и слезы в глазах жреца, И в этом дрожании и движении сквозь синий дым благовоний перед ним стали возникать знакомые черты. Удлиненные глаза и резко очерченный жестокий рот. Но жрец еще не был уверен, что это то — настоящее. Он, не мигая, продолжал смотреть на плывущие черты и наконец увидел, как дрогнули в усмешке уголки этого жестокого рта. Жрец взмахнул руками и вскрикнул. Мариамма явила свое лицо. Жертва будет принята.
Круг танцующих распался, умолкли барабаны. И только где-то в ночном лесу прокричала ночная птица, как будто почувствовала что-то недоброе. Жрец недовольно покосился в сторону птичьего крика. В другой раз это могло быть дурным предзнаменованием. Но сейчас Мариамма явила свой лик, и это уже было неважно. Он поднял меч и воткнул его рукояткой в землю, закрепив ее тяжелыми камнями. Лезвие меча стояло чуть наклонно, но этого было достаточно. Налетел порыв ветра, и пламя костра вспыхнуло с новой силой. Его блики легли на полуобнаженное тело Чиннаппы, напряженное и сильное.
Жрец, не отрываясь, смотрел на юношу, и под этим взглядом в Чиннаппе происходило что-то, доселе ему неведомое. Стоявшие вокруг исчезли, деревья слились с ночью, а пламя костра как будто повисло в воздухе. И только лезвие меча, такое отталкивающее и в то же время привлекающее, осталось реальным в этой странной ночи. Ничего, кроме этого лезвия, оружия богини. Еще минута — и оно тоже может исчезнуть, и тогда жертва, его, Чиннаппы жертва, не состоится… Он рванулся к мечу…
Тишину разорвал крик ужаса и отчаяния. Это кричала мать Чиннаппы. Но ее быстро увели. Из холодеющего тела Чиннаппы хлестала кровь, стекая с платформы, на которой стояла гранитная богиня с каменным сердцем. И снова, на этот раз освобожденно и торжественно, забили барабаны. Страшная маска с жестоким ртом поплыла в танце. Пламя костра металось, стараясь достигнуть этой маски и жреца, который под ней скрывался. Но жрец был недосягаем. Он грозно стучал пятками по земле и размахивал окровавленным мечом. Он уже не был жрецом. Он был вместилищем богини Мариаммы, и маска подтверждала это. Он танцевал «дьявольский» танец. Танец, который должен был убедить людей в справедливости содеянного и в неизменной силе богини Мариаммы и его, Мудамайи, жреца и оракула. Он был неутомим.
Полночи били барабаны, полночи танцевал жрец. И наконец Мариамма заговорила. Она кричала резким голосом Мудамайи и предвещала благосостояние окки Чиннаппы.
Ночь новолуния в месяц Быка кончалась. Серп лупы побледнел и скрылся за деревьями. Багровая заря, похожая на кровь, разродилась первыми лучами солнца. Но на поляне уже никого не было. И только вертикальный камень непреклонно стоял на своей платформе.
…Я обошла пирамиду. Она была невысокая. Чуть ниже метра. Ее венчал плоский камень, а на камне лежали осколки двух терракотовых фигурок — собаки и лошади.
— Что это? — поинтересовалась я.
— Это ему, — ответил Мудамайя. — Наши подношения. Теперь он охотится вместе с другими духами предков в этом лесу. Мы, смертные, здесь не можем охотиться. Священный лес только для духов предков.
В священный лес богини Мандатаввы я попала через пятьсот лет после описанных событий. Лес был расположен неподалеку от деревни Коттур, в которой теперешний Мудамайя служил жрецом. Он-то и привел меня в этот лес. Священный лес богини Мандатаввы не единственный в Курге. Сохранилось еще немало таких лесов, где стоят древние святилища и древние погребения в виде пирамидок, сложенных из камней. Здесь, в этом лесу, люди многое сохранили так, как было пятьсот лет тому назад, а может быть, и больше. Та же небольшая и уютная поляна. В тот день она была освещена ярким солнцем. В лесу пели птицы. На всем лежала печать какой-то успокоенности и безмятежности. И мне трудно было поверить, что была когда-то «ночь новолуния в месяц Быка». Но могила Чиннаппы подтверждала когда-то случившееся. Рядом с ней стоял холм, на котором в ту ночь горел ритуальный костер. Собственно, это был даже не холм, а солидная гора пепла от костров, пылавших здесь. Костры эти горят и сейчас. И каждый год в ночь новолуния здесь приносят жертву, но уже не человека, а свинью или петуха. Жрец по-прежнему исполняет здесь свой «дьявольский» танец и вещает от имени богини. Тут же рядом с погребением Чиннаппы и холмом из пепла стоит круглая каменная платформа. На платформе лет двадцать назад воздвигли небольшой домик-алтарь, который укрыл священный камень богини Мариаммы.
Мы поднимаемся с Мудамайей на платформу и входим в алтарь. Здесь сумрачно. Окон нет, и свет проникает только через открытую дверь. В центре алтаря на невысокой платформе стоит гранитный вертикальный камень. Это — изображение богини Мариаммы. Высота камня — около полутора метров. Позади камня на стене два скрещенных старинных меча. Лезвия местами покрылись ржавчиной.
— Одним из них проткнул себя Чиннаппа, — сказал Мудамайя. — Другие до него тоже так делали.
Под низким потолком алтаря висят две деревянные маски. Мужская и женская. В пустых глазницах масок, обведенных черной краской, затаилось что-то зловещее. Рядом с масками два маленьких деревянных щита. Я разглядываю все это, и мне начинает казаться, что где-то бьют страшные ночные барабаны. Мудамайя как будто угадывает мою мысль.
— С тех пор, — говорит он, — здесь почти ничего не изменилось. Разве что вот этот павильон.
Павильон стоит чуть поодаль от храма. Теперь в ночь новолуния в нем сидят знатные курги — плантаторы, адвокаты, учителя. Они приходят посмотреть на «дьявольские» танцы и напомнить о себе богине Мариамме.
Куда бы я ни ступила в этом, лесу, все было связано с богиней Мариаммой, но лес почему-то назывался именем богини Мандатаввы. Я не могла понять, в чем дело. И наконец не вытерпела.
— Причем же здесь богиня Мандатавва? — спросила я жреца. — Ведь лес, кажется, зовется ее именем.
Мудамайя смутился и стал почему-то переступать с ноги на негу. Потом впал в глубокую задумчивость.
— Видите ли, — наконец начал он. — Видите ли, Мандатавва старшая сестра Мариаммы.
― Очень приятно, — сказала я. — Такие прекрасные леди.
― Вот именно, — обрадовался почему-то Мудамайя. — Прекрасные леди. Но женщины в святилище богини Мандатаввы не допускаются. Святилище рядом, но женщины не допускаются… — вздохнул он.
Мудамайя снова впал в глубокую задумчивость и время от времени бросал на меня косые взгляды.
― Ладно, — сказал он, на что-то решившись. — Пойдемте. Вам я покажу это место. Возьму ответственность на себя.
— А потом принесем очистительную жертву? — спросила я, памятуя свой предыдущий опыт работы в племенах.
— Обойдемся, — легкомысленно махнул он рукой.
И я поняла, что у цивилизованных кургов есть кое-какие преимущества перед теми, кто еще находится на стадии родового общества.
Мы углубились в лес и прошли, наверное, метров пятьсот, но никакого признака поляны не было. Наоборот, заросли становились все гуще. Неожиданно тропинка оборвалась, но это не остановило Мудамайю. Он нырнул в кусты и сделал мне оттуда знак следовать за ним. Я тоже нырнула в кусты и застыла в изумлении. Среди плотно стоявших высоких деревьев и сплошных зарослей кустарника была расчищена круглая площадка метров двадцати в диаметре. Эта площадка служила своеобразным полом гигантскому помещению, стены которого составляли мощные стволы деревьев, а крышей служил купол открытого голубого неба. «Архитектура» этого неожиданного лесного храма и его пропорции удивительно напоминали высокий зал готического собора. Таких храмов я еще не видела. Я все еще продолжала стоять, пораженная видом открывшегося мне зрелища.
