Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева - Рудольф Константинович Баландин
Оппозиция была лишена опоры как на партийные массы, так и на трудящихся. Крестьяне если и были недовольны (в разной степени, вплоть до лютой ненависти) советской властью, то оставались не организованными. Им приходилось вести тяжелейшую борьбу за выживание; разбираться в политических проблемах было некогда, да и непривычно.
Когда в 1929 году начались активное колхозное строительство и наступление на кулака, отпор был очень сильный. Зажиточных крестьян поддерживали их родственники, подельники. Считалось, что в стране имелось около миллиона кулацких семей (примерно 5 млн человек), но вместе с сочувствующими это уже было не менее 15–20 млн человек. Да и остальные крестьяне, за исключением немногих (главным образом из числа молодежи), были настроены по отношению к колхозам по меньшей мере настороженно, стараясь все лучшее оставлять в личном владении.
Все это происходило не только от «темноты» малообразованной и привыкшей к традиционным ценностям сельской массы. Если крестьянин снабжал горожан реальными пищевыми продуктами, жизненно необходимыми, то город, промышленность не были еще в состоянии обеспечить село хотя бы ширпотребом, не говоря уж о комбайнах, тракторах и удобрениях. Да и откуда у бедняков и даже середняков возьмутся средства на приобретение техники, горючего, удобрений? Кто им даст в кредит большие суммы, если нет реальных надежд на скорый возврат долга, да еще с процентами?
В 1929 году в СССР было выпущено 3300 тракторов и ни одного комбайна. Закупать сельхозтехнику за рубежом было накладно. Будь, как при царе, деньги золотыми, крестьяне были бы заинтересованы в их накоплении. А то им предлагали бумажные купюры, из техники – почти ничего, немногим больше промтоваров, а вот обещаний и лозунгов – сколько угодно! Обещаниями будущего благополучия практичного крестьянина не соблазнишь; он привык жить от осени до осени и под вечной угрозой недорода.
Идеологические стимулы для крестьян, в отличие от рабочих, не имели серьезного значения. Тем более что начиная со времен Гражданской войны и военного коммунизма крестьяне привыкли бояться вооруженной власти и не доверяли ей. Прокормить себя можно было, а вот кормить других, да еще за посулы, не было резона. Колхозы давали надежду на улучшение жизни, но это еще требовалось подтвердить на практике.
Примерно такая – в схеме – складывалась ситуация в сельском хозяйстве. И чтобы изменить ее коренным образом, требовались решительные и крутые меры. Надо было спасать от голода рабочих и Красную Армию, не говоря уж о служащих.
Подчеркивая массовое сопротивление коллективизации, Д. Боффа писал: «Раз его заставляли вступить, крестьянин подчинялся, но в коллективное хозяйство он собирался принести возможно меньше. Тайный забой скота начался летом 1929 года. В последующие месяцы он приобрел немыслимый размах, достигая порой катастрофических размеров. Да, впрочем, у молодых колхозов не было еще коллективных коровников и конюшен. Крестьянин стал набивать утробу мясом. Он резал коров, телят, свиней, лошадей – всё. Несмотря на то что январское постановление 1931 года угрожало высылкой и конфискацией имущества за хищнический убой скота, он продолжался в течение всей коллективизации и был одним из самых тяжелых ее последствий.
Сопротивление к тому же не было лишь пассивным. По селам вновь загулял «красный петух»: поджог – оружие всех крестьянских бунтов в России. В 1929 году по одной только РСФСР было зарегистрировано около 30 тыс. поджогов, то есть без малого по сотне в день. На Украине в том же году было отмечено в четыре раза больше «террористических актов» (то есть эпизодов вооруженного насилия), чем в 1927 году». Порой троцкисты и бухаринцы действительно провоцировали крестьянские восстания, чтобы на их волне свергнуть сталинское руководство.
Однако коллективизация не была, как мы знаем, материально подготовлена и организационно продумана.
В «Правде» от 2 марта 1930 года появилась статья Сталина «Головокружение от успехов». Он писал о значительных успехах колхозного движения и о том, что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Вряд ли Сталин верил в головокружительные успехи. Формальные достижения вскрыли бездну проблем и противоречий. Поэтому он подчеркнул необходимость добровольной коллективизации с учетом местных особенностей. Ситуация становилась взрывоопасной; надо было сдерживать ретивых коллективизаторов.
«Дразнить крестьянина-колхозника «обобществлением» жилых построек, всего молочного скота, всего мелкого скота, домашней птицы, когда зерновая проблема еще не разрешена, когда артельная форма колхозов еще не закреплена, – разве не ясно, что такая политика может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам?.. Я уж не говорю о тех, с позволения сказать, «революционерах», которые дело организации артели начинают со снятия церковных колоколов».
Спустя ровно месяц Сталин вновь вернулся к поднятой теме, еще определеннее указал на перегибы в ходе колхозного строительства, а также на необходимость своевременного проведения сева. Руководители на местах умерили свой «колхозный энтузиазм». Многие крестьяне, воспользовавшись принципом добровольности, покинули артели. Так или иначе, а посевная кампания прошла успешно. Да и 1930 год оказался благоприятным для урожая зерновых. За счет целины в ряде совхозов были получены неплохие урожаи, подтвердившие рентабельность крупных хозяйств. Однако в дальнейшем укрупнение совхозов стало давать отрицательный результат, а общее производство зерна уменьшилось.
При первых же недородах (неурожайным стал 1931 г.) колхозы начали расшатываться, а колхозники – заботиться о личном благосостоянии, при случае присваивая обобществленную собственность. Был принят жесткий закон, направленный против хищений в колхозах и совхозах; кары предполагались самые жестокие – вплоть до расстрела.
К этому времени в стране было покончено с безработицей – не только на словах, но и на деле. В этом вновь проявилось преимущество социалистической системы перед капиталистической. Некоторые историки говорят о скрытой безработице, но с ними трудно согласиться. При интенсивном индустриальном строительстве (к тому же, добавим, при низкой заработной плате и достаточно высоком энтузиазме масс) избытка в рабочей силе быть не могло. Правительство даже издало постановление, обязывавшее колхозы не препятствовать переходу на другое место работы.
Гораздо хуже было положение в деревне. Беды целого ряда неурожайных лет были усугублены массовыми репрессиями. Многие
