З. Зорина - О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами?
Не менее важен и вопрос о понимании речи окружающих. У Вики оно было эпизодическим и неуверенным. В иные дни она прекрасно понимала какие-то слова, в другие совершенно их не понимала. Хейсы не исследовали этот вопрос систематически отчасти потому, что слишком хорошо сознавали необходимость тщательных проверок и разнообразных контролей, чтобы утверждать, будто Вики способна воспринимать человеческую речь без контекстных подсказок. Ограниченность понимания ею слов, несомненно, не была связана с недостаточным использованием языка в ее присутствии: все вокруг постоянно разговаривали, в том числе и с ней.
Учитывая склонность Вики к имитации разного рода двигательных актов, ее неспособность подражать звукам речи представляется особенно показательной. Эти данные вполне согласуются с сообщением Ладыгиной-Котс о том, что Иони не пытался подражать человеческой речи, хотя обе эти обезьяны попали к людям в достаточно раннем возрасте (Вики в 3 дня и Иони в 172 года), который впоследствии оказался вполне благоприятным для освоения другими шимпанзе как языка-посредника йеркиш, так и амслена (см. ниже).
В этом отношении только бонобо (карликовый шимпанзе) Канзи составляет исключение (см. следующие главы): он смог вполне отчетливо произносить «RIGHT NOW» и делал другие попытки подражать человеческой речи. Будучи уже совсем взрослым, он даже стал «называть» некоторые предметы звуками собственного изобретения, которых нет в видовом репертуаре шимпанзе, но со словами человеческой речи они не имели сходства (Savage-Rumbaugh, Lewin 1994/2003; Taglialatela et al. 2003; подробнее см. ниже). Однако отдельные и немногочисленные удачи только подтверждают общее правило: шимпанзе не могут управлять своим голосовым аппаратом так, чтобы произносить слова.
Начало диалога с обезьянами при помощи неакустических средств
О преимуществах жестового языка для общения с обезьянамиИтак, благодаря этим обезьянам (прежде всего, Иони и Вики), все прочно утвердились во мнении, что учить их говорить — занятие бесполезное, но тем не менее было очевидно, что им есть что сказать и нам, и друг другу. «Речь» Вики сняли на кинопленку, и, просматривая запись уже после смерти обезьяны, ученые обратили внимание на то, что поведение Вики очень выразительно и о том, что она хочет сказать, всегда можно догадаться по ее жестикуляции. Неудачи первых попыток научить обезьян говорить не остановили поисков предпосылок человеческой речи.
Р. Йеркс (YERKES 1925, 1943), крупнейший американский приатолог, был одним из первых, кто усомнился в том, что отсутствие у этих обезьян физических возможностей артикуляции исключает возможность дальнейших исследований. Наблюдения за поведением шимпанзе (Йеркс тоже держал антропоидов в домашних условиях), а также имевшиеся к тому времени экспериментальные данные привели его к выводу, что их когнитивные способности можно рассматривать в качестве предшественника символического мышления человека. Более того, он считал, что они обладают потенциальными способностями, необходимыми для усвоения человеческого языка, и понял, что только анатомия их голосового аппарата служит препятствием для овладения речью. Еще в 1925 году в книге «Almost Human» он писал: «На основе многочисленных данных я склоняюсь к заключению, что высшие обезьяны могут о многом рассказать, но не наделены возможностью использовать звуки для выражения своих мыслей. Вероятно, их можно научить использовать пальцы, подобно тому, как это делают глухонемые люди, и таким образом заставить усвоить простой, неакустический, „знаковый язык“» (YERKES 1925).
Вообще, сейчас, оглядываясь назад, мы удивляемся, что исследователям понадобилось так много времени, чтобы начать использовать незвуковые аналоги речи в работе с шимпанзе. У. Хайликс (2000) в своем обзоре приводит и ряд более ранних высказываний на этот счет. Например, еще Сэмюэл Пепис, известный путешественник, в своем дневнике за август 1661 г. описывает «огромного бабуина», которого он видел во время посещения лондонских доков. Вероятно, это была шимпанзе или горилла, хотя по прошествии 340 лет определенно утверждать что-либо невозможно. С. Пепис пишет: «Я думаю, что он уже многое понимает по-английски, и мне кажется, его можно научить говорить знаками», т. е. уже в столь далекие от нас времена возникала мысль, что язык жестов может оказаться предпочтительнее акустического.
Первые попытки использовать неакустические сигналы для диалога с обезьяной: опыты А. И. СчастногоМысль о преимуществе использования языка жестов для установления общения с обезьянами высказывали разные ученые. Однако первые попытки реализовать такое общение были предприняты в середине ХХ века в России — учениками и последователями И. П. Павлова.
Одной из первых это сделала Л. И. Уланова (см. УЛАНОВА 1950) в лаборатории В. П. Протопопова. В ее опытах, в отличие от большинства остальных, участвовал представитель низших узконосых обезьян — макак резус, которого научили просить определенные виды пищи с помощью соответствующих жестов. Выработка каждого такого жеста требовала от 150 до 500 сочетаний, причем обезьяна легче усваивала жесты для обозначения предпочитаемой пищи.
А. И. Счастный, сотрудник Института физиологии АН СССР им. И. П. Павлова, был автором целого ряда оригинальных исследований, посвященных анализу физиологических закономерностей «так называемых произвольных движений» (А. И. Счаст-ный неизменно употреблял этот термин в кавычках). Его работы затрагивали проблемы и конструктивной деятельности шимпанзе, и их способности к совместным действиям при добывании корма, и, наконец, «активной инициативной сигнализации» (термин Счастного). Автор пытался выяснить, могут ли шимпанзе (Лада, Роза и Бодо) научиться общаться с экспериментатором при помощи произвольно подаваемых сигналов, которые отражали бы их текущие потребности. Такими сигналами служили жетоны различной конфигурации. Опыты проводились строго по методике двигательных условных рефлексов и были построены таким образом, чтобы можно было попытаться проанализировать физиологические механизмы, лежащие в основе этой сложной формы поведения. Каждому из 25 жетонов соответствовало строго определенное подкрепление — одно из лакомств, не входивших в повседневный рацион, или игрушка (также определенная: коробка, веревочка и т. п.).
В результате достаточно долгой процедуры условно-рефлекторного дифференцировочного обучения шимпанзе успешно освоили соответствующие реакции и активно использовали жетоны для получения одного из предъявляемых им лакомств — в зависимости от преобладавшей на тот момент потребности (рис. 17).
Рис. 17. Из нескольких жетонов, лежащих на полу вольеры, Лада выбирает прямоугольный «питьевой» жетон, отдает экспериментатору и получает воду (по СЧАСТНЫЙ 1972).
Обезьяны использовали произвольную преднамеренную сигнализацию в общении не только с экспериментатором, но и друг с другом — они активно менялись жетонами разного назначения в зависимости от того, какие потребности преобладали у каждой из них в тот или иной момент времени. Например, если у одной из обезьян, сидевших в соседних вольерах, скапливались жетоны, необходимые для получения игрушек, а ей хотелось пить, то она менялась с соседом. Как отмечает А. И. Счастный, сначала их поведение характеризовалось полной независимостью друг от друга, но постепенно они начинали все более тесно взаимодействовать (Счастный 1972, с. 112).
В следующей серии опытов вместо плоских жетонов стали использовать «ключи», состоявшие из деталей, которые нужно было соединить, завинтить или, наоборот, развинтить, чтобы «довести» до рабочего состояния. Каждый из них открывал только определенный ящик — с пищей, с игрушкой и т. п.
У всех обезьян сравнительно быстро образовалась связь между выбором определенного «ключа» и получением соответствующей пищи или игрушки. В основе подобного поведения лежал простой пищедобывательный условный рефлекс. Однако с нашей точки зрения одними только условными рефлексами дело не ограничилось, и в это поведение были вовлечены механизмы и более высокого уровня. Обезьяны в скором времени обнаружили способность переделывать «ключи» в зависимости от преобладающей в данный момент потребности. Если им хотелось получить игрушку, а ключи годились только для получения пищи, они видоизменяли предложенные им заготовки. Отметим кстати, что в этом случае поведение шимпанзе явно носило двухфазный характер (по Леонтьеву, см. выше): достижению цели предшествовали «подготовительные фазы» — серии промежуточных действий по обработке и подгонке будущего ключа (рис. 18).
Конструктивные действия по приданию заготовкам формы нужного «ключа» явно обнаруживают наличие мысленного плана действий, что, как мы показали в предыдущих главах, характерно для орудийной деятельности шимпанзе. Однако ни в одном из этих опытов не было получено доказательств того, что усвоенные ими знаки становились символами и могли, например, применяться в новой ситуации, выходящей за рамки простой просьбы о получении обозначаемого предмета. Впрочем, автор был очень далек от постановки такой задачи.