Валерия Пименова - Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург [сборник]
Круг замкнулся.
Получив в прокуратуре санкции на арест Лабуткина и обыск у него дома, Колодей разбил своих людей на две группы. Первая выехала на обыск, а вторая во главе с Яковом Александровичем отправилась задерживать убийцу.
Обыск дал более чем неожиданные результаты — улики, что называется, лежали на виду. Были найдены птичьи клетки старика Бухарина, ломбардные квитанции супругов Гросс, вещи убитого Сакаева, колечки и цепочка Андерсон. В детекторном приемнике (большая роскошь для тех лет) был обнаружен никелированный наган и патроны к нему.
Во время обыска мать и жена Лабуткина пытались спровоцировать оперативников на скандал. Мария Лабуткина, подняв над головой грудного ребенка, пыталась добиться отмены обыска, угрожая в знак протеста бросить его на пол. Благим матом орала мамаша Лабуткина. Но спокойно, вежливо и настойчиво сотрудники милиции делали свое дело. И с каждой найденной новой уликой голоса скандалисток стихали…
Как и ожидал Колодей, арестованный Лабуткин пытался отрицать свою вину. Свидетелем этого первого допроса стал замечательный писатель и большой друг ленинградской милиции Юрий Павлович Герман. В своей повести «Наш друг Иван Бодунов» он так описал эту сцену: «…белозубый красавец нагло и весело… поигрывал мускулами одной руки под тонким сукном пиджака, спрашивал со смешком: „Значит, берете безрукого человека, любящего мужа, отца маленького ребенка, берете паропроводчика, имя которого не сходит с Доски почета!“
Что-то глухо стукнуло об стол — это был хромированный наган. И Лабуткин, крайне неохотно, но заговорил под тяжестью улик…»
У Александра Лабуткина была хорошая профессия, он неплохо зарабатывал, но… все время воровал. Его не могли остановить ни товарищеские суды, ни суд народный, ни лишение свободы. Даже то, что из-за кражи он стал инвалидом. А женитьба, как ни странно, лишь способствовала его алчности.
Со временем у Лабуткина появилось желание не только воровать, но и убивать. Он раздобыл наган, попросил Герасимова (не бесплатно, разумеется) изготовить к нему патроны, которые и опробовал на несчастных грибниках. Дальше — больше: Лабуткин захотел убивать из красивого оружия, и Трофимов, опять-таки за бутылку, отникелировал наган. С красивым наганом он и пошел на убийства, теперь уже с целью обогащения…
На допросах Лабуткин твердил, что совершал преступления из-за бедности. Но даже по тем временам семейство Лабуткиных никак нельзя было назвать бедняками — у них имелся большой участок, огород, скотина. Все это приносило пусть скромный, но стабильный достаток. Даже став инвалидом, Лабуткин получал зарплату по месту работы, а жена ни до, ни после родов не работала. Как не работала и его мать.
Под стать мужу была и жена. Она была в курсе всех его дел. Более того — именно Мария, познакомившись с кустарем Хейфицем, продумала план его ограбления и убийства. Знала о «подвигах» сына и мамаша. Вместе с невесткой отстирывала и готовила к продаже вещи убитых.
Но Лабуткину хотелось большого дела. Таким должно было стать убийство семьи лесника. Лабуткин уже добился согласия идти на дело своего собутыльника и родственника Герасимова, который делал ему патроны, и некоего Ковалева, спившегося и опустившегося алкаша, готового за бутылку пойти куда угодно и на что угодно. Готов был идти на дело и Трофимов. Арест предотвратил новое преступление.
Судил Лабуткиных и его сообщников не народный суд, а Особое совещание.
Приговор был беспощаден. «Лениградская правда» сообщила о нем в небольшой рубрике «Из зала суда».
Сотрудники уголовного розыска, принимавшие участие в раскрытии преступления:
Яков Александрович Колодей Василий Васильевич Панов
Свора
1933 год. Голодают самые хлебные районы страны — Украина, Кубань, Дон. Чуть легче живется столичным городам — Москве и Ленинграду, хотя и здесь хлеб получают по карточкам…
Ситуацию с продовольствием очень усложнила сталинская коллективизация. Непродуманная, проводимая людьми малоквалифицированными, без соответствующей профессиональной подготовки. Да и общеобразовательный уровень коллективизаторов оставлял, как говорится, желать лучшего.
Индустриализация и коллективизация вызвали в стране серьезные и неуправляемые миграционные процессы. А это всегда приводит к активизации уголовной преступности в самых опасных ее формах — бандитизму, терроризму, криминальным убийствам. Естественно, что эти процессы способствовали распространению и таких бытовых преступлений, как хулиганство и воровство.
Внутренних мигрантов, естественно, привлекали прежде всего столичные города и крупные областные центры, поскольку именно там велось наиболее интенсивное строительство промышленных объектов. Тут легче было получить рабочую профессию, образование. Но те, кто спотыкался, ломался при первых же неудачах, опускались на дно — в больших городах оно было, есть и будет. Здесь, за стаканом самогона, неудачники искали виновников своих неудач, копили злобу, строили планы мести.
Стоит добавить, что на это «дно» опускались раскулаченные (справедливо или несправедливо — другой вопрос), «социально чуждые элементы», интеллигенция, которая не нашла себя, не приспособилась к новым условиям, обычное хулиганье. Руководили этими маргиналами зависть, злоба, ненависть к любому, кто вечером шел в школу, в институт, в театр. Обычно это выливалось в кровавые кулачные расправы, сопровождавшиеся труднообъяснимой жестокостью.
Именно таких людей и судили летом 1934 года в Ленинграде. Практически все члены шайки были коренными ленинградцами. Выросли они за Невской заставой, пожалуй, в самом пролетарском районе города — здесь не было таких индустриальных гигантов, как Путиловский (Кировский) или Ижорский заводы, но хватало производств с передовыми технологиями, требующих от рабочих самой высокой квалификации. Кроме того, пролетарское происхождение подсудимых открывало им двери ФЗУ, техникумов, рабфаков, вузов — было бы желание. Но вот именно желания у подсудимых не было. Из всех искусств они признавали лишь кино, особенно «Путевку в жизнь». Куплеты Фомки-Жигана они знали наизусть и распевали во время попоек.
А еще они хорошо знали, где и что можно «спереть и загнать». Бутылка водки служила мерилом дружбы и уважения друг к другу, а любимым развлечением стали драки. Правда, с теми, кто может дать отпор, хулиганы предпочитали не связываться. Били, как правило, по принципу «Семеро одного не боятся». Набрасывались скопом, не задумываясь, пускали в ход палки, камни, кастеты. Многие члены шайки всегда носили финки, а главари, братья Шемогайловы, раздобыли даже револьвер.
Начинало хулиганье, как обычно, с мелких пакостей. Например, члены шайки Свечин и Григорьев обожали «трясти» школьников младших классов. Выгребали из карманов малышей пятаки и гривенники, отнимали бутерброды, которые давали им с собой в школу родители, рвали книжки.
Когда вошли во вкус, занялись срыванием зимних шапок и кепок с прохожих. Похищенные (точнее — отнятые) головные уборы сбывались на Сытном рынке, а вырученные деньги шли на выпивку. Член шайки Васильев по кличке Курц «обожал» женщин. И способ для знакомств избрал «джентльменский» — с помощью кожаного хлыста, с которым не расставался. На суде он хвастался: «Уж больно забавно. Дерну я хлыстом бабу, а она пищит. Потом и разговоришься…» Тех девушек, которых такой способ знакомства не устраивал, хулиган зверски избивал.
Однажды Потапову, «коллеге» Васильева, приглянулась девушка, стоявшая на трамвайной остановке. На предложение «прогуляться» она ответила решительным отказом — подвыпивший, небрежно одетый и развязный парень был ей явно антипатичен. На подмогу Потапову пришли его приятели Барбосов и Чирков. Девушку стали зверски избивать, а потом потащили в кусты — насиловать. К счастью, вмешались проходившие мимо рабочие, которые крепко наподдали разгулявшимся хулиганам. Избитую, находившуюся без сознания девушку пришлось направить в больницу, где она пролежала несколько недель.
Или такой факт. Теплым майским вечером 1933 года Степан Шемогайлов со своими верными «адъютантами» Барановым, Косорыгиным и Курцем решили «погулять». Для начала выпили. Затем двинулись по улице, матерясь и расталкивая прохожих. В итоге решили добавить и прогуляться по проспекту Обуховской обороны. Тут они встретили двух ребят, которые спешили к товарищу на день рождения. У одного была в руках гитара. Естественно, что Степе захотелось щипануть струну. Правда, как это делается, он понятия не имел. Но верные «адъютанты» набросились на ребят, зверски их избили, а гитару просто-напросто сломали…
Этого показалось им мало. Захотелось еще выпить. Они направились в сторону завода «Большевик», а точнее, к павильону «Пиво— воды» возле заводской проходной. На подходе встретили Петра Лупанова. Подойдя к прилавку, Баранов взял стоявший на нем графин и с силой ударил им по голове пожилого рабочего. Ударил просто так, забавы ради. Это был сигнал для сообщников. На ничего не подозревавших людей посыпались камни, удары палками, хлыстами и кастетами…
