Александр Нефедкин - Военное дело чукчей (середина XVII—начало XX в.)
В других документах XVIII в., наоборот, сказано, что чукчи «из луков стрелять проворны» (Вдовин 1987: 105). К. фон Дитмар (1856: 37) отмечал, что чукчи «стреляют отлично как из лука, так и из ружья» (ср.: Народы России. 1874. № 2: 27; Миллер 1895: 292). И действительно, герои чукотских сказок попадают стрелой врагу в глаз (Богораз 1900. № 146: 390). А на соревнованиях, согласно преданиям, нужно было расщепить стрелой прутик, воткнутый в землю (Богораз 1901: 28; Антропова 1957: 241). У оленных чукчей и тренировки с луком проводились не так редко (КПЦ. № 70: 181). Таким образом, можно полагать, что оленные чукчи действовали луком несколько лучше, нежели их оседлые соплеменники. И, соответственно, основной блок информации о хорошем владении луком можно отнести к кочевникам, а о плохом — к оседлым. Хотя и среди последних встречались замечательные лучники, лук которых оленеводы не могли даже натянуть (Богораз 1899: 367; ср.: Bogoras 1918. № 23: 96 (чукчи не могли натянуть лук чуванского героя)).
Лук с двойной натяжкой (нуйок). Науканский эскимос-сказитель Ытаин описал Г. А. Меновщикову (1959: 62; рис. 13—П) конструкцию двойного лука. Лук наряду с тетивой имел еще и ремень, натянутый между его концами. Оружие при стрельбе, очевидно, держали горизонтально, левая рука сжимала лук за ложе, а правая удерживала стрелу на ремне. Лук приводили в боевое положение, отводя кибить левой рукой, тогда как правая держала наконечник стрелы и ремень, а тетиву зажимали в зубах. Чтобы выпустить стрелу, нужно было нажать на ремень указательным пальцем правой руки и выпустить тетиву из зубов. Подобный лук известен лишь у науканцев и применялся при обороне для стрельбы сверху вниз, поскольку в полевых условиях стрельба из него слишком медленна[32].
Эскимосский двойной лук, использовавшийся, судя по фольклору, только при обороне:
а — место наложения стрелы на тетиву; б — место наложения стрелы на ремень.
Известен только у науканцев.
Воспроизведено по: Меновщиков 1959: 61, рис. 13-П
Праща. Как заметил еще в 1675 г. Н. Спафарий (1882: 134), северо-восток Сибири был единственным ее регионом, где в военном деле использовали пращу. У нас есть обширный блок данных о том, что чукчи применяли на войне это оружие. На карте А. Ф. Шестакова (1727) было написано: «В Носу [на Чукотском полуострове] чукчи немирные, бой имеют каменьем из шибалок» (Миллер 1758: 195). Рекруты из Анадыря в 1741 г. сообщали о вооружении чукчей (КПЦ. № 60: 162): «Луки костяные и копья и каменья мечут из ремней и то у них наилутчей бой копьями и каменьями (а из луков хотя и стреляют, токмо не весьма искусно, да и стрелы плохи)». В документе 1727 г. читаем: «В Анадырском носу народ чукчи, кои подход к Анадырскому острогу войною и бьются из луков, а больше каменьем из пращей» (Вдовин 1965: 37―38). Итак, в первой половине XVIII в. чукчи умело использовали пращу, но не очень хорошо стреляли из лука. Вспомним, что набеги производили как оленные, так и оседлые чукчи. Как представляется, хорошо стреляли из лука кочевники, для которых это оружие было традиционно, тогда как пращой умело владели их оседлые соплеменники (ср.: Баккаревич 1810: 187; Кашеваров 1846. № 228: 911; Dall 1870: 379). Так, в сказке о пращнике герой из оседлых чукчей камнем из пращи пробил покров яранги (Богораз 1900. № 110: 287). Судя по упоминаемым в сказке собачьим упряжкам, речь опять идет об оседлых чукчах. Говоря, вероятно, о кочевниках, акт от 1675 г. (ДАЙ. Т. VII, № 136: 407) противопоставляет чукчей с луком и коряков с пращой: «…а у чюхоч лучной бой, а у коряк из ремня каменьем бросают». Вспомним, что мальчики приморских чукчей учились обращаться с пращой и болой, тогда как дети оленных чукчей — с арканом (Леонтьев 1969: 131―132, 138; 1979: 23; Леонтьев, Тураев 1987: 211; ср.: Бриль 1792: 387, 395 (праща у оседлых, а не кочевых коряков)). Соревнование по дальности и точности стрельбы из пращи также устраивали жители приморских поселков (Леонтьев 1960: 131; 1969: 138).
Праща азиатских эскимосов (втор. четв. XX в.).
Воспроизведено по: Рубцова 1954: 536, рис. 34
Праща представляла собой два узких ремня из нерпичьей кожи общей длиной около 170 см, имеющих прикрепленную посередине лахтачью закладку. Как справедливо отметил В. В. Леонтьев (1969: 137): «Длина пращи — от вытянутой левой руки до согнутой в локте правой и определялась ростом и сложением человека». Утолщение в середине пращи было разрезано для удобства вложения камня. На одном конце пращи находилась петля для среднего пальца правой руки[33], а на другом — кисточка (у Ю. Рытхэу (1980: 311) — «листочек») из нерпичьей шкуры для удобства держания (Антропова 1957: 197; Леонтьев 1969: 137; Меновщиков 1959: 66). Технику метания хорошо описал по собственным наблюдениям В. В. Леонтьев (1969: 138): «В закладку из лахтачьей кожи вкладывается камень размером с куриное яйцо и прижимается большим пальцем левой руки. Остальные два конца находятся в правой руке — кольцо на среднем пальце, а кисточка зажата в ладони. Левой рукой камень наводится на цель и резким взмахом правой руки над головой метается в цель. Раздается сильный хлопок, и камень с невидимой быстротой летит в нужном направлении». Следовательно, метание производилось с одного взмаха правой руки над головой, то есть способом 2а по Д. А. Скобелеву (2000: 55―56), когда метальщик поднимал и растягивал пращу у головы и затем, выпустив тягу пращи с кисточкой, посылал снаряд силой всей руки. Дальность полета подобного снаряда, согласно В. В. Леонтьеву (1969: 138; 1979: 23), 200―300 м. О прицельной дальности упоминает Ф. П. Литке (1948: 224), говоря, что эскимосы метко бросают камни из пращи шагов на сто (примерно 70 м; ср.: Идее, Бранд 1967: 293). По-видимому, в первом случае речь идет о максимальной дальности полета, а во втором — об обычном прицельном бросании. Если верить отписке анадырского приказчика Курбата Иванова якутскому воеводе (1661), то стрелы и камни, выпущенные из пращи «чукчами», пробивали даже дощатые щиты (Белов 1952. № 102: 269; Никитин 1987: 55), а по замечанию Ю. Рытхэу (1980: 311), из пращи можно было поразить тюленя средней величины.
Как указывает сказка о пращнике, метательными снарядами служили специально подобранные на побережье круглые черные камни (Богораз 1900. № ПО: 287; ср.: Кашеваров 1846. № 228: 911; Леонтьев 1960: 131; 1969: 138; 1979: 23 (галька размером с куриное яйцо, отшлифованная волнами); Такакава 1974: 40; Рытхэу 1980: 311 (круглая галька); Krupnik, Krutak 2002: 133). Видимо, камни специально не обрабатывались. Неясно, существовала ли специальная сумка для камней. Впрочем, В. Г. Богораз в своем романе замечает, что мелкие круглые камешки для пращи носили в сумке, висящей на плечевом ремне (Тан-Богораз 1979: 54)[34]. В упомянутой сказке о пращнике говорится, что камни носили за пазухой (но так могли переносить лишь незначительное количество камней), а также в напуске кухлянки у пояса, служившем карманом для всякой мелочи. Перед употреблением же камни следовало сбросить на землю, ведь было бы трудно вытаскивать каждый раз камень из нераспашной кухлянки, имеющей лишь вырез для головы. Естественно, снаряды легче было найти на побережье, а не в тундре. Саму же пращу носили у пояса (Леонтьев 1969: 138; 1979: 23; ср.: Тан-Богораз 1979: 53―54).
Пращу применяли для стрельбы по осажденным, которые, в свою очередь, отстреливались ею же, о чем напоминают эскимосские, корякские и ительменские параллели (ср.: Меновщиков 1985. № 132: 322). В эскимосском сказании «Виютку-предводитель» говорится и об использовании пращников для подготовки атаки на противника (Меновщиков 1950: 22; 1985. № 127: 310), для чего, вероятно, пращники, как и на соревнованиях, строились в редкую шеренгу (ср.: Леонтьев 1969: 138).
Г. Ф. Миллер (1758: 199), на основании сообщений казаков, указывает: «Чукчи бьют каменьем из шибалок, и в том весьма искусны, однако на войне употребляют по большей части луки да стрелы». Из этого свидетельства можно сделать вывод, что праща была, в первую очередь, охотничьим оружием, которое, впрочем, могли активно использовать и на войне. Так, в эскимосской сказке «Умилгу Нунач'ым» рассказывается, что когда на эскимоса, занимавшегося обычной работой, неожиданно напали враги, он применил против них пращу, которая была при нем, а в качестве снарядов использовал камни. Однако когда этот же герой приготовился к встрече врагов, он вел бой луком (Козлов 1956: 181―182: ср.: Бахтин 2000: 120―126). Вероятно, в середине XVIII — первой половине XIX в. лук, а позднее и огнестрельное оружие под влиянием оленных чукчей вытеснили пращу из военной области в охотничью, где ее применяли для охоты на птиц. Кроме того, следует учитывать и то, что сами войны прекратились. Впрочем, еще в 1876 г. береговые чукчи ловко били пращой чаек на лету (Онацевич 1877. № 7: 66; ср.: Калачов 1871: 45 (оседлые коряки); Такакава 1974: 40). Даже в 1937―1940 гг., как отмечает В. В. Леонтьев (1960: 131), каждый оседлый чукча носил на поясе пращу, используемую для охоты на птицу, а также на мелкого зверя (Меновщиков 1959: 66). Конечно, этому могло способствовать ограничение на употребление огнестрельного оружия при советской власти.
