Николай Прокудин - Рейдовый батальон
Мы дружно засмеялись. Валерий тоже смеялся, но довольно грустно.
Наступила ночь. Темная-темная, жуткая. Артиллерия продолжала изредка из чего-нибудь стрелять, в воздухе висели то световые мины, то «факела» (осветительные снаряды), то осветительные ракеты.
Время от времени трассы очередей вспарывали небо. Кто и зачем стрелял – неизвестно. Наверное, от страха или от тоски. Постепенно наступала прохлада, и с ней появилось множество комаров. Комары – это еще одно издевательство над усталым солдатом. Они проникали везде. Я забрался в спальник и закрыл лицо капюшоном от масхалата. Пищали эти гадости над самым ухом, время от времени бросались в атаку, заползали под одежду и кусали, кусали, кусали.
Нервы не выдержали, я встал, подсел к костру к бормочущим по-своему трем узбекам. Два однофамильца Якубовы и Исаков о чем-то весело вели свое непрерывное «хала-бала». Среди них очень выделялся Гурбон Якубов.
Здоровенный парень с большой кудрявой головой и пухлыми губами, добрый и очень веселый. Все время что-то писал по-узбекски в тетрадь или блокнот.
За мной следом поднялся и ротный. Тоже не выдержал налета комаров.
– Якубов, чай есть? – спросил я, присаживаясь.
– Нальем, товарищ лейтенант. Есть, есть хороший чай, – затараторил Гурбон.
– Дружище, ты откуда родом? Хорошо по-русски говоришь.
– Я из Ферганы, из самой. Был шеф-поваром в ресторане, работал в интуристе. Я очень хороший повар, а стал в армии простым автоматчиком. Жаль, что не поваром служу.
– Ну что ж, будешь главным поваром третьего взвода, шеф-поваром третьего взвода первой роты первого батальона.
Бойцы дружно засмеялись. Якубов – громче всех, и его щеки тряслись, как огромные узбекские лепешки-лаваши.
– А что ты все пишешь то в блокнот, то в тетрадь? Вроде не письма. Донесения Ахмат Шаху или Гульбеддину Хекматияру? – спросил ротный.
– А кто это? Я их не знаю, – заинтересовался солдат.
– Да это местные главари бандитов. Наверное, пишешь, сколько у кого патронов, как зовут командира роты и сколько боевых листков у замполита в походной ленинской комнате, – продолжал Кавун, улыбаясь.
– Да нет, что вы, товарищ капитан! – испугался солдат и быстро затараторил: – Я пишу в блокнот, что вижу вокруг. В основном о природе, о своих ощущениях.
– А-а, ты сообщаешь наше передвижение, маршруты выдаешь! – воскликнул я с издевкой и с напускным подозрением.
– Что вы, что вы, товарищ лейтенант! Я описываю, где был, что видел, что было за день.
– Ну а вот и шпион! В роте много пособников душманам, – грустно подытожил ротный. – Все смотрит, все записывает, все сообщает. Завтра расстреляем.
Якубов рухнул на колени.
– Товарищи офицеры, я об Афганистане пишу, о войне, интересно ведь.
Смеялись и хохотали все, кто не спал.
– Так, Якубов! Писать мемуары разрешаю, но особисту не показывай. Все, что сотворишь, на цензуру к замполиту. Будешь великим узбекским писателем – пришли книгу с автографом, – закончил со смехом Ваня.
– Есть, прислать книгу, – серьезно ответил Гурбон.
– Н-да… – задумчиво выдавил из себя ротный. – Были писатели-баталисты, а теперь пошли повара-баталисты. Где чай-то, Якубов, акын ты наш доморощенный?
Солдат засуетился, стал протягивать сахар, галеты, кружки, чайник. Предложил плов. Мы поели еще раз, попили чайку. Хорошо! Вкусно!
– Гурбон! Не знаю, какая у тебя будет книга и какой ты будешь писатель, но готовишь ты замечательно! – воскликнул я.
Все узбеки смеялись, давно догадавшись, что мы разыгрывали Якубова. Он и сам уже это понял и весело хохотал вместе с нами. Отойдя от костра, Иван задумчиво проговорил:
– Вот как плов сделать из ничего, чай приготовить, суп сварить, узбеки – мастера. Но воевать не любят страшно. А их третья часть роты. Теперь еще и повар-мемуарист на нашу голову. Пошли спать, замполит. Завтра рано вставать, наверняка. Пошлют, думаю, дальше прочесывать «зеленку». Наверное…
На рассвете меня растолкал связной от ротного.
– Товарищ лейтенант! К командиру.
Я нехотя натянул кроссовки, взял автомат и, почесывая укушенные руки и шею, побрел к Кавуну.
– Все! Уходим! Поднимаем солдат – и готовность к отходу. Хорошо, что штурм и прочесывание кишлаков отменили. А то вчерашние потери увеличились бы. Уходя, все минируем и поджигаем.
Рота зашевелилась. Заметно было, что солдаты радовались приказу, вперед идти не хотелось никому. Сараи с сеном задымились, все, что могло загореться, загорелось. Саперы понаставили сюрпризы, взводы потянулись из оставляемых укреплений. Я открыл дверь в дом, выдернул чеку из запала гранаты Ф-1, сунул ее в стакан. Стакан поставил на ребро двери, в угол – привет входящему. До свидания, ребята! Сюрприз от «шурави».
Откуда-то из глубины кишлака раздались выстрелы, пули застучали по дувалам. Что-то упало, бабахнув в стороне, там, где мы были недавно. Рядом разорвались несколько минометных мин. Уф! Успели уйти!
– Минометчик! Ответь тем же. Все мины расстрелять! – приказал ротный Радионову.
Минометчики установили миномет и взялись расстреливать оставшийся боезапас. Под эту «музыку» рота начала вытягиваться из укреплений в сторону дороги. Взвод за взводом, гуськом, шаг в шаг, след в след, нога в ногу, один за другим. Быстрее, быстрее из этой проклятой, ненавистной, жутко опасной и стреляющей со всех сторон «зеленки».
Дорога. Броня. Свои!.. Живы!
Над головами пролетали снаряды, разрывались в глубине кишлачной зоны. Обработка огнем и металлом продолжалась.
Комбат собрал офицеров у командирской машины.
– Задачу выполнили, выдвигаемся через полчаса. Проверить еще раз личный состав, оружие и доложить. А то обратно в «зеленку» полезем, если кого забыли.
– Почему уходим так быстро? – поинтересовался Женька Жилин, командир третьей роты. – Что, там уже работы нет?
– А твоя рота уже наработала! Виноградники хорошо облазили! Семь раненых. Или еще не все растяжки и ловушки ногами зацепили?
– Да что мы!
– Не пререкаться.
– Я и не…
– Молчать! Такие потери на ровном месте! Позор офицерам роты! Почему это ваше стадо носилось по арыкам и виноградникам? Почему не было управления?!
– Эх…
– Молчите? Вот и хорошо, что понимаете свою вину. Уходим, потому что последнее тело «духи» ночью подкинули. Оружие не вернули, да и не вернут. А полк должен готовиться к новой крупной операции. Выход через неделю. Потому и уходим в спешке. Но потом еще вернемся поработать.
– По машинам! – скомандовал зам. комбата Лонгинов, и все заспешили по местам.
– Вернемся сюда еще не раз, – грустно вздохнул Острогин. – Будь она неладна, эта «зеленка», проклятущее место.
* * *Сережка Ветишин оказался в нашей роте совершенно случайно. Корнилов уехал в командировку сдавать технику, Грымов приболел, Грошиков повез сопровождать в Союз «груз 200» – получилась брешь среди офицеров.
Кавун подсуетился и выпросил в штабе полка молодого «летеху», прибывшего только на некоторое время, хотя бы на один рейд.
Он проходил по прямой замене из резерва ТуркВО во второй батальон. Но командир второго батальона майор Папанов об этом еще не знал, иначе бы мы парнишку ни за что не заполучили.
– Сережка! Если будешь себя хорошо вести, тогда мы тебя оставим себе, – пообещал Острогин.
– Я же не вещь! – возмутился Ветишин. – Как это вы меня оставите себе? Я, может быть, еще не захочу.
– Захочешь! Мы тебе понравимся. Отличный коллектив роты, шикарный гарнизон, частые экскурсии в «оазисы», пешие прогулки по высокогорным «альпийским лугам», восхождения к снежным вершинам, воздушные путешествия на вертушках, регулярные стрельбы! Где еще такое найдешь? Не служба, а отдых и спортивные развлечения.
– Как интересно, – криво усмехнулся лейтенант Ветишин, – но что-то очереди из офицеров, стучащихся в двери вашей канцелярии, я не заметил. Кроме меня конкуренты на замещение вакансий есть?
– Скажу тебе честно – нет! – вздохнул я. – И вряд ли когда-нибудь будут.
– Лейтенант, никто еще не говорил, что мы тебя возьмем в эту славную роту! – воскликнул Кавун и продолжил обработку: – Нужно оценить твои способности и возможности в деле. А скоро предстоит дивный рейд в район Бамиана, где стоят статуи Будды, вырубленные в скалах, которым около двух тысяч лет. Возможно, мы их увидим. Мечтал ты, лейтенант, о таком?
– Честно? Никогда. Мечтал о службе в Венгрии и Чехословакии!
– Но попал-то в Центральную Азию! – продолжил свою речь ротный. – А я, как опытный командир, прослуживший и на заставе, и в рейдовом батальоне, скажу следующее: пусть у нас тяжело, пусть опасней, но все же это не одиночество на заставе в глубине «зеленки». Засунут тебя в нее, и выберешься оттуда уже только в отпуск или в госпиталь по болезни. Застава – это глиняная хибара, два десятка солдат с тремя БМП, а вокруг на многие километры – кишлаки, виноградники и «духи». «Духи» мятежные и «договорные» отряды самообороны, которые сегодня друзья, а завтра уже враги.
