Марина Цветаева - Тетрадь третья

мечетаю — мечета — нажмал —

(Конец черной кожаной квадратной тетради.

В ней стихи: Лучина — Стихи к Пушкину — Ода пешему ходу — Дом («Из-под нахмуренных бровей…»).

Конец июня — 5-ое сент<ября> 1931 г. Мёдон — лето поездок в Шавиль, дружба с ткачихой.)

ИЗ СЕРОЙ КРОХОТНОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ,

в к<отор>ой последняя запись: «Какой ффон!»

— Мама! Приятнее, когда шмель кусает, п. ч. осы и пчелы — такие маленькие круглые дамы.

(Женщин, дам, девочек; кукол — ненавидит.)

— Мама! Папа — меньше, чем слон?

— А можно спрятаться от войны за занавеску?

(Я объясняю ему: война — страна — и т. д.)

— Пускай страна сама о себе думает, я буду думать — о себе.

(июль 1931 г.)

Мур — 17-го авг<уста> 1931 г.

Я: — Знаешь, Аля, пословицу: когда два пана дерутся за панночку, то получает ее…

Мур: — То получаются шлепатаны!

(детское слово — вместо шлепки)

Аля: — У кошки один ус как у Клемансо.[145]

Мур: — А другой — как у Альфонса XIII![146]

(Я: — Родное — как язык во рту.)

(В этой крохотной книжечке первые записи Бузины. Есть и фразы для «Искусства при свете Совести».)

Мур — мне:

— Ваша мать наверное была зверь.

(не иносказательно!)

Мур: — Я напишу, что моя мать любила негров — деревья — простор…

— Я не крестьян, чтобы жить без денег!

(Я)

Мне мое поколенье — по колено.

— Назад, в лето 1930 г., С<ен> Лоран

(МАЛЕНЬКАЯ СЕРАЯ ЗАМШЕВАЯ ЗАПИСНАЯ КНИЖКА)

Мур:

Орешник — подъешник.

Я рассказываю: — А отец его был плотник — строгал доски.

Мур: — Как казак. А столы делал?

Я: — Для чего?

Мур: — Чтобы есть Богу, — обедать.

— Стрáнга моя, Стрáнга подсэмская!

(Фамилия хозяев — имя собаки)[147]

— Кучера всегда кокетничают.

(Позже, очевидно зимой, я — кому-то — на докладе <сверху: русск<ом> чествовании> Valéry)

— Я любуюсь на правильность своего инстинкта: недаром я не любила Valéry, оказавшегося анти-паскáльцем.

— Фохт, платя мне гонорар,[148] плакал чернильными слезами (огромная клякса на жемчужно-серое новое платье моей соседки).

Va là — je ne sais où, apporte le — je ne sais quoi.

или

Va — je ne sais où, apporte — je ne sais quoi.

— On va et on apporte —[149]

Вот, что я бы хотела сказать Valéry о творчестве.

РЫЖАЯ БУМАЖНАЯ (ПРАХ!) ЗАПИСНАЯ КНИЖКА

лета 1928 г. — Понтайяк — еле-заметные записи — относятся к 10-тым стр<аницам> этой книжки. Муру 3 г., неск<олько> месяцев

Мур — о здешней собаке:

— Она хвостом хвастается.

— Я пью ветер.

— Почему грустно? У него есть собака другая же!

— Потому что оно мокрое — хочет высушиться!

(о море)

Мои строки:

В дни, когда выли и голодали —

Ты во мне пел и цвел.

(как будто бы — Ю. З<авадский>,[150] в Р<оссии>. Но — почему?)

Мур — о Белоснежке:

— Она была солдат.

(Сейчас связь утрачена, м. б. восстановлю.)

первяк (паровичок — местного поездка)

безносатый

Строки:

Не полюбленное мною

Заново — в который раз?

(о море)

…Нá море ты поедешь к женщине, которая тебя будет меньше любить, чем я.

(На море — не поехал совсем: был сбит и убит метро на станции Пастёр, В Париже, 2 <фраза не окончена>[151]

Мурина песня (венчальная)

Будет венчаться моя собака — хриплая,

Будет венчаться моя собака — хриплая,

Але подарки растут на батюшкиной голове.

Батюшки, помилуй!

Как я Вас люблю!

Все пошли в церковь,

Мура пошел один,

Совершенно один:

Мама — не пошла,

Папа — не пошла,

Мама — больная,

Папа — больная,

Аля — больная, —

Батюшки, помилуй!

Я стариков не люблю,

Как я их не люблю!

Как я их не люблю!

Barnrn венчается с Мумсом,

Лелик венчается с Черепахой…

Я, рассказываю: — И вот — идет Медведь! А навстречу Медведю — сначала папа, за папой мама, за мамой Наталья Матвеевна, за Н. М. — Аля, за Алей — Блако, за Блако — Мисс, за Мисс — Мумс, за Мумсом — Barnrn… а за всеми — ты.

— Слава Богу, что не перед!

(4-го августа 1928 г.)

Я:

— Я бы хотела жить в том месте, которое я вижу в первый раз, а не в том, в котором я живу, когда живу.

Мур — 17-го августа 1928 г.

— Занозы — мухи заносят?

— Что пчелки варят? Мед — медвежатам?

(Отрывок моего письма к Н. П. Г<ронскому> — м. б. есть где-нб. в цельном виде, среди писем. Это — карандашом, в записную книжку, на берегу.)

…Жить и спать под одним кровом мы уже, конечно, никогда не будем.

Что я хотела от этого лета? Иллюзии непрерывности, чтобы ты не приходил и уходил, а — был.

…Сосны колют меня в сердце всеми иглами.

…Я еще не плáчу, но скоро буду.

После письма надела твои бусы — в первый раз за всё лето — висели на иконке.

Чтобы тебя не заела совесть, нужно поступ<ать?> по чести (помнишь — мой вечный припев — и твои — мне — стихи).

Ты просто предпочел бóльшую боль — меньшей: боль отца по уходящей — моей по тебе, неприехавшему. (Уход больше чем неприезд, не говоря уже о 25-ти годах — и ни одном дне совместной жизни.)

…Любуюсь на твой поступок — как если бы ты был мой сын, так же сторонне — счастливо.

Мур — 8-го

— Не выгонять мою кошку! Никогда! Запрещаю!

— Мур, ты наглый стал в день отъезда!

— Я не наглый, а храбрый!

(Это последняя Понтайякская запись, следующая уже в Мёдоне — м. б. тоже существует в письмах.)

— Вы знаете, я сразу поцеловала Ваше письмо, как тогда — руку — в ответ (на ответ «не совсем чужая» — скромность этого ответа: «не совсем чужая» — Ваша — мне!). Подумать не успев.

Думаю, что целование руки у меня польское, мужско-польское (а не женско-сербское, где все целуют — даже на улице). Целует руку во мне умиление и восторг.

Итак, письмо поцеловала, как руку. Я была залита восхищением. Так нужно писать — и прозу и стихи, так нужно глядеть и понимать — входы и выходы. Вы предельно-зорки: я, действительно, шагнув — отступаю перед тьмой — даже если она белый день: перед тьмой всего, что не я, перед всем не-мною, ожидая, чтобы оно меня окончательно пригласило, ввело — за руку. Я отступаю так же, как тьма, в которую мы выходим. Не отступаю — чуть подаюсь.

Шаг назад — после стольких вперед — мой вечный шаг назад!

А выхожу я — опять правы! — как слепой, даже не тычась, покорно ожидая, что — выведут. Не выхожу, а — стою. Мое дело — войти, ваше — вывести.

Наблюдение об уверенности шагов к Вашей двери — простите за слово! — гениально, ибо, клянусь Вам, идя — сама подумала: — Так сюда иду — в первый раз.

А вчера вошла как тень — дверь была открыта — всем, значит и мне. А Вы хотите, чтобы я пришла к Вам — потом, — если уйду раньше Вас — или будете бояться?

— Как мне хорошо с Вами, легко с Вами, просто с Вами, чисто с Вами — как Вы всегда делаете что нужно, как нужно.

Никогда до встречи с Вами я не думала, что могу быть счастлива в любви: для меня люблю всегда означало больно, когда боль переходила меру — уходила любовь.

Мне пару найти трудно — не потому что я пишу стихи, а потому что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще — я, — в состоянии одинокости: молитвы — или мысли — двух воздетых рук и одного лба…

Но дело даже не в боли, а в несвойственности для меня взаимной любви, к<отор>ую я всегда чувствовала тупиком: точно двое друг в друга уперлись — и всё стоит.