Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - Балинт Мадьяр
Схема 7.24: Смоделированная траектория Грузии (1964–2019)
Однако Шеварднадзе совершил лишь автократический прорыв, не добившись автократической консолидации, то есть во время его правления гражданское общество оставалось очень активным, а СМИ, предприниматели и граждане обладали достаточной автономией. Это создало возможности для первой постсоветской цветной революции, «Революции роз» 2003 года, ход которой мы описывали в Главе 4 [♦ 4.4.2.3]. Хотя после революции патронализм никуда не исчез, новое правительство Михаила Саакашвили предприняло уникальную попытку антипатрональной трансформации. Разумеется, он не избавился от патронализма на сто процентов, поскольку его поддерживали такие крупные олигархи, как Бидзина Иванишвили. Но после «Революции роз» «Саакашвили совместил ‹…› подлинную и отважную борьбу с коррупцией и организованной преступностью с либертарианским стремлением снизить сферу охвата и возможности государственного аппарата»[925]. Очевидно, управляемая идеологией программа Саакашвили оказалась антипатрональной, потому что она ослабила систему власти-собственности за счет устранения компонента власти[926]. Понимая, что власть автоматически пронизана собственностью, а неформальные сети имеют тенденцию захватывать государственные институты, Саакашвили «провел масштабную отмену государственного регулирования, которую не оценили западные партнеры, поскольку им не хватало понимания контекста этих реформ. В 2005–2006 годах Саакашвили предпринял два заметных шага, а именно ликвидировал службу по контролю за качеством продуктов питания и администрацию безопасности дорожного движения, которые вовсе не заботились о безопасности автомобилей и пищевых продуктов, а были просто рассадниками коррупции. ‹…› Первое впечатление от ликвидации этих не работающих паразитических институтов, а также других учреждений было шоковым, и эти меры часто рассматривались международными партнерами как „чрезмерные“ и даже „противоречащие здравому смыслу“. По сути, именно этот радикализм был движущим фактором реформ, которые вызвали реальные, а не только косметические перемены»[927]. Кроме того, «власти безжалостно относились к преступности и коррупции. Приговоры были суровыми, а количество заключенных росло. Все эти меры были критически важны для разрушения тех условий, в которых криминальное государство могло бы сохраняться вечно. Они давали понять, что в государстве проводится политика полной нетерпимости по отношению к преступности и коррупции»[928]. Помимо этого, реформы позволили снизить коррупцию и протекцию для корешей на свободном рынке [♦ 5.3.2.2], особенно при взаимодействии с государственной бюрократией, системой образования и здравоохранения, с правоохранительными органами и судебной системой[929].
В то же время антипатрональная трансформация, которая не состоялась в полной мере, поскольку Иванишвили все еще сохранял влияние в государстве, не сопровождалась демократической трансформацией, что привело к последующему переходу к консервативной автократии. По сообщению Мижеи, «в этот период не произошло ‹…› четкого разделения на исполнительную и судебную власть, что является ключевым компонентом верховенства закона. ‹…› Плюрализм в СМИ пострадал в 2007 году после дела телекомпании „Имеди“, когда полиция применила силу для разгона демонстрации, затем правительство приказало закрыть телеканалы „Имеди“, а полиция повредила оборудование в их центральной студии. [Бизнесменов], связанных с предыдущим режимом, часто сажали в тюрьму и отпускали после того, как они обещали заплатить. На тот момент эта процедура была исключительно неформальной и даже могла быть оправдана насущными финансовыми потребностями нового революционного государства. Однако этому произволу так и не был положен конец. ‹…› Саакашвили ‹…› думал, что таким образом они смогут сократить путь к реформированию государства»[930]. На начальном этапе судебные реформы Саакашвили привели к такой централизации власти, что президент лично председательствовал в совете судей, и хотя они были продиктованы не только корыстными интересами, но и необходимостью реакции на местную специфику организованной преступности, в итоге они все равно стали источником значительных злоупотреблений властью[931].
Конкурентный авторитарный режим Саакашвили в конечном счете был аннулирован самим Иванишвили в 2012 году, который вернул страну в отчасти патрональное положение[932]. Как отмечает Мижеи, ситуация, при которой в результате выборов произошла мирная передача власти от Саакашвили и его партии «Единое национальное движение» (ЕНД) к оппозиции, довольно редкое явление в постсоветском патрональном мире[933]. Когда Саакашвили превратился в непопулярную хромую утку, в Грузии, по мнению Хейла, можно было наблюдать «ярко выраженную конкуренцию пирамид»[934]. По-видимому, ситуация изменилась, когда, после того как избирательная система стала более мажоритарной, правящая партия «Грузинская мечта» в 2016 году получила конституционное большинство. Однако на конец 2019 года за этим не последовало ни автократической консолидации, ни явной попытки создать однопирамидальную патрональную сеть. Интенсивность конкуренции и многочисленные протесты (ставящие под сомнение легитимность режима) говорят скорее о патрональной демократии, чем об автократии[935]. Кроме того, трехступенчатая реформа судебной власти (2012–2019) повысила ее прозрачность и независимость, изменив правила перевода судей из одного суда в другой и создав электронную систему случайного распределения дел[936]. Несмотря на критику со стороны гражданского общества[937], а также на то, что правительство использует грубую популистскую риторику, демонизирующую Саакашвили[938], вышеупомянутые реформы указывают на шаги в направлении нормативности, а не к расширению сферы дискреционности, что было бы более типично для актора, обладающего квалифицированным большинством.
7.4. За рамками особенностей режима: особенности стран и политики
Одиннадцать измерений, о которых шла речь
