Илья Эренбург - Война. 1941—1945
Можно, конечно, говорить об ошибках германского командования, о глупом самодовольстве фюрера, о тупости его генералов, для которых живая жизнь — это буквы устава. Но мне хочется сказать о другом: о необычайной духовной силе наших бойцов. Сталинград был не только роковым поражением Германии, он был величайшим торжеством России.
Мы видим теперь, что осень 1942 года была кульминационным пунктом германского нашествия. Германия выдержала поражение под Москвой. Немецкие генералы учли силу Красной Армии, особенности территории и климата. В июле 1942 года Гитлер начал свое второе наступление. Сто дней немцы шли вперед. Это не были третьесортные фрицы, это были солдаты-завоеватели, привыкшие побеждать. Под Сталинградом они натолкнулись на сопротивление, которое поразило их. Немецкие газеты тогда писали о «сумасшествии русских», которые умирают, но не отходят.
Передо мной письмо одного из защитников Сталинграда. Оно написано 16 сентября 1942 года. В нем есть такие строки: «Мне кажется, что мы погибнем здесь, я говорю о себе и о своих друзьях, но никогда прежде я не чувствовал так остро, что все это неважно, даже личная судьба и смерть. Вчера пришло пополнение, сибиряки. Какие это люди! Немцы, видимо, решились пройти во что бы то ни стало, такой музыки я еще не слыхал. Но они не пройдут, это мы все знаем, а теперь вопрос в одном: удержать этот кусок земли, потому что если удержим — тогда немцам конец…» Это письмо писал девятнадцатилетний юноша. Он погиб как герой четыре дня спустя. Но то, о чем он мечтал в последние минуты, то, ради чего он пролил свою кровь, совершилось: защитники Сталинграда отстояли родину.
Душевные качества народа проверяются в дни испытаний. До Сталинграда мало кто понимал за границей, что такое Советская Россия. Чужестранцы говорили о нашей стране, как о географическом понятии, как о загадочной лаборатории, где чудаки занимаются подозрительными опытами, как об окраине мира. Теперь многие из этих слепцов с упованием следят за продвижением Красной Армии. Кто же посмеет ограничить признание одной физической силой, ссылками на неисчерпаемые ресурсы или на торжество пространства? У Сталинграда не уральские домны осилили рурские, не территория от Владивостока до Волги перевесила другую территорию, от Волги до Атлантики, нет, это советский человек победил фашистского робота. В Сталинграде закончился один период истории и начался другой. Все последующее стало возможным только после Сталинграда: и Поныри, и Прохоровка, и Днепр, и наступление ленинградцев. Сталинград указал Италии ее место; он дал нашим союзникам год на подготовку военных операций. Сталинград прозвучал, как похоронный колокол над Германией, и Сталинград раскрыл миру глаза на величие Советской России. Американская газета «Крисчен сайнс монитор» пишет: «Может быть, грядущая эпоха будет «русским веком»…»
Как хорошо, как справедливо, что название города, отныне священного для России, связано с именем человека, который помог нашему народу выполнить свою историческую миссию! Эта связь настолько органична, что порой кажется, будто Сталинград заново, вторично был назван городом Сталина.
Мы знаем, что впереди еще много трудного. Нелегко перейдет Германия от императорских горностаев к залатанной кофте. Последние «четверть часа» всегда бывают тяжкими если не для оружия, то для сердца. Но после Сталинграда ничто уже не остановит Красную Армию. Год тому назад весы истории дрогнули, и одна чаша перетянула другую.
2 февраля 1944 г.
Немцы 1944
Есть сентенция: «В доме повешенного не говорят о веревке». Это относится к деликатности: зачем напоминать о совершившемся? Но в доме преступника, который знает, что его повесят, если не говорят, то думают о веревке. Действительно, трудно интересоваться галстуками или шарфами, когда впереди петля. Немецкая армия и немецкий тыл теперь думают об одном: о возмездии. Для осужденного есть нечто страшнее самой казни: несколько шагов, которые отделяют его от эшафота. Еще сотни километров отделяют границы Германии от Красной Армии. Но немцы сейчас не считают километры. Они считают месяцы и часы.
Пленные фрицы и в начале войны, мгновенно переходя от наглости к подхалимству, вопили: «Гитлер капут». Это было лицемерной угодливостью. Теперь пленные произносят «Гитлер капут» меланхолично и спокойно, как справку. Недаром на фронте немцев образца 1944 года прозвали «фрицы-капутники». Однако, желая определить состояние германской армии, я менее всего склонен основываться на рассказах пленных: это ненадежный источник. Я предпочитаю послушать немецких офицеров, находящихся на свободе; этим незачем сгущать краски. Вот как описывает наступление Красной Армии майор Виер из германского генштаба в специальном бюллетене для солдат «Центральной группы армии»:
«Советы стягивают на узкий участок фронта полтысячи танков, тысячу орудий разного калибра и в день атаки совершают свыше тысячи боевых вылетов, — причем это не единичное явление.
Наши солдаты находятся в узкой щели, часто в открытом поле, в лесных болотах. Над ними холодное небо, вокруг безграничная чужая земля. Позади мало солдат, мало — по сравнению с огромными силами противника. Рев, вой, грохот, свист снарядов и мин из тысяч пушек и минометов, мечущих смерть, и только изредка наша артиллерия может отвечать врагу. Три-четыре часа этот ад потрясает землю и небо, а потом набегают колонны с отвратительным «ура», впереди — танки; все больше и больше танков с гремящими гусеницами и скрипящими моторами. При этом я еще ничего не сказал о бомбардировщиках, которые неистовствуют над нашими солдатами почти на высоте деревьев, сбрасывают бомбы и ведут ураганный огонь. Пять, восемь, двенадцать самолетов против одного нашего…
Несмотря на все атаки и прорывы, нужно в конце концов остановить противника, задержать его живым валом, который обороняет Германскую империю».
Майор прикидывается казанской сиротой. Можно подумать, что кто-то напал на бедных немцев. Можно подумать, что это пишут не «завоеватели мира», а бельгийцы или датчане. А ведь два года тому назад немцы писали: «Нет ничего прекраснее наших танков, которые давят русских, и мелодичнее наших минометов, которые рвут и крошат врага». Теперь майор нервничает. Он не выносит грохота и скрежета. Он предпочитает исполнять на разбитом пианино романс «Жалоба девы». Но Германия не дева, это старая ведьма, которая обожралась телами замученных детей. Майор чувствует, что дело идет к петле, и он тщетно взывает к своим фрицам: «Остановите Красную Армию!»
О том, как фрицы относятся к подобным заклинаниям, говорит приказ командующего 13-м армейским корпусом генерала Гауфа:
«Имели место случаи, когда совершенно свежие и не понесшие потерь пулеметные расчеты оставляли свои позиции, не сделав ни одного выстрела. Случалось, что на позиции в конце концов оставался только один командир батальона, в то время как его подчиненные без приказа покидали позиции. Наконец, бывало, что колонны без приказа и без необходимости оставляли свое место расположения и бесцельно устремлялись на запад, вместо того чтобы обороняться.
Я вынужден высказать свое самое строгое порицание:
1) За невыполнение приказов и трусость перед противником.
2) За совершенное отсутствие чувства товарищества по отношению к офицерам и солдатам, выполняющим свой долг.
3) За панические настроения, которые серьезно расшатывают дисциплину и мешают командованию.
4) За предательство отдельных лиц, вследствие которого мы должны бессмысленно оставлять землю, необходимую нам для пропитания нашего народа.
Это не может продолжаться дальше, ибо за это не будет прощения».
В отличие от плаксивого майора генерал выражается прямо и говорит по существу дела. Правда, он пишет секретный приказ, предназначенный для офицеров, а майор Виер сочинял листовку, обращенную к фрицам. Генерал Гауф не пытается объяснить все одним превосходством русской техники. Он понимает, что дело не только в орудиях: изменились и фрицы, они теперь могут передвигаться только в одном направлении — на запад. Напрасно майор Виер предлагает солдатам заслонить Германию «живым валом»: по словам столь компетентного свидетеля, как командир 13-го корпуса, фрицы предпочитают убегать. Они в одном не согласятся со своим генералом: ведь он называет поведение удирающих «бесцельным», между тем как у фрицев 1944 года есть цель: не Кавказ и не Волга, но кровать гретхен где-нибудь в Вюртенберге, под которую можно будет в случае чего залезть.
Если Гитлер в своих сводках твердит о «перегруппировке войск», если Геббельс клянется, что немцы оставляют ненужную им территорию, то рубака Гауф говорит напрямик: немцы оставляют области, которые им нужны до зарезу, и происходит это не от «перегруппировки войск», а от самого классического бегства.
