Михаил Фонотов - Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления
Теперь, конечно, можно и так, и сяк оценивать и переоценивать эту страсть Антона Макаренко. Да, она была, искренняя увлеченность новыми надеждами, но не может искренняя увлеченность характеризовать педагога и человека вообще иначе, чем положительно.
Всплеск социального оптимизма
Еще одна особенность Антона Макаренко – как отпечаток времени.
Кстати, о времени. На долю Макаренко и всей страны выпало одно счастливое десятилетие – годы, когда уже отошли, отодвинулись кровь и разруха гражданской войны, а еще не вошли в силу сталинские репрессии. Народ России впервые в мире поверил в то, что в стране власть – без обмана новая и без обмана народная. Что теперь все будет не так, как было, что позади – все темное, а впереди – все светлое. А если что-то «не так», то – ерунда, издержки новизны. Еще – никаких сомнений. Да, впереди много трудностей, но они не страшны, они как бы даже в радость – в радость померяться силами с трудностями проклятого прошлого. И преодолеть их.
Этот всплеск социального оптимизма и энтузиазма не мог не коснуться и Антона Макаренко. В этом смысле он был сыном своего времени. И чтобы понять Макаренко, надо иметь в виду это счастливое десятилетие, без которого не было бы и его самого. Его питала (воспитала) новая жизнь, она ему и подсказала, что искать советскую педагогику надо «в горьковском русле оптимистического реализма». Не случайно и то, что одну из своих пьес Макаренко назвал «Мажор».
Колония им. Горького. Сигналисты
В походе. Караул у знамени колонии им. Горького
Может показаться странным, что Антон Семенович предупреждал, что надо делать ставку на «среднего воспитателя». Что воспитатели – обыкновенные люди, которые допускают много ошибок и в воспитании собственных детей. Макаренко не понимал Н. Иорданского, который утверждал, что «педагогическая работа – подвиг». Нет, – возражал Антон Семенович, – никакой не подвиг, а обычная работа. В письме Т. Турчаниновой он признавался: «Я не смотрю на педагогику как на искусство. Не смотрю!» Антон Семенович имел претензии к такому сочетанию слов, как «любимый учитель».
Почему так? Очень просто. Пусть он сам объяснит.
Антон Макаренко: «Мы думаем о воспитании десятков миллионов наших детей. В этой огромной задаче нам нельзя строить свои планы в расчете на добрые сердца, энтузиазм и прочее. В нашем распоряжении имеется и будет иметься только средний воспитатель, член профессионального союза и кооператива, обладающий обычными человеческими чертами».
Педагогика – дело жизни, и, конечно, нельзя допустить, что Антон Семенович был о ней невысокого мнения. Точнее говоря, он был невысокого мнения о той педагогике, которую застал на рубеже веков. Старая педагогика не годилась, и не только потому, что была старой. А новая… Она вроде бы объявилась, но ее Антон Семенович ненавидел еще больше, чем старую. И называлась она как-то неприлично – педологией. С ней-то Антон Семенович и воевал всю жизнь со всей своей страстью и нередкой опрометчивостью. Противник был неудобный. Имел надежное прикрытие. А прикрывался он не чем-то, а марксизмом. Поэтому пробиваться к его сути через рогатины официальной идеологии было очень опасно.
Антона Макаренко, пожалуй, нельзя упрекнуть в том, что он витал где-то высоко над реальностью. Нет, он был эмоциональным, но реалистом. Он понимал: воспитанников много, миллионы – все дети страны, а воспитателей… Даже и плохих – мало. Хорошие специалисты, наверное, появятся, но – когда? Они придут завтра, а воспитывать надо сегодня. И воспитывать, по возможности, хорошо.
И актерское мастерство – тоже
Я трактую Макаренко так. Надо изобрести такую педагогику, которая будет эффективной в условиях первых лет революции. При этом опереться на свой главный постулат: воспитывает среда. Ей-то, среде, и поручить воспитание подрастающего поколения. Главную роль отвести не воспитателю, а коллективу, действующему в атмосфере строящегося социализма. Это – прекрасный выход, тем более что коллектив, как воспитатель, годится не только в этой конкретной ситуации, но и во всех ситуациях вообще.
Это одна сторона дела. Но есть и другая. Что получается? Воспитатель – ничто? Антон Семенович Макаренко допускал, что воспитатель – ноль? Разумеется, нет. Он сам не только работал воспитателем, он воспитателем жил. Каждый день, каждую минуту, всегда и везде он им был. В своем воображении он нарисовал и держал перед собой образ-образец воспитателя – воспитателя своей мечты. Мастера воспитания.
Антон Макаренко: «Педагогическое мастерство – совсем не пустое дело. В педагогических вузах этим педагогическим мастерством и не пахнет».
Антон Макаренко: «Мастерство воспитателя не является каким-то особым искусством, требующим таланта, но это специальность, которой надо учить, как надо учить врача его мастерству, как надо учить музыканта».
Салют знамени. Поход колонии им. М. Горького в Харьков.
А. С. Макаренко впереди знаменной бригады, следующей к правому флангу
«Драматический кружок» Коммуны им. Дзержинского со своим «художественным руководителем», автором многих пьес и ревю – А. С. Макаренко. Кружковцы засняты в костюмах действующих лиц политически острого ревю – «Путешествие коммунаров по Европе». Кружок выступал с этим ревю в харьковских рабочих клубах
Антон Макаренко: «Надо учить читать на человеческом лице, на лице ребенка, и это чтение может быть даже описано в специальном курсе».
Антон Макаренко: «Педагогическое мастерство заключается и в постановке голоса воспитателя, и в управлении своим лицом».
Антон Макаренко: «Учитель должен знать, как стоять, как сидеть, как подняться со стула, как повысить голос, улыбнуться, нахмуриться».
Антон Макаренко: «Я не говорил, что у меня нет мастерства. Я говорил, что у меня нет таланта, а мастерства я добился».
Тут напрашивается банальное сравнение воспитателя с актером. Сходство есть, та же игра, но без перевоплощения. Как и артист, педагог должен играть искренно (то есть без игры) и в то же время осознанно, как бы со стороны контролируя свое поведение. Но, прежде всего, педагог должен оставаться самим собой, если играть, то себя. Собой, прежде всего, воспитывать. И родителям он советовал следить за собой, потому что между родителями и детьми процесс воспитания не прекращается никогда, «даже тогда, когда вас дома нет».
Сам Макаренко был воспитан так, что отторгал всякие «телячьи нежности». «Коммунары любили меня так, как можно любить отца, и в то же время я добивался того, чтобы никаких нежных слов, нежных прикосновений не было».
Может быть, в этом случае Макаренко не прав, но был таким, каким был, не открывал душу нараспашку, свои чувства не выставлял напоказ.
Кроме того, в арсенале своей педагогики он не держал такие «верные» средства, как доброта, сердечность. Я думаю, он не признавал их именно потому, что мир, в котором детям жить, суров и даже жесток. Изнеживать детей опасно, нельзя, чтобы стали для них неожиданностью суровые ветры жизни. Наверное, Макаренко учитывал и то, что такие свойства, как доброта и сердечность, не привить воспитателю, если их нет изначально. Вообще, не все должно быть завязано на личности воспитателя. Лучше бы – на его квалификации.
Спорить с Макаренко? Можно и поспорить. Если не сдержаться. Спорьте. Но учтите, что он и сам не прочь поспорить. С самим собой.
Непросто объяснить и то, что Антон Семенович сам не хотел быть любимым воспитателем и другим не велел. Наверное, он искал какое-то выравненное, одинаковое воздействие на детей, воздействие, независимое от субъективных качеств воспитателя. Речь опять-таки о педагогике массовой. И о такой педагогике, в которой воспитатель воздействует на каждого преимущественно через коллектив, а не напрямую. Вообще, Антон Семенович оставил прошлому пару «воспитатель и воспитанник». Как было, например, в дворянских семьях, нанимавших гувернера или гувернантку для сына-дочери. Для Советской России такая пара не годилась. И не только потому, что это слишком частная, индивидуальная педагогика. А еще и потому, что такая педагогика предполагает некую изоляцию воспитанника от среды и слишком интимные и субъективные отношения, отрешенные от других влияний. На самом деле, изолировать ребенка от среды никому не удавалось. А если и удавалось на какое-то время в какой-то степени, то воспитанник оставался один перед задачами, которые он не умел решать.
Теперь он – классик, а был – живой человек
Простите, а есть ли она, наука педагогика? Вообще – есть?
Антон Макаренко: «Меня возмутила безобразная организованная педагогическая техника и мое техническое бессилие. И я с отвращением и злостью думал о педагогической науке: „Сколько тысяч лет она существует! Какие имена, какие блестящие мысли: Песталоцци, Руссо, Наторп, Блонский! Сколько книг, сколько бумаги, сколько славы! А в то же время пустое место, ничего нет, с одним хулиганом нельзя управиться, нет ни метода, ни инструмента, ни логики, просто ничего нет. Какое-то шарлатанство“».
