Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
— А как Лаврентий Павлович?
Я ему сказал, что не знаю.
— А вы спросите его. Если одобрит — я подам заявление.
Я пообещал поговорить с Берией. Одно дело пообещать, другое дело — выполнить обещание.
Продумав своё обращение, я, наконец, осмелился позвонить по кремлёвскому аппарату, сказав, что считаю неправильным, когда важнейший государственный проект осуществляется под руководством беспартийного человека. Берия молчал. Я сказал, что порекомендовал товарищу Курчатову вступить в ВКП(б). Он тут же перебил меня:
— Не нажимайте!
Я продолжаю приводить аргументы, а Берия — всё своё!:
— Не нажимайте!
На другой день я сказал Игорю Васильевичу о состоявшемся разговоре. Вскоре он был принят кандидатом в члены партии».
Случилось это 6 августа 1948 года.
А за четыре дня до этого события (2 августа) Спецкомитет рассматривал вопросы, связанные с приближавшимся завершением работ по созданию атомной бомбы. Было решено:
«… выбрать площадки для строительства складов хранения продуктов Z и А-95. При выборе площадок учесть необходимость избежать излишних перевозок указанных продуктов».
Речь шла о плутонии («Z») и уране-235 («А-95»).
Сталин в это время отдыхал в Закавказье. Как рассказывал впоследствии Анастас Иванович Микоян, однажды на озере Рица вождь вдруг заговорил о том, что стареет, что жизнь клонится к закату. И что пришла, мол, пора подумать о преемниках, которые достойно продолжат дело, начатое самим Владимиром Ильичом.
Окружавшие Сталина ближайшие соратники, конечно же, сразу насторожились. Каждый из них в глубине души мечтал встать у руля советской державы. А вождь, выждав паузу, назвал имена тех, кому, по его мнению, можно доверить руководство страной и партией. Совет Министров вполне, мол, по силам возглавить Николаю Вознесенскому, а генеральным секретарём может стать Алексей Кузнецов.
— Как, товарищи, возражений нет? — спросил Иосиф Виссарионович.
У товарищей возражений не было.
Зато у них мгновенно вспыхнуло чувство неодолимой зависти, а также ненависти к внезапным счастливчикам, участь которых была тотчас решена.
В СССР избавление от нежелательных «вождей» давно уже стало делом чекистской техники. И опытные «технари» с Лубянки по приказу Лаврентия Павловича засучили рукава и принялись «шить» очередное дело.
Впрочем, дело это было чрезвычайно рискованным. Ведь те, кто брался за ликвидацию нежелательных конкурентов, не имели на то прямого распоряжения Сталина, который, напротив, прочил ленинградцев в свои продолжатели. Но Берию и Маленкова, безудержно рвавшихся к власти, ничто не могло остановить. И они стали втайне готовить досье на Вознесенского со товарищи.
Досье готовили. А по пятницам, приходя на заседания атомного Спецкомитета, садились со своей будущей жертвой рядом. И сидели бок о бок.
Такие были нравы в кремлёвском руководстве!
15 сентября 1948 года в повестку дня заседания Спецкомитета Берия поставил вопрос: «О дополнительных мерах по сохранению секретности сведений, относящихся к „специальным работам“». В обсуждении приняли участие сам Берия, министр госбезопасности Абакумов, Маленков, генерал Мешик, представитель Комитета информации при Совете Министров СССР Федотов, а также ни о чём ещё не подозревавший Вознесенский.
Через десять дней Сталин подписал Постановление Совмина СССР № 3572-1432сс/оп, и «меры по сохранению секретности» стали законом. Со всеми вытекающими из него последствиями.
На том сентябрьском заседании Спецкомитета был также обсуждён вопрос о заместителях Курчатова по Лаборатории № 2 и по комбинату № 817. В этих должностях утвердили А.П. Александрова и М.Г. Мещерякова. Кроме того, физикам поставили условие, чтобы…
«… на комбинате № 817 было обеспечено постоянное присутствие научного руководителя акад. Курчатова И.В. и одного из заместителей (тт. Александрова или Мещерякова)».
Самым последним (15-ым) вопросом повестки дня был вопрос транспортный. Он заслуживает того, чтобы о нём поговорить особо.
Транспортный и прочие вопросы
С неумолимым приближением дня испытания первой атомной бомбы всё больше ограничивалась свобода её создателей — поднадзорных физиков.
Если раньше им было строжайше запрещено летать самолётами, то теперь этот запрет распространили и на железнодорожный транспорт. Ведущим советским «бомбоделам», с которых разве что пылинки не сдували, следя за каждым их шагом, ездить в поездах вместе с остальными советскими гражданами было запрещено категорически. Ещё 6 января 1948 года на 49-ом заседании Спецкомитета Берия вместе с поддержавшим его Первухиным внёс предложение, которое было тут же принято:
«Обязать министра путей сообщения т. Ковалёва выделить один специальный пассажирский вагон (с передачей его на баланс Первого главного управления при Совете Министров СССР) для обслуживания руководящих научных работников».
С этих пор атомные спецработники стали передвигаться по стране только в спецвагонах.
Решив железнодорожную проблему, взялись за автомобильную. 15 сентября 1948 года на заседании Спецкомитета неожиданно всерьёз заговорили о нарушениях правил езды на автомашинах.
Может возникнуть вопрос: какое отношение имеют автомобили и правила езды на них к работе атомной отрасли?
Как оказалось, самое непосредственное! Особенно если за рулём вдруг оказывались ведущие научные работники Лаборатории № 2. Такие как Арцимович или Панасюк. Они и очутились в центре весьма бурного обсуждения.
Все выступавшие: Лаврентий Берия, Борис Ванников, Михаил Первухин, Анатолий Александров и Георгий Маленков (Игорь Курчатов на заседании не присутствовал) с осуждением говорили о возмутительных фактах, которые тут же были занесены в протокол:
«Научный сотрудник Лаборатории № 2 т. Панасюк взял у шофёра служебной машины управление автомашиной, не имея на то права. В результате произошла авария, при которой т. Панасюк получил тяжёлое ранение.
Зам. директора Лаборатории № 2 т. Арцимович также взялся управлять автомашиной, что привело к аварии, в результате которой сам т. Арцимович не пострадал лишь случайно».
И члены Спецкомитета приняли строгое решение:
«В целях предотвращения впредь подобных фактов:
1. Обязать руководителей организаций, институтов и лабораторий (по прилагаемому списку) категорически запретить сотрудникам подведомственных им учреждениям управление служебными автомашинами и принять меры, исключающие возможность передачи шофёрами управления автомашиной сотрудникам вне зависимости от их положения и наличия у них прав на вождение машин.
2. Вменить в обязанность уполномоченных Совета Министров СССР при важнейших институтах, лабораториях и других объектах следить за строгим соблюдением настоящих правил».
Анатолий Александров впоследствии вспомнил про ещё один запрет, касавшийся как его самого, так и Курчатова:
«Когда-то он решил поучиться ездить на лошади. Сел он на лошадь, где-то это было не в Москве. И тут же, через 20 минут, ему запретили. Позвонил Берия:
— А ну, слезайте немедленно!
Да, такое было.
А как-то нам со Славским запретили ездить на охоту, тоже было, на Урале нам запретили ездить на охоту. Тоже Берия запретил.
Там на Урале был такой ужасный режимный генерал, который буквально каждые пять минут звонил Берии, и очень трудно было с ним».
Доктор медицинских наук Ангелина Константиновна Гуськова рассказала про другой «автомобильный» случай, главным действующим лицом которого был уже Игорь Васильевич Курчатов:
«Однажды очень рано утром появился он у меня дома в сопровождении Д.С. Переверзева с ушибом и ссадиной на лице. Возвращались они домой после ночного бдения в Кремле, шофёр круто затормозил на переезде, и задремавший Курчатов ударился лбом о стекло. Он попросил придумать что-то, чтобы „ушиб был как можно менее заметен“, а происшествие не стало известно никому, кроме нас четверых.
Я помню, как по опыту спортивных травм сумела успешно помочь ему примочками с бодягой, избавив тем самым от неприятности водителя и Переверзева и заслужив тёплую признательность Игоря Васильевича».
Секретность, забавная и не очень
Страсть к запретам и к засекречиванию становилась уже просто тотальной. В книге «Апостолы атомного века» рассказывается о том, как реагировали на это сами учёные-ядерщики:
«Физики-теоретики шутили: если нарисуешь круг на листе бумаги, лист становится секретным, если в этом круге нарисуешь ещё один — это уже совершенно секретные сведения. Действительно, это и есть схема атомной бомбы в разрезе. Внутренний круг — это заряд из делящегося материала, плутония. Он вложен в полый сферический заряд из ВВ».
