Эдуард Филатьев - Бомба для дядюшки Джо
Через пять дней Сталин подписал представленный Берией документ, который обязывал физиков-ядерщиков приступить к разработке нового вида атомного оружия — РДС-6 (водородной бомбы). Особым пунктом в постановлении оговаривалось предоставление научным работникам «в первоочередном порядке» четырёх квартир в Москве и трёх комнат. Одна из комнат выделялась «кандидату физико-математических наук Сахарову А.Д…».
Началось создание советской водородной бомбы.
Анатолий Александров вспоминал:
«Первое, что я знаю по водородной бомбе — это совещание, на котором присутствовало 8 человек народу, в том числе и я. И на котором Ландау доложил идею термоядерной бомбы. То есть, если поджечь дейтериево-тритиевую смесь, то можно получить термоядерный взрыв.
Ванников собрал совещание. Там были Игорь Васильевич, Семёнов, Харитон, Тамм. По-моему, Зельдович был. Ну, по-видимому, совещание было созвано для того, что перед таким крупным шагом Ванников хотел заручиться гарантией, что никто из учёных не заорёт потом против.
Это было у меня в институте. И Ландау рассказал «идеологию» термоядерной бомбы. Мы послушали и сказали, что «да, это вещь, которую стоит реализовать»…
Я сейчас точно не помню, кто был в этом деле замешан, потому что там ограничения же были в общем страшные: кто к этому допускается, кто к этому не допускается. И иногда да. же понять было нельзя, кто что делает на самом деле. Бывали такие поручения, про которые никто не знал, кто это делает».
Главные физики страны Советов прекрасно знали, что для создания водородной бомбы нужно иметь бомбу атомную. А чтобы создать её, требовался плутоний. В необходимом количестве. Вот почему почти всю весну и часть лета 1948 года Курчатов провёл на Урале.
В начале июня он, а также директор комбината № 817 Музурков и главный инженер Славский отправили Ванникову в Москву секретное сообщение. Начальник ПГУ ставился в известность, что…
«… 10 июня с.г. в 19 часов после закладки в реактор 72 600 кг урана началась цепная ядерная реакция…
Просим доложить т. Берия Л.П…».
Иными словами, промышленный уран-графитовый «котёл», который на зарубежный манер стали называть «реактором», заработал!
Именно тогда и произошёл забавный курьёз, о котором рассказал Анатолий Александров:
«Когда пускали первый из больших котлов, Игорь Васильевич очень боялся, что не хватит средств регулирования, и поэтому распорядился, чтобы вставить дополнительные поглотители. Их делали так: брали трубы алюминиевые и туда набивали, на. сыпали борной кислоты. Потом трубы заваривали и ставили в реактор.
Их назвали «хивс'ы». «Хивс'ы» — это было такое не очень приличное название: хреновина Игоря Васильевича
Когда начали работать на мощности, вдруг первый «хивс» с ужасным грохотом взорвался. Оттуда вылетел сразу такой туман, мгла образовалась в центральном зале. Это вся борная кислота, причём всёэто было уже радиоактивное, всё это оттуда вылетело. Остановили это дело. И допёрли, что это же борная кислота, а не борный ангидрид. А в борной кислоте кристаллизационной воды до чёрта Там, значит, получилась гремучка из-за радиолиза, и эта гремучка рванула
Мы тогда эти «хивс'ы» выбросили к чертям».
19 июня 1948 года промышленный ядерный реактор вывели на проектную мощность! По словам Анатолия Александрова, ситуация на уральском комбинате № 817 складывалась необыкновенная:
«Работа была необычайно напряжённая, необычайно живая. Благодаря в значительной степени и характеру Игоря Васильевича и характеру Ванникова, эти работы всё время сопровождались какими-то острыми, постоянно смешными ситуациями. Это шло с руганью и с каким-то весельем. Никаких философских вещей — нужна ли там бомба или нет — не было…».
Николай Власов:
«Почти всегда, и в самый серьёзной деловой обстановке, проявлялись у него черты весёлого озорника и насмешника. Он любил подзадорить собеседника, употребляя острые поговорки, пословицы, выдержки из стихов и песен, не гнушался и самыми солёными. Никаких признаков слащавой интеллигентности у него не было и не могло быть, потому что простота, народность были его сущностью. Он был своим среди академиков, и среди рабочих, и среди генералов. А сам себя он часто называл солдатом».
Один из примеров того, как вёл себя «солдат» Курчатов в обществе высокопоставленного «генерала», привёл в своих воспоминаниях Борис Васильевич Брохович (в будущем — Герой Социалистического труда и директор комбината № 817):
«Мы, работники завода "Б", толпились после обеда у раздевалки столовой, ждали автобус. Вдруг подъезжают Ванников и Курчатов, входят. Раздевается Борис Львович, сняв галоши, генеральскую бекешу, папаху. Всё это принимает на вешалку пожилой мужчина. Уходит обедать.
Затем Игорь Васильевич тоже сдаёт своё пальто и шляпу. Потом просит товарища достать из кармана два гвоздя, отдаёт швейцару и говорит:
— Пожалуйста, возьми эти гвозди и прибей к полу галошу Ванникова!
Работник вешалки:
— Что вы, что вы! Игорь Васильевич! Разве я посмею? За это меня в тюрьме сгноят!
— Ну, ладно, давай молоток мне!
Молотка не нашлось, нашёлся топор. Игорь Васильевич прибил галоши, улыбнулся и ушёл обедать.
После обеда все, конечно, хотели увидеть развязку и ждали, и кое-кому удалось увидеть. Вышли Борис Львович и Игорь Васильевич. Ванников начал одеваться. Надел папаху, бекешу, начал надевать галоши. Надел одну, не может оторвать ногу. Вытащил ногу, нагнулся, сообразил и оторвал прибитые галоши. Надел на ноги и, посмотрев укоризненно на Курчатова, сказал:
— Эх ты, Борода! Молодо-зелено! Всё бы ты играл, всё бы ты прыгал!
Игорь Васильевич улыбается в ответ и говорит скороговоркой:
— А откуда ты узнал, что это я сделал?
Борис Львович:
— Неужели ты не понимаешь, что из них (он показал на окружающих) никто не решился бы прибить мои галоши?».
Курчатов был верен себе — шутил. А между тем над головами физиков-ядерщиков сгущались тучи — грозное испытание подкрадывалось с неожиданной стороны.
Тучи над атомной физикой
Жаркое лето 1948 года принесло с собой заметное похолодание в отношениях между Востоком и Западом. Ситуация ещё более обострилась, когда маршал Иосип Броз Тито, повздорив со своим тёзкой — Иосифом Сталиным, не пошёл у него на поводу. Инцидент завершился тем, что Югославии вышла из сколоченного Советским Союзом «нерушимого» блока стран народной демократии.
А в Москве за ситуацией в братских партиях просоветского толка был в ту пору поставлен следить секретарь ЦК ВКП(б) Андрей Александрович Жданов. И всю вину за ссору с Югославией Сталин свалил на него. Все попытки «виновника разлада» сослаться на нездоровье, которое, дескать, и не позволило ему надлежащим образом следить за ходом международных событий, ни к чему не привели.
6 июля политбюро «согласно заключению врачей» отправило Жданова в двухмесячный отпуск. Все вопросы, которые курировал не ко времени «захворавший» секретарь, перешли к Маленкову.
В августе Жданов неожиданно умер. От инфаркта.
Сегодня, сопоставляя факты и размышляя над причинно-следственной связью событий тех лет, приходишь к выводу, что очень и очень многое происходило тогда совсем не случайно.
Сталин давно уже с явным неодобрением наблюдал за странным (если не сказать, вызывающим) поведением ленинградских руководителей. У Андрея Жданова, поставленного после убийства Кирова во главе города на Неве, уже во время войны обнаружилась вдруг тяга к самостоятельности. За это в 1944-ом он был отозван в Москву и брошен на «секретарскую» работу. Однако и его преемники позволяли себе совершать те или иные поступки без согласования с центром. Не посоветовавшись с Кремлём! И даже не поставив вождя в известность!
Фактов, свидетельствовавших о попытках Ленинграда выйти из-под контроля Москвы, накапливалось всё больше.
Прекрасно осознавая, к чему может привести подобное непослушание, Сталин решил предпринять ответные шаги.
Виктор Суворов в одной из своих книг (не раз уже цитировавшейся нами) писал об этой стороне деятельности вождя откровенно и жёстко:
«Сталин знал: регулярная смена высшей номенклатуры — главный закон социализма. Причём всех снятых надо немедленно истреблять. Иначе они просто не позволят себя снимать…
Сталин понимал лучше всех: социализм не может существовать без регулярного через 5-7лет массового истребления основной массы вождей от райкомов до Политбюро, от полков и дивизий до Генерального штаба, от начальников районных отделов НКВД до главаря Лубянки. Как только прекратились массовые расстрелы руководителей, система сгнила».
