Пирамида жива… - Юрий Сергеевич Аракчеев
Повесть – «Карлики» – хотя и с трудом, но «шла», письма читателей «Пирамиды» с почты я забирал пакетами, не успевал читать, телефон без конца звонил – это был пик волны откликов.
Но прилетело уже и четвертое письмо…
«Юрий С. – здравствуйте. Молилась всем богам, чтобы повесть Ваша «не пошла». Но так как я неудачница, боги не уважили мою молитву. Что делать, что делать!!! Оказывается я поторопилась послать Вам 2-е письмо. Только послала, а на другой день получила Ваше. Спасибо. Кое-что прояснилось. Задумка-то у меня наполеоновская, а не получился бы «склад печника». А задумка такая: я прожила жизнь, «как партия велела». Не подумайте, что я все и вся возненавидела и – со всеми вытекающими. Мне кажется, что именно Вам должно быть интересно узнать многое из того, что видела, пережила и т.д., и т.п. Даже чисто географически. А география (еще раз) такая: Ленинград (рождение и до 16 лет), Сибирь (з/к), Казахстан (северный и южный), Д.Восток (Находка, Сов.Гавань), Магадан и область – з/к и вольная, – Якутия (Усть-Нера), вольная, Ленинградская область, г.Ош Киргизской ССР, опять Магаданская обл., опять гор.Ош, опять Магаданская обл., Ленинград, опять Ленинградская обл. Вас, конечно, интересует, зачем мне надо, чтобы все это не ушло со мной в могилу? Мне самой сейчас моя жизнь кажется интересной, необычной. Иногда (очень редко) я кое-что рассказывала более-менее близким знакомым. Результат один: «пишите книгу, зачитываться будут». Ну а мне, как той бодливой корове, бог рога не дал. Хоть «репку» пой. Бездарна, как смертный грех. Давно думала связаться с кем-либо из писателей. Но с кем? Короче, перебрала и перечитала уйму книг и писателей. Но настоящую заинтересованность в человеке и искренность встретила в «Пирамиде». В основном меня потрясла II часть, где Вы больше анализируете и «пропускаете через себя»… Не надоела я еще Вам? Да, кстати, вспомнила я эту даму – министершу. Интересно, жива она или нет? Такая дрянь, в своей книге, где-то в конце, пишет, что с нею сидели настоящие враги народа и «такие вещи говорили!» Когда я это прочла, мне хотелось поехать в Москву и плюнуть ей в глаза. Уверена, что она в свое время и от мужа отреклась. Такая все сможет. Знаете, я настолько одна, что ни о прочитанном, ни об увиденном поделиться не с кем. Простите, что «выливаю» на Вашу голову. А вдруг Вы ахнете этакую трилогию да потянете на гос.премию. Какая бы я-то счастливая была!! Желаю Вам всех благ. Очень-очень жду Вас (уже ждала в конце ноября). С Глубоким уважением…
В.В.»
Можно ли было оставаться равнодушным, читая такие письма? Неведомая пока что мне женщина где-то там, в глуши Ленинградской области, ждет и уже выстроила в воображении мой образ, и разгорается, кажется, нерастраченный в прошлом огонь, и уже не зависит он от меня, от моего участия, воли. Небытие в концлагере – тоже, видимо, бытие, и прошлый мрак теперь становится светом, тусклая серая мгла наливается волшебными красками, нежизнь кажется жизнью, «интересной, необычной» настолько, что – «зачитываться будут»… А может быть и правда то была жизнь?
Но накалялась, накалялась и моя атмосфера – поток писем не иссякал, звонил и звонил телефон, дежурили подчас у дверей квартиры моей «ходоки», и уже о «Деле Массовера» я знал, и о Кентове частично, и судьба скромного Замотайло «стучала в сердце», и Оляницкий взывал о помощи из-за колючей проволоки с вышками, и знал я о Соколаускасе, и о Белоярцеве, изобретателе спасительного перфторана, чудодейственной «голубой крови» – о том, как трагически погиб он, не выдержал обрушившегося на него гнева высокопоставленных конкурентов в родной стране – тут не о замалчивании уже речь, тут откровенная травля вельможными завистниками, погрязшими во власти и почестях и… лишившихся Божьего дара таланта. И о многом-многом другом я теперь уже знал.
Ведь она-то, милая эта темпераментная «В.В.», сейчас все же жива-здорова и на свободе, а те, другие, страдают сейчас, во времена «перестройки» – их мучают на допросах, в СИЗО и ШИЗО, в лагерях, – и нужно нам всем что-то делать сейчас, немедленно, каждый в меру своих сил, чтобы не дать разрастись новому ГУЛАГу и искоренить последствия старого.
Да, да, но для этого и нужно побеседовать с В.В., выслушать, рассказать людям, чтобы знали, предупредить…
Женщина – и лучшие годы в тюрьме. К расстрелу приговаривали! За что?! Почему?… Проклятая российская действительность, вывихнутая наша жизнь, искореженные судьбы, зачем это было нужно, кому… Неужели только жажда величия и страх «генералиссимуса»? Где был народ?
Но и началась уже и моя «полоса отчуждения», странного раздвоения окружающего – пылкой читательской почты, с одной стороны, и ледяного небытия в прессе и «литературном процессе», с другой. Игнорирование «левыми», выпадение из памяти «литературоведов-критиков», шумливые похвалы «обойме», в которую я не был принят… Какая уж там госпремия! Да и причем она? Все смешалось.
А письма от В.В. летели одно за другим. Вот уже и следующее достал я из своего почтового ящика, пятое по счету…
«Здравствуйте, долгожданный и очень желанный Ю.С. Я знала (и была уверена) до Вашего письма, что после встречи со мной – Ваша повесть пропала. Это не самоуверенность. Просто моя жизнь настолько необычна, что я другой раз сама удивляюсь. Я ли это? Безусловно надо «успеть». Мы все (мыслящие как-то) такое пережили, стольких пережили, что не знаем чего еще ждать. Господи! Неужели раз в жизни повезло? То, о чем Вы пишете – я об этом думала. Еще и единомышленник. Пишите повесть, дай Вам Бог. В материале, с которым словесно я Вас познакомлю, будет столько всего, что (как я сама думаю) получится 3 части.
Безусловно одной встречи нам будет мало. Но – великое счастье! – мне установили телефон. Но еще не подключили, так что свой номер я пока не знаю. К Вашему приезду телефон будет подключен. И если Вы начнете работать в «моем» направлении, то все, что нужно, я буду уточнять и все, что нужно – по телефону, чтобы и Вам не терять времени на разъезды.
В отношении телеграммы – неплохо бы, при выезде из Москвы. А письмо я Ваше получила в тот же день (но позже), когда
