Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»
Он бросил внимательный взгляд на меня, как бы желая понять, зачем я это говорю. Но я тут же перешел к теме, по которой он меня позвал. Не исключено, что моя откровенность могла бы как-то повлиять на отношение Голембиовского прежде всего к Дардыкину, с которым они не были так душевны, как, скажем, с Агафоновым. Однако это вряд ли изменило бы наметившийся ход редакционных событий, а главное — я бы не простил себя за поступок, относящийся к разряду стукаческих. Полагаю, что сегодня я имею право сказать то, о чем молчал семнадцать лет.
После того как без ведома нефтяников совет директоров «Известий» перенес годовое собрание акционеров с 22 апреля на 4 июня, вице-президент «Лукойла» Леонид Федун позвонил в редакцию и предложил компромисс: открыть собрание в ранее назначенный день, но объявить перерыв до 4 июня. Редакция на это не пошла.
22 апреля представители компании во главе с Федуном все же попытались провести в «Известиях» собрание, однако их не впустили в конференц-зал. Пока они ждали, что им откроют дверь, по громкой связи был брошен призыв известинцам собраться в холле перед этим залом. Здесь и состоялось выяснение отношений между «трудовым коллективом» и проблемным инвестором. Стихийный митинг не мог сблизить стороны, которые уже далеко отошли от еще недавнего взаимопонимания. Звучали пламенные речи, которые ничем новым уже не отличались. Одни защищали свое право на свободу слова, другие отвечали, что «инвестор не угрожает свободе. Свободе угрожает нищета».
Обиженная таким приемом, но уверенная в своей правоте делегация незваных гостей устами Федуна объявила, что собрание состоится через два часа в соседнем Старопименовском переулке — в актовом зале средней школы № 175. Похоже, что такой запасной вариант был продуман заранее. Это собрание прошло без помех и быстро. Его участники представляли большую часть собственности «Известий» — 51,3 процента акций. В пакет кроме основной доли «Лукойла» (41 процент) входили акции нескольких финансовых фирм, поддерживавших нефтяную компанию. Был избран совет директоров «Известий» в составе семи человек: четыре от нефтяников, трое известинцев. Персонально, как и договаривались в марте, названы Голембиовский, Данилевич, Гонзальез. Единственным известинцем, присутствовавшим на собрании в школе как физическое лицо, был вице-президент до вчерашнего дня, ставший рядовым сотрудником Э. Гонзальез.
Вечером избранные в совет директоров представители «Лукойла» во главе с Федуном вернулись в редакцию, чтобы провести здесь первое заседание в полном составе — вместе с тремя известинцами. Они огласили свое новое предложение: избрать Голембиовского президентом АО и председателем совета директоров, но не главным редактором. Игорь его отверг, заявив, что не устранены причины, вызывавшие возражения журналистского коллектива. В опубликованной в «Известиях» информации об этой встрече указывалось, что главная из этих причин — «отсутствие надежных гарантий защиты журналистов от попыток введения политической цензуры, что исключало бы нормальное выполнение обязанностей газеты перед читателями». Подразумевалось, что такую гарантию может дать выполнение только одного условия — главным редактором «Известий» должен оставаться Голембиовский.
23 апреля по инициативе Федуна состоялась еще одна встреча с Голембиовским, и они договорились взять тайм-аут. Федун улетал в Лондон презентовать ценные бумаги «Лукойла», Игорь пообещал уйти в отпуск. Действительно, 24 апреля он издал приказ: «Ухожу в недоиспользованный отпуск на 14 рабочих дней с 28 апреля по 16 мая 1997 г. Исполнение обязанностей президента АО возлагаю на директора по производству Батарчука Б. А. и исполнение обязанностей главного редактора газеты на Друзенко А. И». Но это был ложный приказ, усыпляющий бдительность противника. О настоящем отпуске не могло быть и речи, поскольку уже развернулась многоходовая операция, цель которой — привлечь второго крупного инвестора в расчете столкнуть его с первым.
Еще в середине месяца в коридорах, холлах, в столовой, кафетерии были расклеены объявления: «Всем, кому дорога судьба редакции, нотариус заверяет доверенность каждый день». Этот же призыв раздавался на планерках, различных заседаниях. Объяснялось и внушалось, что каждому, кто владеет акциями «Известий», надо их передать в управление Голембиовскому. Всего на руках более чем пятисот физических лиц имелось 22 процента акций от общего числа. Ставилась задача собрать их, то есть консолидировать в единый пакет, чтобы главный редактор, действуя по доверенностям, мог им голосовать в интересах редакции. У самой редакции уже было 22,4 процента акций, ранее скупленных у известинцев. Дальнейшие шаги пока не раскрывались, оставались для коллектива тайной.
Здесь надо вернуться к воспоминаниям Якова. На следующий день, после того как установился контакт с олигархом Потаниным, а ребята вместе с шефом выпили по стакану виски, потом и по второму, началась интенсивная работа с будущим акционером. На переговоры с Кожокиным, заместителем Потанина,
мы отправились втроем — Лацис, Агафонов и я, — писал Яков. — Зия сидел во главе стола и внимательно слушал наше общение, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Он в этих переговорах выступал в роли гаранта для обеих сторон, потому что мы никаких бумаг не подписывали, договариваясь на доверии. Мы брали на себя обязательство на деньги, выделенные Потаниным, скупить на рынке (преимущественно у бывших известинцев) свободные акции и довести (вместе с нашими) общий пакет до контрольного. При этом предложили разделить этот пакет поровну — таким образом, чтобы и у ОНЭКСИМа, и у «Известий» было по 25 процентов акций. Кожокин с этим предложением согласился. Принял он и главное наше условие — после завершения всех процедур (при любых условиях) сохранить за Голембиовским пост главного редактора. Пожали друг другу руки, посидели у Зии за чашкой чая, а после этого, окрыленные, поехали в редакцию радовать шефа. <…>
Кожокин и его коллега Горяинов, — продолжает Яков, — практически поселились в редакции. Они изучили добытые нами списки многочисленных акционеров, они просчитали все наши возможности по сбору акций, они присматривались ко всем известинцам, обладавшим в редакции хоть каким-то весом. И они демонстрировали практически полную общность с нашей командой. Горяинов даже как-то пару раз вместе со всеми отправился домой к Агафонову выпивать за будущие успехи. Сергей всегда умел принимать и быть душой компании, поэтому Горяинов чувствовал себя весьма комфортно в нашем добродушном кругу. Никто из нас не ощущал опасности от этой улыбчивой парочки — от Горяинова и Кожокина… Операцию по стремительной скупке акций мы готовили в тайне. Основную скупку решили провести в последние выходные апреля, на которые как раз приходилась Пасха. У лукойловцев, не имевших адресной базы данных бывших известинцев, шансов переиграть нас за эти выходные дни не было. Но только в том случае, если мы успеем все скупить до понедельника…
Именно эти апрельские дни стали временем, когда обстановка в редакции сильно накалилась. Если до двадцатых чисел месяца это была атмосфера борьбы с внешней угрозой, то есть с «Лукойлом», и она основную часть людей сплачивала, то сейчас в повестку дня ворвался и сразу стал главным другой вопрос: продажа акций. Как ни секретили замысел с ОНЭКСИМ-банком, информация о нем просочилась и охватила все кабинеты и коридоры. Утверждалось, что банкиры будут платить намного больше за акцию, чем может дать «Лукойл», если он тоже начнет скупку, хотя акций у него и без того много. Вскоре уже говорилось, что нефтяники точно намерены пополнить свой пакет, а это значит, что цены могут идти вверх. Диапазон звучавших цифр менялся по многу раз на день и в обе стороны — то они росли, то падали, то снова набирали высоту. От земных житейских интересов слухи взлетали в заоблачную политику. Уже называлось имя Березовского, якобы и он с одобрения Кремля готов броситься в гонку за акциями «Известий». И Борис Абрамович уже дает опровержения, чем еще больше усиливает интригу — и нервотрепку в редакции.
Все могло бы успокоиться, войти в деловое русло по сделкам купли-продажи, если бы инициаторам торгов хватило здравого смысла не играть на настроениях людей и их самолюбии, не злить их категорическими указаниями продавать акции ОНЭКСИМ-банку — и только ему. Центром психологического давления на тех, кто колебался, стал кабинет, в котором я отработал почти шесть лет, а теперь его занимал Дардыкин. Отсюда шли звонки в отделы, в корпункты по России и за рубежом с требованиями подчиниться, с угрозами — вплоть до увольнения. Сюда приглашали, вызывали все с той же целью — выбить акции для нужного покупателя, то есть ОНЭКСИМа. Мне есть что самому сказать о посещении этого кабинета, но сначала два свидетельства — от прекрасных журналистов, отдавших многие годы «Известиям». У меня сохранились их письма разного времени ко мне, в которых вспоминаются описываемые выше события в редакции.
