Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»
Публикуя информацию о переносе даты собрания акционеров с 22 апреля на 4 июня, редакция так ее комментировала: «Пока мы верили в возможность партнерских отношений редакции с “Лукойлом”, собрание готовилось в обстановке спокойного сотрудничества. Когда же руководство нефтяной компании заявило о разрыве прежних договоренностей, редакция вынуждена также изменить свое поведение. Журналистская профессия не дала нам опыта коммерческих операций и судебных тяжб. Наше дело — прямое политическое выступление, и это оружие мы используем в полной мере…».
В полной мере это оружие было использовано еще днем раньше, 15 апреля. Чтобы сильнее ударить по «Лукойлу», его направили против лично Черномырдина. Естественно, под флагом борьбы за свободу слова. Статью Агафонова в четыреста строк напечатали не где-нибудь, а всю на первой полосе. Над ней хотя и видный за километр, но не сразу понятный заголовок в четыре строки: «СХЕМА УПРАВДОМА, или О том, как в России возрождается политическая цензура». Только через сотню строк начинается его расшифровка. Вспоминается управдом из знаменитого фильма «Бриллиантовая рука», дающий команду распространить лотерейные билеты среди жильцов, «а если не будут покупать — отключим газ». В статье даже не подразумевается, а утверждается, что с помощью именно такого, как у управдома, нехитрого рецепта российский премьер изощренно воздействует на средства массовой информации — и не только на них. Стоило появиться первой известинской публикации о доходах Черномырдина, как он тут же, говорится в статье, предметно и сурово наказал нефтяную компанию — отложил подписание очень нужного «Лукойлу» документа о переуступке ему Газпромом 15 процентов в совместном консорциуме по освоению гигантского нефтегазового месторождения в Казахстане. И дальше по тексту:
«Лукойл» добивался этого пакета целых полтора года, и финальная бумага должна была пройти через визу Черномырдина как раз 1 апреля, но не прошла, поскольку Виктор Степанович, как утверждают информированные люди, обиделся на заметку о пяти миллиардах долларов в «Известиях», в которых «Лукойл» пока еще числится крупным акционером».
Больше об этих деньгах в статье нет ни слова, но главе правительства достается за другое — за то, что
в российской версии рыночной экономики, внедренной непотопляемым с 1992 года премьером, даже экономические киты (а «Лукойл» к таковым, бесспорно, принадлежит) абсолютно зависимы от росчерка черномырдинского пера и каприза хозяина. И только при таких нелепых, диких и противоестественных для мировой цивилизации порядках позиции гигантской компании могут страдать от газетных заметок о благосостоянии крупного правительственного чиновника.
Ошибался тот читатель, который в этом месте подумал, что «Известия» пером Агафонова защищают нефтяную компанию. Никак нет, все написано ради главного вывода, набранного жирным шрифтом и в отдельном формате:
О какой рыночной состоятельности и самостоятельности может идти речь, когда даже ведущие российские корпорации сидят на крючке исполнительной власти, сохранившей ключевые рычаги экономического давления и главный среди них — распределительные функции? О какой свободе слова в России можно говорить, если существует политическая цензура в самой изощренной форме? К какому будущему способна привести нашу несчастную страну эта власть и какой ценой? У «Известий» пока остается возможность говорить. «Пока», потому что г-н Черномырдин и назначенный им цензор в лице «Лукойла» намерены продолжать «разъяснительную работу» по отношению к «Известиям», которые все наглее и настойчивее загоняют в послушное стадо.
В стадо мы идти не хотим.
Что ж, довольно верные слова в той части, где речь о властном крючке и рычагах, о способностях власти осчастливить страну в будущем. Но несколько преувеличены относительно «Известий»: пока никто на них «нагло и настойчиво» не давил. Редакция не отстреливалась, наоборот, это она атаковала, используя свое главное преимущество перед нефтяниками — возможность немедленно и на всю державу сообщать нужную для себя информацию, объяснять и навязывать обществу свою точку зрения. В создавшейся обстановке «Лукойл» предпочитал тишину — «Известия» хотели мощных раскатов грома, и с каждым днем они становились все сильнее.
Газета со статьей Агафонова еще печаталась, когда по сигналу «К бою!» в следующий номер — от 17 апреля было запланировано «новое прямое политическое выступление». Это уже Яков, почти по Лермонтову, забил заряд в пушку туго и думал: угощу я друга! А «другом» снова был премьер Черномырдин. И снова на первой полосе огромный блок под шапкой «Нефтяные игры», а на второй — его продолжение на четыре колонки сверху донизу, это еще более четырехсот строк. И все ради того, чтобы показать: не напрасно под «папой» (будто бы так в определенных кругах называют премьера) давно и основательно качается кресло. Проявляя несправедливость по отношению к очень хорошей нефтяной компании «Сиданко», он действует в интересах своей команды, куда входит, конечно, и «Лукойл». Запомним название компании, которую защищает член редколлегии «Известий» Валерий Яков: «Сиданко».
Еще не вышел из печати весь тираж газеты с этой статьей, как в номер на 18 апреля уже было подготовлено коллективное письмо деятелей культуры «Наступление на свободу прессы — это наступление на демократию». Не знаю, кто его сочинил, но автор, безусловно, в жанре пропаганды был не новичок. Что и доказывает следующий текст:
Весной 1997 года в России опять стало душно. Задыхаются не только люди, сидящие без зарплаты, не только пенсионеры, сидящие без пенсии, — в России начинают задыхаться свободная мысль и творчество. В России исчезает независимая пресса. Экономические трудности, которыми власти объясняют нищету людей, не мешают тем же властям использовать экономическую удавку для того, чтобы обеспечить полный идеологический контроль над средствами массовой информации. И к нищете кошельков добавить нищету духа.
Нам объясняют это особенностями рыночной экономики. Мы понимаем это как извращение рыночной экономики. Как попытку в очередной раз построить в нашей стране тоталитаризм. Только теперь не социал-коммунистический, а аппаратный.
Все это в полной мере адресуется и российским средствам массовой информации. Свобода печати была единственной состоявшейся российской реформой. Сегодня происходит полная ревизия этой реформы, откат к политической цензуре, главная цель которой — обслуживание правящей финансово-аппаратной олигархии.
На этом фоне попытки властей расправиться со свободными независимыми «Известиями» руками нефтяной компании «Лукойл», прикупившей акции газеты, оцениваются однозначно — как циничная демонстрация всесилия могущественного чиновничества, манипулирующего крупным капиталом. «Известия» избраны целью для этой демонстрации неслучайно — именно эта газета в последние годы и в стране, и за рубежом воспринимается как флагман независимой свободной российской печати.
«Известия» пытаются поставить на колени. Не скрывая при этом генеральной задачи — изменения политического курса газеты, превращения ее в послушный рупор новых хозяев. Это — не демократия. Это — не рынок. Это — новый тоталитаризм.
Письмо публикуется на первой полосе, его подписали люди, известность и авторитет которых выходят за пределы России: Юрий Григорович, Наталья Бессмертнова, Ясен Засурский, Михаил Жванецкий, Булат Окуджава, Владимир Мотыль, Григорий Бакланов, Сергей Залыгин, Петр Тодоровский, Лидия Смирнова, Михаил Козаков, Мария Миронова, Валерий Фокин, Анатолий Гребнев, Сергей Юрский, Владимир Зельдин.
На следующий день, 19 апреля, это письмо перепечатывается все так же на первой полосе, а к названным фамилиям деятелей культуры добавляются новые имена: Владимир Войнович, Анатолий Приставкин, Семен Липкин, Лидия Лебединская, Инна Лиснянская, Михаил Чулаки, Олег Басилашвили, Даниил Гранин, Андрей Петров, Борис Стругацкий, Наталья Дудинская, Юрий Темирканов, Марк Захаров, Армен Джигарханян, Александр Филиппенко, Михаил Державин, Аркадий Арканов, Александр Адабашьян, Марианна Вертинская, Борис Васильев, Владимир Этуш…
В этом номере редакция не ограничивается публикацией коллективного письма деятелей культуры. Вместе с ним до полного двухколонника допечатываются индивидуальные письма. Все они — в поддержку «Известий», о чем говорят уже их заголовки: «Я хочу читать эту газету», «Нужно вмешаться президенту России», «За вашу и нашу свободу»…
Нет сомнений, что и уважаемые подписанты коллективных, и авторы индивидуальных писем искренне желали лучшей жизни «Известиям». Однако вряд ли кто из них был посвящен во все детали конфликта и мог со знанием дела, объективно судить как о позициях сторон, так и о том, какова есть в действительности угроза для свободы печати, отката к политической цензуре. Постоянное, изо дня в день нагнетание страстей на страницах газеты основывалось больше на эмоциях, чем на фактах. Рассчитанное на восприятие во внешнем мире, внутри редакции оно оценивалось многими сотрудниками как довольно искусственное и синхронного нервного возбуждения в коллективе не вызывало. Но и совсем безразличных ко всему случившемуся в те дни не было, каждый понимал, что развитие событий может отразиться на его участи. Как уже неоднократно происходило в чрезвычайные для «Известий» моменты, боязнь больших перемен способствовала сплочению коллектива (совсем ненадолго), хотя это и не приводило к всеобщему одобрению того, что печаталось в газете. Летучки в эти недели не проводились, так что широкая трибуна для высказывания мнений отсутствовала, зато в кулуарах недостатка в критике своей газеты не было. Игорь об этом знал, запретить инакомыслие в своих стенах он не мог, но очень хотел — и просил, требовал, чтобы разногласия не выходили наружу. Говорил, что информационные утечки от нас должны быть только одного рода: что все мы — единая команда и у нас общая позиция.
