Анатолий Вилинович - Антология шпионажа
В 1920 г. на подобного рода полеты смотрели еще как на дело очень рискованное, и посвящавшие себя им зарабатывали хорошие деньги.
Марте было все равно, и она согласилась. И вскоре пожилой господин, видимо, очень состоятельный, стал посвящать ей все свое свободное время. Вдвоем они посещали самые дорогие рестораны, которые до сего времени девушка знала лишь по вывескам и витринам. В продолжительных беседах новый знакомый заверил Марту, что предстоящее занятие позволит ей заработать так, что впоследствии она станет вполне обеспеченной на всю жизнь.
Марта поинтересовалась, почему ее ожидают такие блестящие перспективы, и узнала, что ее новый друг, человек с разносторонними способностями и специальностями, очень интересуется численностью французских военных аэропланов, номерами и составом эскадрилий, протяжением и окрестностями военных аэродромов и в особенности станциями беспроволочного телеграфа, получающими сообщения с находящихся в воздухе аэропланов. Уговорить Марту попытаться собрать эти сведения и помочь своему щедрому другу не представляло большого труда.
Так она стала своего рода «артисткой-эквилибристкой», получила из Англии великолепный, прочный парашют и в один прекрасный день начала свои полеты с высоты. Для этого был нанят частный аэроплан. Марта с замиранием сердца села в него. Летчик кружил над местом спуска около получаса, пока девушка справилась с одолевавшим ее страхом. Наконец она прыгнула, парашют развернулся, и она благополучно приземлилась под бурные овации собравшейся толпы зрителей.
В течение следующей недели ей пришлось так прыгать с аэроплана двенадцать раз, и тогда, следуя своей неизменной привычке, она опять послала своим родителям открытку с уведомлением, что стала теперь «летчицей».
Через неделю друг и покровитель Марты, так и не сообщивший ей своего имени, предложил девушке заглянуть в магазин радиотоваров, находившийся на улице Сюрень, вблизи собора Маделэн. Утром следующего дня, зайдя в магазин, Марта застала там кроме своего старого друга еще двух незнакомых мужчин. Как выяснилось впоследствии, все трое были англичанами.
Так, друг Марты именовался Вильямом Фишером и являлся агентом английской разведки. Резидентом и руководителем дела был некто Генри Литер, выдававший себя за инженера, а на самом деле офицер действительной службы английских войск. Третьим был Оливье Филиппе, тоже английский унтер-офицер. Литер был директором дела, Филиппе, – бухгалтером, Вильям Фишер – упаковщиком. Это различие в социальном положении всех трех лиц не мешало всем им одеваться с иголочки и быть друг с другом на самой короткой ноге.
За завтраком Марту попотчевали – превосходным вином и провели беседу, за которой коротко и определенно, чисто по-английски, объяснили, что она, пользуясь своим реноме бесстрашной эквилибристки-парашютистки, должна побывать на всех французских аэродромах и основательно с ними ознакомиться. За это ей предложили 1200 франков в месяц содержания и уплату всех ее расходов, как путевых, так и случайных. Ей вручили два великолепных фотографических аппарата и тотчас экзаменовали в умении обращаться с ними.
Уже через пару дней Марта приступила к активной работе агента. Для выяснения тайн французской военной аэронавтики она не раз обращалась к давно проверенному средству – постели. Она легко сходилась с мужчинами и стала близкой подругой нескольких летчиков. Иногда она ночевала у них и крала технические книги, служебные приказы и разные бумаги, словом, все, что попадалось под руки и что, по ее мнению, относилось к тайнам военноавиационной деятельности. Материалы эти она приносила в магазин радиотоваров, за что ее осыпали деньгами.
В Назэре французская авиация испытывала в то время новый гидроплан. Марта Морейль отправилась туда и сфотографировала все, что было можно. Потом ее послали в Бордо осмотреть склады бензина и масла. На одном авиационном празднике она опять спускалась на парашюте и во время взлета на аэроплане, за спиною ничего не подозревавшего пилота, занималась фотографированием гавани тамошней военной авиации. То же самое, непосредственно друг за другом, делала она и в Циери, Гиере и Сен-Рафаэле. Снимки она скрывала в двойной подкладке своего манто. Чтобы не возбуждать подозрений, свою парижскую квартиру она оставила и все время разъезжала по пансионам небольших курортов Средиземного побережья, там же получая указания от своих шефов.
Вскоре поручения ей стал давать уже сам директор Литер. Он посылал ей письма, представляющие собой листы чистой бумаги: после обработки их известным химическим веществом проступал текст написанного. Это химическое вещество долго было неизвестно французской разведке, в руки которой попадали некоторые из этих писем, так что она не могла ознакомиться с их содержанием.
Марта жила на французской Ривьере, когда вдруг получила подробное письмо с уведомлением своих шефов, что, по всей видимости, их стали подозревать в чем-то и установили слежку. Они предупредили, что под подозрением, по всей вероятности, может оказаться и она. Ей советовали бежать из Ривьеры.
Марта решила, что еще успеет через Париж уехать в Кале, а оттуда в Англию, но для этого ей надо было увидеться с Литером: денег у нее едва хватало на билет до Парижа. Она села в парижский экспресс и, одна в купе, занялась разборкой наскоро сложенных чемоданов. Все документы, фотографии и бумаги, которые, по ее мнению, могли ее скомпрометировать при возможном обыске в столице, она, не доезжая Авиньона, разорвав, выбросила в окно вагона.
К ее несчастью, в ту ночь было тихо, клочки бумаги так и остались на пути, где их из любопытства подобрал ремонтный рабочий, служивший во время войны сержантом в действующей армии. При первом же взгляде на обрывки он понял, что обрывки, касаются военных тайн. Рабочий немедленно отправился с ними на станцию, где в это время находилась группа высших чинов армии и между ними даже один представитель французской контрразведки. Последний знал, что Марту Морейль подозревают в шпионаже. Когда рабочий положил перед ним свою находку и между разорванными клочками он нашел обрывок какого-то отдельного счета на ее имя, сомнений у контрразведчика больше не было, тем более что из обрывков ему удалось восстановить один тайный военный приказ.
Тотчас по телефону он отдал распоряжение арестовать Марту. После ареста на перроне вокзала она во всем созналась и выдала имена своих соучастников. Допрашивавший ее офицер только покачал головой: эту девушку он находил очень странной: ни лгать, ни пытаться скрыться она, видимо, не имела ни малейшего намерения, таких шпионов, которые бы сразу выдавали своих сообщников, ему еще встречать не приходилось. После того как она ответила на все вопросы, ее отвезли в следственную тюрьму. Врач этой тюрьмы, тотчас же посетивший Марту, вызвал по телефону офицера и заявил ему, что арестованная – редкий экземпляр истерички.
Марта потребовала бумаги и написала своим родителям, что она теперь занимается политикой и что в настоящую минуту на время находится под арестом, так как в ее руках случайно сосредоточились «тайные нити сложных политических проблем»…
По «наводке» Марты арестовали и троих англичан. Их магазин обыскали, но не нашли ни одной компрометирующей их бумаги. Тогда французская контрразведка командировала в Лондон своего агента, которому удалось выяснить, что англичане эти были: двое военные действительной английской службы и третий – некий агент разведки. Далее было установлено, что радиоторговля имела в среднем не больше трехсот франков в месяц оборота. Все трое из этих доходов не могли вести такую шикарную жизнь и притом содержать особую секретаршу, которую власти вскоре выпустили из-под ареста.
Но самой серьезной уликой против этих троих агентов было показание владельца одного бара, который заявил, что директор радиоторговли Литер всю свою корреспонденцию получал не на имя своей конторы, а по адресу бара, и привел целый список адресатов, на имя которых приходили письма. Англичане ничего не могли возразить против неопровержимых доказательств их принадлежности к действительной службе в рядах английской армии.
Когда правительства обеих стран пришли к соглашению замять это неприятное дело, шпионка Марта Морейль оказалась для безболезненного улаживания этого инцидента самым серьезным препятствием: ее словно обуяла фанатическая жажда откровенности; своими разоблачениями она исписывала целые кипы бумаги. Когда однажды ее вели на допрос по двору суда, где столпились парижские репортеры, ожидавшие ее прихода, Марта, узнав, что это журналисты, сказала:
– Прошу вас по возможности хранить молчание о моем серьезном деле, чтобы не позволить скрыться главным виновникам.
Дело становилось до такой степени скандальным, что его наконец прекратили. И когда кто-нибудь напоминал о нем Виктору Эрве, он только с отвращением фыркал и цедил сквозь зубы: «shoking».
