Анатолий Луначарский - ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)
При ничтожных средствах, ничтожных до смешного, в эт< области, где еще есть много неизведанного, с огромной и ро кой осторожностью восстанавливают, расчищают от дурачес реставраторов наши нынешние, новые «консерваторы», блюд> сохраняют то, что консервировать нужно.
Центральнейшей древностью Новгорода является, конечн великий храм Софии. К. сожалению, внутри он так испорчен, чг там почти нечего смотреть, вряд ли когда–нибудь можно буд< восстановить его фресковое богатство. Зато архитектурно < вызывает огромный интерес. Я не хочу распространяться зде< об интересе чисто историко–архитектурном, об интересе архитектурно–техническом — об всем этом много писалось и еп много напишется, — но мне хочется сказать несколько слов чисто художественной стороне.
Как и другие церкви нашего Приозерного края, а мож< быть, и всей нашей страны, и София обезображена вновь пр битыми окнами, всякими пристройками, которые быт создав; у первоначально величественных стен. К тому же надо сказат что земля растет вокруг Софии, почти тысячу лет накопл? слои вокруг храма, и почва поднялась чуть ли не до сажен в храм приходилось входить как в яму; и по мере того как по ва поднималась вокруг здания, внутри поднимался соответс венно пол. Таким образом, не менее сажени церкви ушло бе возвратно под землю. Может быть, когда–нибудь эта часть буд< отрыта, и тогда вырастет и еще величественнее станет дре нейшая церковь. Но и так урезанная, обезображенная, как н рывами, лишними выбитыми в ее стенах окнами, — она яа свидетельствует о первоначальной мысли художника и дает т< художественный тон, которого он искал.
Стройка XII века, как и ближайшая позднейшая, поража( своей простотой. Прост и общий замысел планировки церкве и перекрытия и купола чрезвычайно просты, как будто XOTS быть монотонными. Эти стены, скульптурно прорезанные какой-нибудь тонкой колонкой, кантиком, словно едва–едва соглашались смягчить свое суровое величие какой–то маленькой вышивкой, словно чуждались в своей красоте всякого намека на кокетство. Но дальше уже начинается одно из чудес искусства. Стены совсем не производят впечатления мертвого, механического предмета. Линии и ватерпас здесь не сказали своего положительного слова. Не то человек был недостаточно искусен, чтобы приближать свои стены и свои здания к абстрактным формам геометрии, не то он понимал, что эти геометрические формы по мере большего своего совершенства теряют жизнь, — но здесь стены живут, они неровны, их словно лепила, гладила и ласкала рука живого мастера, поэтому нельзя их штукатурить, нельзя их выравнивать, нельзя белить густыми слоями, надо подновлять их умело, накладывая краску так, чтобы не испортить трепещущей жизнью поверхности.
София тоже красива этой легкой игрой света и теней на ее больших девственных и строгих стенах. И впечатление это дополняется куполами. Четыре более скромных купола окружают старший, словно младшие богатыри Илью Муромца. София носит шлем. Ее купол наводит на эту мысль неизбежно. Нельзя поверить, чтобы художник не мыслил придать самому храму характер величественной жизни. Нет, это не здание, это какое–то огромное, молчаливое, думающее постоянную думу существо — «Шапку на брови надвинул и навек затих»; шлем, опущенный так низко на седые брови, что глаз не видать. В прошлом оно было полно благоговейной мыслью и погружением в бога, а может быть, отчасти и гордым сознанием своего положения патриарха огромной и мощной республики, полудремлющего среди хлопотливого торга и военного шума своих детей и внуков. А сейчас величественная церковь полна мыслью о прошлом, о том, что все проходит. Кажется, что она не слышит больше ничего приходящего к ней извне, а вся полна образами, когда–то населявшими ее величественные недра, а может быть, теми шорохами в гигантском теле, которые возвещают не скорую еще, но неизбежную смерть тысячелетнего великана, потому что теперь–то он, видевший столько смертей, знает, что она неизбежна.
Вот такими приблизительно человечески–психологическими штрихами можно только постараться уловить и передать то, что происходит в вас, когда вы стоите лицом к лицу с новгородской Софией.
Сохранность ее, во всяком случае, не плоха. Правда, недавно еще сторожей в ней было так мало, что в ее довольно интересном музее, находящемся на верхних хорах, произведена была покража. Но сейчас в этом отношении приняты меры. Сам храм поделен между двумя стихиями: его главное здание отдано общине молящихся, а хоры превращены в научно–исторический археологический музей. Со своих хор музейщики строго поглядывают, чтобы молящиеся не портили храма. Кое–как сожительствуют. Для одних — это старая церковь, откуда молитвы к богу доходчивей, для других — это памятник старины, который они оберегают во имя растущей и заботливо относящейся к своему прошлому культуры.
ДИСКУССИЯ ОБ АХРР
Впервые — «Жизнь искусства», 1926, № 33, 34, 35.
Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 184—196.
Выставка Ассоциации художников революционной России, которой дано особое название «Жизнь и быт народов СССР»[192], вызвала многочисленные толки и самые разнообразные суждения[193] Тов. Сосновский[194] в своей ставшей широко популярной превосходной статье «Весна народов» формулирует таким образом значение выставки:
«Как могут, как умеют, художники АХРР помогают нам своими картинами и скульптурами постигнуть мощь и идейную красоту ленинизма в действии. Если кто может лучше их показать в красках, в камне, в глине жизнь и быт народов СССР, милости просим. Совершенно бесспорно, что выставка АХРР положит начало основанию замечательного будущего «музея народов СССР», который будет незаменимой школой для воспитания настоящего интернационализма».
Прежде всего мне хотелось бы поэтому поставить вопрос, может ли хоть один человек, сочувствующий советскому строительству, отрицать огромную важность и положительность того факта, что очень большая группа художников, разделившись на подгруппы, изъездила всю Россию от Черного моря до Ледовитого океана, от границ Польши до границ Китая и дала колоссальное количество живописного материала, иллюстрирующего жизнь и быт различных элементов населения нашего Союза в связи с бесконечным разнообразием окружающей это население природы.
Отбросим на минуту, как это сделал т. Сосновский, насколько мастерски это сделано, поставим перед собой безотносительно к мастерству самый вопрос о том, целесообразно ли оружие живописи обратить на самопознание народов, воскресших к новой жизни? Повторяю, вряд ли кто–нибудь может спорить, что эта задача целесообразна. Если же кто–нибудь и стал бы спорить, то его быстро переспорили бы огромные массы посетителей выставки и те голоса, раздающиеся со всех концов Союза, которые приглашают выставку к себе.
Но тут же поднимаются и некоторые сомнения, имеющие связь с вопросами о мастерстве.
Быть может, художники исказили действительность, которую они хотели передать на своей выставке? Быть может, они ее принарядили, изобразили чересчур оптимистически или, наоборот, посмотрели на нее сквозь черные очки? Может быть, они пронизали ее какой–нибудь предвзятой, навязываемой нам тенденцией и дают жизненную правду сквозь такую призму, которая делает правду ложью?
Ничего подобного о выставке АХРР сказать нельзя. Конечно, эта первая бытовая выставка не показала всего, что можно увидеть в неисчерпаемой нашей стране, но она показала очень многое. Она показала всю ту грандиозную колонну, о которой говорил Владимир Ильич, — колонну, первые ряды которой идут более или менее в ногу даже с самыми передовыми техническими достижениями человечества и хвост которой теряется в еще полудикарском состоянии. Она показала рядом с зарождающейся зажиточностью трудового парода нищету и голытьбу, рядом с героями революции — заброшенные, покалеченные, падшие существа, самая наличность которых в нашей республике является стыдом для нас. Художники хотели быть правдивыми, и, если взять их как целый коллектив, они и явились вполне правдивыми бытописателями нашего времени.
Но, может быть, мастерство их так слабо, за свое дело они взялись так неумело, что и помимо всякой тенденции просто художественная немощность их не дала им возможности отразить природу и быт различных частей нашего гигантского социалистического отечества?
Раздаются голоса, которые стараются доказать, будто в среднем мастерство АХРР так низко, что выставка не имеет даже иллюстративного интереса.
Категорически заявляю, что подобные утверждения являются несомненно злостными. Стоит поговорить с десятками, сотнями посетителей выставки АХРР, чтобы убедиться, что впечатление, производимое отражением действительности в рисунках, этюдах и картинах ахрровцев, чрезвычайно ярко и сильно. А так как целью ахрровцев является именно произвести сильное и яркое впечатление па нового массового зрителя, то, стало быть, мастерства для достижения именно этой цели хватает.
