Аркадий Белинков - Юрий Тынянов
Вот как выглядят взаимоотношения героев с самодержавным царством в первых романах.
«Кюхля»:
Кюхельбекера отправляют с Кавказа в Россию. Грибоедов вдруг решает ехать вместе с ним. Сашка несет шубы.
«— Что ты шубы несешь? — изумился Грибоедов…
— Нет, нет, — быстро сказал он оторопевшему Вильгельму, — бог с тобой, голубчик, будь здоров, поезжай. Не могу отважиться в любезное отечество, — и махнул с ужасом на шубы.
— Трупы — лисица, чекалка, волк. Воздух запахом заражают… Непременно надобно растерзать зверя и окутаться его кожей, чтобы черпать роскошный отечественный воздух…
— Тяжелая… Плечи к земле гнетет».
«Рабство, самое подлинное, унижающее человека, окружало его».
«В России не народ убивал тиранов, а тираны спорили между собою. Там было рабство».
«Смерть Вазир-Мухтара»:
«— А помните, мол, Александр Сергеевич, мы раз чуть не уехали туда, на Восток, совсем из России…»
«— …и вы позабудете о России… Вы видели это лицо? — спросил спокойно Чаадаев. — Какая недвижность, неопределенность… неуверенность, — и холод. Вот вам русское народное лицо. Он (лакей. — А.Б.) стоит вне Запада и вне Востока. И это ложится на его лицо… — А мы кто? Поврежденный класс полуевропейцев». «У Грибоедова было прекрасное, тонкое белье и была родина. Вот была ли она?»
«…нет родины…
…любезное отечество…
…роскошный отечественный воздух…
…рабство…
…тираны…
…совсем из России…
…была ли родина?..
…нет родины…»
Тема родины в романе, над которым писатель работал перед войной и во время войны, окрашена иначе, чем в романах, написанных в столетнюю годовщину декабрьского восстания в послереволюционное десятилетие. В «Пушкине» тема родины звучит как патриотическая (а иногда и квазипатриотическая) лирика, а в дилогии как социологическая полемика.
В «Пушкине» крепостные крестьяне и помещики-крепостники очень любят друг друга из соображений высшего порядка и из этих же соображений относятся друг к другу с глубоким пониманием. Перед лицом общего врага они стараются не думать о некоторых противоречиях, которые иногда могут возникнуть. Чего там! Всякое бывает. Да не всякое лыко в строку. Ништо.
Война в «Кюхле» описана в одном абзаце, и этот абзац находится между упоминанием о лицейских «вольностях» и о том, что царь то молился, то муштровал солдат. Рассказа о войне нет, а вместо него показаны взаимоотношения дворян-лицеистов с крепостными крестьянами, ставшими солдатами. Взаимоотношения дворян с крестьянами натянутые.
Вот война в «Кюхле».
«От войны двенадцатого года у лицеистов сохранилось воспоминание о том, как проходили через Царское Село бородатые солдаты, угрюмо, глядя на них и устало отвечая на их приветствия».
Вот война в «Пушкине».
«Три дня шло ополчение. Ополченцы были в серой одежде, напоминавшей тот хлеб, которым их кормил теперь скряга-эконом. Они не были похожи на гвардию, понурые, запыленные, без той повадки и посадки, которая была у гвардии, — прямые мужики.
Не смотря по сторонам, с землистыми лицами, они шли полчаса и час, а земля охала глухим грудным звуком под тяжелыми шагами. Они шли вразвалку, лица их были не военные, а мужицкие. Они пели. Песнь была долгая, протяжная: «Не белы снеги забелелися». Александр помнил песню ямщика, который вез его с дядею в Петербург, то была тоже протяжная песня, негромкая, неторопливая, в лад тряской коляске, с перерывами, бесконечная дорожная ямщицкая песнь, похожая на лень. Эта песнь — военная — была громка, глуха и более похожа на крик и вздох, чем на песнь.
— Ополчилась нужда…»
Этот кусок написан так, как будто автор «Пушкина» вступил в спор с автором «Кюхли», и кажется, что в «Пушкине» война переписана, как в новом издании — исправленном. И кажется, что руку автора, когда он исправлял, водило чувство, вступившее в странное противоречие с тем чувством, которое помогло ему создать его лучшие вещи.
Самое главное в войне, изображенной в «Кюхле», — Это то, что солдаты глядят на лицеистов «угрюмо». Роль и место войны в романе, то, что она не названа «Отечественной», и то, что солдаты глядят «угрюмо», характерны для представлений 20-х годов, когда войны рассматривались как результат вступающих в неразрешимые противоречия социально-экономических категорий.
Об этой войне в те годы писали так:
«ОТЕЧЕСТВЕННАЯ» война, русское националистическое название войны, происшедшей в 1812 году между Россией, с одной стороны, и Францией (в союзе с Пруссией и Австрией), с другой. Причины войны скрывались в экономике… последнее (мародерство. — А.Б.) и было причиной развития партизанской войны: вооруженные чем попало крестьяне, защищая от французов свое имущество, легко справлялись с разрозненными и голодными франц. отрядами. Отсюда и берет начало т. н. народная война 1812, из-за которой вся война получила пышное название «Отечественной»: дело тут было не в подъеме патриотического «духа», но в защите крестьянами своего имущества»[244].
Тощий социологизм задел даже такого устойчивого в отношении влияний писателя, каким был Тынянов. Но кроме тощего социологизма было еще и другое: писатель хорошо понимал разницу между Францией, начавшей за двадцать три года до этой войны Великую революцию, и Россией, через тринадцать лет после этой войны задушившей свою революцию.
В «Пушкине» война написана подробно, тема начинается исподволь и задолго до войны. В тему введены император, Сперанский, Шишков, Карамзин, Куницын, армия, гвардия, солдаты, офицеры, литераторы, Пушкин. Война описана через двор, лицей, столичное общество, через отношения бар и дворовых, через Москву, Петербург, Царское Село и литературную борьбу. В «Пушкине» о войне сказано, что она народный подвиг и народное горе. Писатель избегает сражений. Но у него есть то, чего нет у других писателей: эвакуация.
Эвакуация показана с грязными изрытыми дорогами, с поисками жилища, с укладыванием платья, с заботами о пище, с погибшей библиотекой, похищенным чубуком и громкими жалобами.
Изображение эвакуации — явление необычное в литературе о войнах прошлого, взятых всегда с фронта или через штабы, ставки, министерские кабинеты и дипломатические приемы.
Описание эвакуации для Тынянова не случайно. Эти страницы в романе характерны для его мышления, для его эстетической системы.
Тынянов никогда не показывает явление с привычной точки, прямо в лоб, он всегда стремится показать его в ракурсе, с еще не известной стороны.
Нужно иметь в виду, что эвакуация в «Пушкине» написана за пять лет до того, как Тынянову пришлось пережить ее самому. Этот мотив, не вошедший в привычный круг сюжетов, связанных с войной, мог привлечь внимание писателя возможностью показать войну с неожиданного наблюдательного пункта.
До Тынянова этот мотив разрабатывался немногими авторами, но этими авторами были Теккерей, Герцен, Л. Толстой, Золя. Именно потому, что он почти не разрабатывался, то есть не стал общелитературным, и потому, что разрабатывался Теккереем, Герценом, Л. Толстым, Золя, была опасность повторить предшественников и написать хуже. Тынянов не повторил предшественников и написал хорошо. Сохранив особенности психологии и быта людей начала прошлого столетия, Тынянов написал Этих людей и события тех лет так, что они вызвали через век с четвертью у современников писателя сходные переживания. Было сделано именно то, что всегда происходит в большом искусстве: переживания одних людей стали важными для других.
Но, радостно и охотно хороня вульгарный социологизм, многие историки и литераторы не заметили, как в самый разгар шумных похорон тихой свечечкой засветилась чистая и всепрощающая любовь к такой истории и к такой социологии, которая могла вызвать головокружение и желание задавать неделикатные вопросы.
О войне самодержавной крепостнической России с Францией, сохранившей необратимые изменения революции, стали говорить и писать с позиций, близких листкам графа Ростопчина. Теперь большое и здоровое любопытство вызывают пространные рассуждения о «полчищах Наполеона» (в некоторых случаях даже «басурмана»), о «жестокости диктатора» и через страницу — не лишенные свежести рассуждения о том, что русские офицеры в результате победоносной Отечественной войны побывали во Франции (наполеоновской!) и, потрясенные ее свободой, стали создавать тайные общества и подняли восстание 1825 года.
В связи с изложенным появляется желание задавать неделикатные вопросы.
Было забыто, а иногда и замолчено, что победа в войне с Наполеоном была победой народа, которую присвоила себе самодержавная власть. Победа дала народу и передовому обществу неизмеримо меньше, чем могла и должна была дать. Об этом неустанно говорили декабристы, и если бы это было не так, то нельзя было бы понять одной из важнейших причин возникновения и смысла деятельности тайных декабристских обществ, которые появились как результат разочарования в победе и знакомства с Европой. Кроме того, что победа дала так мало народу России, она привела в Европе к Священному союзу и злобной реваншистской реакции. Вот русский царь стал главой царей, да еще каких! Это верно. Тот самый, смирный, когда не наши повара орла двуглавого щипали… Вся рта болтовня о «тиране» и «узурпаторе» не стоит и гроша, потому что Наполеон, тиран и узурпатор по щепетильным французским понятиям, на фоне русского самовластия выглядел как якобинец. И действительно, этот душитель французской свободы для тех, кто собирал против него армию и народное ополчение, был революционером, якобинцем, санкюлотом, дьяволом, Робеспьером. А собравшие армию были детьми тех, кто отправлял армии против Робеспьера.
