Аркадий Белинков - Юрий Тынянов
Столкновения Пушкина с лицейской администрацией и с товарищами происходят преимущественно на литературной почве. Но в романах Тынянова литературная почва никогда не бывает только литературной.
Еще в начале второй части, вскоре после приезда в Петербург и незадолго до поступления в лицей, до лицейских столкновений, происходит первая встреча со вторым из «трех царей», которых он «видел». «Видел я трех царей… второй меня не жаловал»[243]. Новые столкновения начинаются с воспоминаний о старых:
«Дядя уже давно встал и сердился: Александр, не спросясь, исчез неизвестно куда. Он начинал понимать Сергея Львовича, которому невмоготу было справиться с диким характером семейства…
— В полдень не ходи — государь гуляет в это время».
Александр не слушает дядю, ходит в полдень и встречается с государем. Встреча описана без подробностей. Пушкин в сцене только наблюдатель, но то, что Тынянов вводит эту сцену, конечно, не случайно. Сцена вводится в начале нового этапа в жизни героя, перед ней сказано: «Детство исчезло…», и сразу же за ней идет воспоминание о встрече с Павлом.
«Пустынный замок, похожий на неприступную крепость, стоял на острове, со всех сторон окруженный каналом; признаков жизни в нем не было. Он узнал от гуляющего старика, что это Михайловский замок, в котором жил и скончался десять лет тому назад император Павел. Он знал, что император был убит. По рассказам отца, император встречал Александра, когда он был еще младенцем, и разбранил.
— Вас, сударь, тогда еще на свете не было, — сказал старик, заметя его задумчивость.
— Нет, был, — сказал он упрямо и пошел дальше».
Кусок о Павле нужен для того, чтобы показать связанность и преемственность мотивов и развить начатую в первой части тему императора, двора, государства, власти. Этой теме суждено в будущем приобрести особое значение в жизни (и поэтому, конечно, в творчестве) героя романа.
Глава, в которой начинается первый лицейский день, открывается фразами о дворе и императоре: «В первый же день он увидел в нескольких шагах от себя то, о чем Сергей Львович говорил с беспокойством в глазах и закусив губу: двор. Прямо перед ним была сутулая жирная спина государя…» Конструирование темы «поэт и государство» в обеих частях романа произведено сходным способом. Сходство это намеренное, и нужно оно для того, чтобы показать постоянство и неизменность конфликта. В лицее конфликт Пушкина с окружающими вызван резкой отличностью литературных воззрений. Его воззрения встречают насмешливо и враждебно. «Шалуны быстро и молча обменялись взглядом… Он… досидел до конца и выдержал общие взгляды. Он решил не сдаваться». Это литературный конфликт с товарищами. Но Этого мало. Начинается борьба с лицейской администрацией. «Сегодня была тревога: у одного из воспитанников, Пушкина, Пилецкий нашел мадригалы Вольтера, поэта Пирона и прочие, как он выразился, пакостные книжки. Он настаивал на полном отобрании их и даже сожжении». «По приказу Пилецкого стали отнимать у них книги, привезенные из родительских домов… Александр решил не отдавать книжек, которые сунула Арина, не понимая, как будет обходиться без Вольтера, Пирона с картинкой». Потом начинается соперничество, и, конечно, победителями выходят те, кто пишет, как писали до них. «Вскоре все заметили: он грызет перья на уроках — что-то чертит и записывает… Пробовали приставать к нему… он выходил из себя и, не помня себя, готов был тут же подраться». «Попросили прочесть Пушкина, и он отказался; вспыхнул, точно его ударили, и застыдился. Недаром он грыз перья — всем стало ясно, что он пишет хуже и у него ничего не выходит». Его спрашивают, в каких пособиях он нуждается. Пушкин называет книги, отобранные у него гувернером. «Забудьте эти книги (говорит гувернер. — А.Б.). Я даю вам три дня на забвение». Кончается все это плохо: «Пушкин должен быть выключен из списков за безверие». Впрочем, обходится.
Поводами для столкновений в лицее были книги, литература, «свой путь». Все дальнейшие столкновения Пушкина связываются тоже с литературой и «своим путем», только место семьи и лицея займет государство.
Взаимоотношения тыняновских героев с государством определялись не только реальными обстоятельствами их жизни, но, как это всегда бывает, и точкой зрения автора. Поэтому один и тот же материал в разных романах разрешается по-разному. Это относится и к характеру освещения материала, и к роли, которая ему отводится. Точка зрения автора с годами меняется.
Для Тынянова 30-х и особенно начала 40-х годов — перед войной и в начале войны — самодержавное государство, не отделявшееся в пору дилогии от страны, теперь со страной не совмещается. Между страной и государством знак равенства перечеркивается. Происходит отделение государства от страны. В эти годы из написанного Тыняновым становится ясным, что страну с феодальной монархией он не отождествляет. На то, что именно такое, а не иное государство может быть порождено определенными особенностями истории, Тынянов не обращает внимания. И поэтому последнее его произведение замкнуто, связь происходящего в нем с предшествующей эпохой ограничена, а выход в последующую непредставим. Будущее народа дремлет в его прошлом, и, если некогда в истории страны был Павел, то люди должны помнить, что может прийти Николай. Но Тынянов в последнем романе не говорит о том, что история не только терпит злодеев, но и порождает их. Поэтому в последнем его романе государство существует само по себе, а народ сам по себе или же они без особенных осложнений уживаются. И поэтому для романа, начатого в 1935 году и оборванного в 1943-м, естественны высказывания, которые нельзя представить в дилогии: «…он был выслан не прочь из России, не в Испанию, не туда, подальше, а в Россию; родная держава открылась перед ним. Он знал и любил далекие страны как русский. А здесь с глазу на глаз, лбом ко лбу столкнулся с родной державой и увидел, что самое чудесное, самое невероятное, никем не знаемое — все она, родная земля, родная держава». «История русская, родина русская, стародавняя… Как часто ворчал он на отечество, когда канцелярии свистом перьев писали о нем… История земли русской…» «…Россия…
…родная держава…
…родная земля…
…родина русская…
…история земли русской…»
Это кажется неожиданным для Тынянова, который до сих пор не говорил в одном абзаце об «отечестве» и о «канцелярии» и всегда резко и справедливо писал о самодержавном государстве, которое казнило декабристов, убивало поэтов, душило свободу. И не только в своих пределах, но и далеко за ними. Ведь царская Россия действительно была тюрьмой народов и жандармом Европы.
Отрывок из третьей части «Пушкина», о котором я говорю, был написан в 1943 году. Может быть, он написан так потому, что люди во время войны искали в истории родственное переживание и думали не о николаевских жандармах, а о «родной земле», «родине русской»? Лиричность описания стала лирикой, и воспроизведенное ощущение связывалось с раздумьями о своем народе и о себе. Война выделила из истории тему родины.
В дилогии писатель, несомненно, более трезво и жестко оценивал историю самодержавного государства. Эта тема в первых романах проходит менее интенсивно, более сдержанно и лирической окраски не имеет. Она лишена самостоятельного значения и, в отличие от «Пушкина», связана не с Отечественной войной, а с крепостным правом и подавленным восстанием. Поэтому в эмоциональной окраске темы преобладают горечь и раздражение. Первые романы прикрепляют тему к строго определенным историческим периодам — ко времени Александра, ко времени Николая. В «Пушкине» же она взята обобщенно и больше связана с историей далекого прошлого, чем со временем повествования. Далекое прошлое иной раз может показаться и привлекательнее.
Вот как выглядят взаимоотношения героев с самодержавным царством в первых романах.
«Кюхля»:
Кюхельбекера отправляют с Кавказа в Россию. Грибоедов вдруг решает ехать вместе с ним. Сашка несет шубы.
«— Что ты шубы несешь? — изумился Грибоедов…
— Нет, нет, — быстро сказал он оторопевшему Вильгельму, — бог с тобой, голубчик, будь здоров, поезжай. Не могу отважиться в любезное отечество, — и махнул с ужасом на шубы.
— Трупы — лисица, чекалка, волк. Воздух запахом заражают… Непременно надобно растерзать зверя и окутаться его кожей, чтобы черпать роскошный отечественный воздух…
— Тяжелая… Плечи к земле гнетет».
«Рабство, самое подлинное, унижающее человека, окружало его».
«В России не народ убивал тиранов, а тираны спорили между собою. Там было рабство».
«Смерть Вазир-Мухтара»:
«— А помните, мол, Александр Сергеевич, мы раз чуть не уехали туда, на Восток, совсем из России…»
«— …и вы позабудете о России… Вы видели это лицо? — спросил спокойно Чаадаев. — Какая недвижность, неопределенность… неуверенность, — и холод. Вот вам русское народное лицо. Он (лакей. — А.Б.) стоит вне Запада и вне Востока. И это ложится на его лицо… — А мы кто? Поврежденный класс полуевропейцев». «У Грибоедова было прекрасное, тонкое белье и была родина. Вот была ли она?»
