Николай Гумилев в воспоминаниях современников - Коллектив авторов
Адамович Георгий Викторович (1894-1972) - поэт, критик.
Визит к Анненскому Адамовичем не датирован. Впрочем, датировка не представляется трудной. Этот вечер у Анненского мог иметь место только в октябре или в ноябре 1909 г. Об отношениях Гумилева и Анненского Адамович рассказал также в письме к Уильяму Тьялзме от 18 авг. 1971 г., опубликованном в кн.: В. А. Комаровский, "Стихотворения и проза" под ред. Ю. Иваска. "В августе 1921 года, - пишет Адамович, - я в последний раз видел Гумилева дней за десять до его расстрела. (Здесь, конечно, явная хронологическая путаница, так как Гумилев был арестован в ночь на третье августа и до самого расстрела, около трех недель, его держали в тюрьме - В. К.). ...В то время я очень увлекался Анненским... Гумилев заговорил об Анненском и сказал, что изменил свое мнение о нем. Это поэт будто бы "раздутый" и незначительный, а главное - "неврастеник". Единственно подлинно великий поэт среди символистов - Комаровский. Теперь, наконец, он это понял и хочет написать о К. большую статью... Хорошо помню, с каким преклонением он о нем говорил, ставил выше всех его современников, подчеркивая мужественный достойный характер его поэзии. Гумилеву случалось изменять свои суждения. Вполне возможно, что проживи он дольше, к Анненскому он вернулся бы. Но в последние дни жизни он его отверг и противопоставил ему именно Комаровского".
Эти воспоминания об охлаждении Гумилева к поэзии Анненского находят подтверждение и в стихотворении Георгия Иванова, опубликованном в "Новом журнале" в 1954, а в 1958 вошедшем в книгу Иванова "1943-1958 Стихи":
Я люблю безнадежный покой,
В октябре - хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету...
Тишину безымянных могил.
Все банальности "Песен без слов",
То, что Анненский жадно любил,
То, чего не терпел Гумилев.
В тринадцатой главе своих "Петербургских зим" (второе издание Нью-Йорк, 1952) Г. Иванов рассказывает о ночной поездке группы поэтов в Царское Село и последующей (той же зимней ночью в 1914 г.) встрече с Василием Комаровским. Инициатором этой поездки был Гумилев. "После какого-то литературного обеда, где было порядочно выпито, поехали куда-то еще - "пить кофе". Потом еще куда-то. В первом часу ночи оказались на Царскосельском вокзале. От "кофе", выпитого и здесь и там, головы кружились.
- Поедем в Царское... Смотреть на скамейку, где любил сидеть Иннокентий Анненский.
- Едем, едем...
Гумилев с Ахматовой (им что - царскоселы) впереди - указывают дорогу. Мандельштам на моих с Городецким коленях замерзает, стал тяжелый, как мешок, и молчит. За нами на третьем извозчике еще два "акмеиста", стараются не отстать...
У каких-то чугунных ворот останавливаемся. Бредем куда-то по колено а снегу... Гумилев оборачивается. Пришли! Это и есть любимое место Анненского. Вот и скамья. Снег, деревья, скамья. И на скамье горбатой тенью сидит человек. И негромким, монотонным голосом читает стихи. Человек ночью, в глухом углу Царскосельского парка, на засыпанной снегом скамье глядит на звезды и читает стихи. Ночью, стихи, на "той самой" скамье. На минуту становится жутко, - а ну, как... Но нет, это не призрак Анненского. Сидящий оборачивается на наши шаги. Гумилев подходит к нему, всматривается... Василий Иванович, - вы? Я не узнал было. Господа, позвольте вас познакомить. Это - цех поэтов: Городецкий, Мандельштам, Георгий Иванов. - Человек грузно подымается и пожимает нам руки. И рекомендуется:
- Комаровский.
Сергей Маковский, впрочем, утверждал, что страницы о Комаровском у Г. Иванова - сплошная выдумка. Однако известный журналист Петр Пильский в рецензии на "Петербургские зимы" (газета "Сегодня", Рига, 9 авг. 1928 - П. Пильский, "Петербург перед кончиной") подтверждает достоверность этих воспоминаний о поездке Гумилева с группой поэтов в Царское Село и о встрече их с Комаровским: "Конечно, я хорошо знал и Сергея Городецкого и Н. С. Гумилева. Теперь Г. Иванов рассказывает, как они неожиданно ночью отправились в Царское Село взглянуть "на скамейку, где любил сидеть поэт Иннокентий Анненский". На ней уже произошло несколько случаев самоубийства. На этой засыпанной снегом скамье и в ту ночь сидел человек - сидел и бормотал стихи. Это был Комаровский...".
У Комаровского к одному из его стихотворений, в его единственном сборнике "Первая пристань", предпослан эпиграф из Гумилева - из его "Фра Беато Анжелико" (вошло в "Колчан", но ранее публиковалось в "Гиперборее").
Возвращаясь к отношениям Гумилева и Анненского, следует отметить, это и Анненский в конце своей жизни не вполне принимал поэзию Гумилева, о чем свидетельствует его пронизанный тонкой иронией, упрятанной за похвалами, отзыв в "Аполлоне": "Николай Гумилев кажется чувствует краски более, чем очертания, и сильнее любит изящное, чем музыкально-прекрасное... Интересно написанное им недавно стихотворение "Лесной пожар" ("Остров", № 1, стр. 8 сл.). Что - это жизнь или мираж? Лиризм Н. Гумилева - экзотическая тоска по красочно-причудливым вырезам далекого юга. Он любит все изысканное и странное, но верный вкус делает его строгим в подборе декораций" ("О современном лиризме"). В устах Анненского слова о том, что кто-то "изящное" предпочитает "музыкально-прекрасному" - менее всего похвала, сколь бы беспристрастно это утверждение ни преподносилось читателю. Отношения двух поэтов сложны, и воспоминания Адамовича, в частности, ценны в том плане, что они, при внимательном прочтении, давно могли бы покончить с легендой о безоговорочном приятии Гумилевым поэзии Анненского. В критике по этому вопросу всегда существовали острые расхождения. В стихах Гумилева, - писал в 1916 г. критик И. Оксенов, - "нет ни России, ни античности - ибо поэт блестяще поверхностен, и совсем не по плечу ему Инн. Анненский, учеником которого он себя считает" ("Новый журнал для всех", № 2-3, 1916, стр. 74). Кривич, сын Анненского, еще в 1909 г., намекает, что Гумилев-прозаик в своей "Скрипке Страдивариуса" подражает "Фамире Кифарэду" Анненского ("Аполлон" № 1, 1909, стр. 25). Более определенно о том же писал уже после смерти Гумилева знавший его лично Юрий Верховский: "Характерна литературная модернизация мифа, идущая от Анненского". И далее он говорит о сходстве пьесы Гумилева "Актеон" с сюжетом "Фамиры Кифарэда". "Но в "Фамире", - писал Верховский, - развернута глубокая трагедия, в "Актеоне" на нее нет и эскизного намека" ("Путь поэта. О поэзии Н. С. Гумилева" - "Современная литература", изд. "Мысль", Л., 1925, стр. 111). Однако память об Анненском, насколько можно судить по многим источникам, для Гумилева долгое время была священной. В мемуарах Александра Кондратьева упоминается, что рабочий кабинет Гумилева был заставлен книгами, среди которых было много французских журналов, ранее принадлежащих Анненскому. Ученик Анненского, Кондратьев часто навещал своего учителя в Царском Селе и хорошо знал его библиотеку. Словом, в данном случае не приходится заподозрить сообщение Кондратьева в неточности.
В "Вечере у Анненского" Адамович, по всей видимости, говорит о своей первой встрече с Гумилевым. Знакомство возобновилось в 1912 г. Встречи с Гумилевым участились, когда Адамович был принят в "Цех поэтов", собиравшийся в сезон 1912-1913 г. по два-три раза в месяц. Но в это время достоинство поэзии Анненского не вызывает у Гумилева никакого сомнения. Летом 1911 г. Гумилев написал несколько стихотворений, в которых явно выступает влияние Анненского. В том же году в "Аполлоне" было напечатано стихотворение Гумилева "Памяти Иннокентия Федоровича Анненского". Позднее, готовя к печати книгу "Колчан", Гумилев поставил это стихотворение первым в сборнике. В 1912 г. он писал С. Маковскому в ответ на приглашение заведовать литературным отделом "Аполлона": "Да поможет мне в этом деле одинаково дорогое для нас с Вами воспоминание о Иннокентии Анненском!" Отношение к Анненскому у Гумилева претерпело изменение где-то после 1916 г. и, вероятнее всего, после 1919 г., когда заботами Гумилева был переиздан "Фамира Кифарэд" - издание почти роскошное, особенно же в эпоху военного коммунизма.
