Сергей Костырко - Простодушное чтение
Толкование же русской истории исключительно с помощью инструментария и уровня нравственных представлений нашего времени, на мой взгляд, ошибочно. Там было все-таки другая жизнь, другой стиль мышления, другие представления о человеческом достоинстве, и мы не имеем права игнорировать это.
В самом начале статьи авторы употребляют словосочетание «государственный терроризм», но в анализе событий русской истории до 1917 года ни разу не вспоминают о том, что стояло за этим понятием. Что было причиной крестьянских, а потом и рабочих волнений в России, что спровоцировало такое активное участие широчайших масс населения уже не в революционном движении, а в собственно революции – обо всем этом ни слова. Не было такового.
2
Отдельной темой в этой статье проходит «польская угроза», близость польских революционеров и русских. «Польский террор» в России. Приводятся факты, цифры, свидетельствующие о неукротимости преступных поляков. Словосочетание (и понятие) «польский террорист» принципиально не разделяется с понятием «участник польского национально-освободительного движения».
Воспользуемся здесь расширенным содержанием понятия «террор», которое дают в статье сами авторы:
...«В основе террора всегда лежит экстремистская идея! Это она разрушает веру людей в свое прошлое и настоящее, формулирует призрачную цель, подсказывает мотивы, освобождает потенциальных исполнителей от чувства вины».
А теперь попробуем приложить это определение к ситуации с польским вопросом в России.
Можно ли назвать экстремистской национально-освободительную идею? Если можно, то какой смысл мы вносим в определение войн с Францией в 1812 и фашисткой Германией в 1941–1945 как войн Отечественных? Не эта ли идея – то есть нежелание, чтобы территория русского государства и население русского государства были в подчинении иностранной державы, – выражается этим понятием? А чего ради мы с гордостью оглядываемся на Куликовскую битву?
Ситуация с Польшей – на редкость наглядная в данном случае. Существует Польская Народная Республика. И при этом я не знаю ни одного русского человека, который сам факт существования Польского государства воспринимал бы актом поругания русского национального духа. История в этом вопросе давно уже поставила свою точку. О том, что Польша была частью Российской империи, сегодняшние русские люди узнают исключительно из школьных учебников и из художественной литературы – этот факт не касается их национальной жизни. Напротив, большинство из нас с облегчением перевели дух в начале восьмидесятых, когда у советского правительства хватило ума не вводить войска «сил Варшавского Договора» для прекращения в Польше деятельности «Солидарности».
Ну и при чем здесь экстремистская идея, призрачная цель, нарушение веры людей в прошлое и настоящее? Вот она, реальность. Ее можно потрогать руками. Предположим, человек сидящий в XIX веке, еще мог размышлять над тем, проживут ли поляки без России, проживет ли России без Польши и нужно ли штыком русского солдата удерживать Польшу в составе Российской империи. Но нам-то зачем жмуриться? О каких «экстремистских целях» здесь может идти речь?
Российская империя была действительно – империей. И у выражения, которым принято сегодня пользоваться с некоторой иронией, «тюрьма народов» было и реальное содержание. Можете любить или не любить поляков, это ваше право. Но ни у кого нет права делать вид, будто поляки в свое время попросилась в состав Российской империи, как Украина или Грузия. Эта страна была завоевана, и принадлежность ее к империи всегда держалась не на волеизъявлении поляков, а на военной силе Российского государства со всеми вытекающими.
Формы борьбы, которые тогда применялись, бывали отвратительны.
Да, разумеется, убийство – оно всегда убийство.
Но куда нам деваться от того, что формы национально-освободительных движений определяются той реальностью, в которой она проходит. И ничем другим. Если бы полякам была предоставлена в XIX веке возможность референдума по вопросам их государственной принадлежности с гарантией того, что в случае выбора ими свободы их на свободу бы и отпустили, тогда – да. Тогда о преступности действий польских террористов и боевиков вы имели бы право говорить. Но ведь референдумами и не пахло. Не так ли? По-другому было, как пишут авторы, и в 1830 году, и в 1846 году, и в 1848, и в 1863.
3
Поставив в своей статье интересы государства как такового над интересами его граждан, над интересами общества, авторы, как мне кажется, сами себя загоняют в ловушку, когда переходят к реалиям XX века:
...«В 1917 году в России произошла Октябрьская революция. Власть захватили члены международной революционно-террористической организации – партии большевиков. Свои экстремистские идеи они начали проводить уже в форме внутригосударственного террора, что слишком хорошо известно».
Странное заявление. Ведь если следовать логике статьи, то все должно читаться наоборот.
В авторском определении (см. выше) четко определены три кита, на которых стоит государство: «территория, власть, народ».
И мы не можем отрицать факта, что большевики создали государство. Союз Советских Социалистических Республик.
У этого государства была своя территория, и территория эта, как и полагается, тщательно охранялась, а при случае и защищалась всеми средствами.
У этого государства была власть. И власть, увы, вполне легитимная. Сотни тысяч крестьян, рабочих, интеллигентов участвовали в революционных действиях 1917 года, а затем в гражданской войне. Именно поддержка большинства населения позволила достаточно слабому центру (буквально все – милицию, армию, суды, финансы, промышленность – приходилось делать на ходу, на скорую руку) «разрулить», как говорят сегодня, ситуацию – вернуть под новую власть из Кремля гигантскую территорию с населяющими ее народами. Принять свое законодательство. Создать государственные институты. Создать свою промышленность и армию. И т. д. и т. д. Это действия уже не кучки заговорщиков, противостоящих народу. Это реальная власть. И долгое время эта власть большинством населения воспринималась как народная власть. Сошлюсь хотя бы на тот неоспоримый исторический факт, что смерть диктатора в 1953 году подавляющим большинством населения СССР была воспринята как личная трагедия.
Хотим мы или не хотим, но СССР удовлетворял всем требованиям, предъявляемым авторами к понятию «государство». А раз так, то мы должны будем, приняв вслед за авторами тезис о главенстве интересов государства над интересами человека, признать право советского государства на все, что делало оно со своим народом. Разорение деревни, уничтожение крестьянства как класс, физическое уничтожение – вымарывание голодом сельского населения целых губерний? Но государству необходимо было проводить аграрную реформу. ГУЛАГ? Но перед новым государством стояла задача индустриализации огромной страны в исключительно короткие сроки. И т. д. и т. д.
Вот здесь авторы неожиданно вспоминают понятие «государственный террор». А может быть, следовало бы вспомнить об этом понятии и в приложении к XIX веку? Страна-то одна, и народ один, и история одна.
«Неча на зеркало пенять»
Владимир Порудоминский. Из заметок далеведа // «Вопросы литературы», 2001, № 6
«Вопросы литературы» вспомнили об одной старинной дискуссии. В 1856 году Владимир Даль позволил себе усомниться в полезности поголовной грамотности для крестьян. Заботиться надо об умственном и нравственном просвещении крестьян, заявил Даль, и грамотность здесь не главное. Чем безнадежно порушил свою репутацию в глазах прогрессивно настроенных современников. Единомышленником оказался только Толстой.
Спор этот, по сути, продолжается и сегодня. Поменялся дискурс, а сюжет все тот же. Если перевести разговор на язык философской традиции, идущей еще от Канта, то речь идет о противостоянии культуры и цивилизованности.
Смешно было бы мне вмешиваться в этот разговор в коротком отзыве на историко-литературную публикацию. Но и удержаться от нескольких реплик трудно. Очень уж неожиданный эффект производит чтение историко-культурных очерков Порудоминского – с одной стороны, архаика, а с другой – увы, предельная актуальность. Во всем, даже в языке и образных рядах, задействованных когда-то оппонентами.
Это при том, что в обращении с историческим материалом Порудоминский корректен, он никак не пытается осовременить его. Напротив – тщательно воспроизводит исторический контекст. Как раз поэтому тексты и производят впечатление.
…Первое и печальное наблюдение – минуло полтора века, произошли две революции, несколько войн, общество уже совсем другое, но в нашей отечественной литературе дискурс, в котором рассматривали эти вопросы Даль и Толстой, практически не изменился. Писательская общественность наша осталась там же – на стадии констатации самого существования проблемы. То, что было нормально и естественно в середине XIX века, когда кощунственной казалась сама постановка вопроса, сегодня производит удручающее впечатление – говорение на темы противостояния чумной цивилизации (городской культуры) и чистой естественной деревни стало ритуалом. Ритуалом, исключающим собственно мысль.
